Опрокинул лодочку, камешек за пазухой,
проломивши бортики, пролилось бедой.
Жизни этой памяти, круг расцвечен радугой,
и весенней шалою, грязною водой.

Круг расцвечен радугой, половинкой месяца,
пол заплёван в трапезной, дует из щелей.
Камешек за пазухой, на суде всё взвесится,
ты меня здесь Господи, больше не жалей.

Не жалей постылого, не жалей убогого,
и пусть лодка камешком, камешком на дно.
Праведникам святости, ну а богу богово,
за меня давно уже, всё здесь решено.

Решено, расписано, по секундам капелькам,
жизни круг очерченный, некуда бежать.
С камешком за пазухой, жить давно не хочется,
но и рано Господи, рано умирать.

Рано, рано Господи, ну а разве ж спросится,
берега туманные, где-то там вдали.
Берег левый, ростани, берег правый с проседью,
мысли чайкой носятся, с круга не сойти.

Опрокинул лодочку, камешек за пазухой,
берега далёкие, плыть ещё и плыть.
Жизни круг расцвеченный, разноцветной радугой,
не забыть бы Господи, это не забыть.

Полевыми цветами путь выстелен.

По стерне мы идём босиком,

Ты в рубашке моей, солнцем выжженной,

Вдруг рванулась, к стогу бегом.

Стог травы луговой, свежее смётанный,

Одуряющий пахнет бедой,

Ах, девчонка моя ты хорошая,

Не сумел, совладать я с собой.

Стог травы луговой, свежее смётанный,

Брачным ложем в себя, нас принял,

Ах, девчонка моя ты хорошая,

В нём рождался я, и умирал.

Опьянил он нас запахом клевера,

Одурманил травой луговой,

Ветер с юга, а может быть с севера,

Стал священником нашим с тобой.

Ежевикою губы искусаны,

Ожерелье цветёт на груди,

Мы телами с тобою срастаемся,

И ты шепчешь тихонько: «Войди».

Перемешаны шорохи с шёпотом,

Стоны облаком в небе парят,

Ах, девчонка моя ты хорошая,

Говорят, говорят, говорят.

почти Есенин