А давно мы не играли!
Шел прогресс, осушались болота, отступала в смятении смерть, на крыльцо выходила Шарлотта, а за нею профессор Сент-Двердь. У профессора цепкие руки, отклоняется корпус назад, он к Шарлотте простер свои крюки, приглашая спуститься с ним в сад. Но Шарлотта сегодня не в духе, отрицательно движет рукой: "Мне нельзя... это колотье в ухе, и вообще-то мне нужен покой. И вообще-то, профессор, отстаньте! Не до вас мне сейчас, не до вас! Я мечтаю о том интенданте, что все пьет у нас клюквенный квас". Шел прогресс, отступали болота, воздвигалась железная жердь. Огорченный ушел от Шарлотты знаменитый профессор Сент-Двердь.
руки)
пойдём гулять - тебя с собой зову.
дай руку, ничего не бойся,
закрой глаза, забудь про тьму -
всегда темней перед восходом солнца.
ответь сейчас, как скажешь - так и будет,
есть кто-то, кто твой побег осудит?
или как я - ты сам себе - божок,
жрец и алтарь для жертвоприношений,
сансара и молитвослов?
от чьих щедрот получишь разрешенье
уйти за круг, не делая долгов?
Божок
"Божок любви под деревом прилег,
Швырнув на землю факел свои горящий.
Увидев, что уснул коварный бог,
Решились нимфы выбежать из чащи.
Одна из них приблизилась к огню,
Который девам бед наделал много,
И в воду окунула головню,
Обезоружив дремлющего бога.
Вода потока стала горячей.
Она лечила многие недуги.
И я ходил купаться в тот ручей,
Чтоб излечиться от любви к подруге.
Любовь нагрела воду, - но вода
Любви не охлаждала никогда."
В. Шекспир, перевод С. Маршака.
Головня
Время уходит в Вильнюсе в дверь кафе,
провожаемо дребезгом блюдец, ножей и вилок,
и пространство, прищурившись, подшофе,
долго смотрит ему в затылок.
Потерявший изнанку пунцовый круг
замирает поверх черепичных кровель,
и кадык заостряется, точно вдруг
от лица остается всего лишь профиль.
И веления щучьего слыша речь,
подавальщица в кофточке из батиста
перебирает ногами, снятыми с плеч
местного футболиста.
местный)
Я джокер. Я легко собой любую,
Дурачась, карту заменяю, масть
В колоде для того и существую,
Чтоб вашему противнику пропасть.
Когда не повезёт – так вам, дурачась,
Я корчу рожи, я всевластный шут.
А в общем я – как шаровая сдача с
Азарта… хоть меня едва ль поймут.
Игру вы понимаете едва ли,
Я корчу рожи - подчинитесь вы.
Игра идёт – а прочее детали
Стремлений ваших, пустоты, увы.
И вот опять моя ухмылка манит
Мечтающего куш сорвать… А шиш.
И душу рвут отчаяния грани,
И страх грызёт сознанье, будто мышь.
стремленье)
Не смейтесь вы над юным поколеньем!
Вы не поймете никогда,
Как можно жить одним стремленьем,
Лишь жаждой воли и добра…
Вы не поймете, как пылает
Отвагой бранной грудь бойца,
Как свято отрок умирает,
Девизу верный до конца!
Так не зовите их домой
И не мешайте их стремленьям, —
Ведь каждый из бойцов — герой!
Гордитесь юным поколеньем!
Поколение.
Над утлой мглой столь кратких поколений,
пришедших в мир, как посетивших мир,
нет ничего достойней сожалений,
чем свет несвоевременных мерил.
По городам, поделенным на жадность,
он катится, как розовый транзит,
о, очень приблизительная жалость
в его глазах намеренно скользит.
Но снежная Россия поднимает
свой утлый дым над крышами имен,
как будто он еще не понимает,
но все же вскоре осознает он
ее полуовальные портреты,
ее глаза, а также голоса,
к эстетике минувшего столетья
анапесты мои соотнеся.
В иных домах, над запахами лестниц,
над честностью, а также над жульем,
мы доживем до аналогий лестных,
до сексуальных истин доживем.
В иных домах договорим о славе,
и в жалости потеющую длань,
как в этих скудных комнатах, оставим
агностицизма северную дань.
Прости, о, Господи, мою витиеватость,
неведенье всеобщей правоты
среди кругов, овалами чреватых,
и столь рациональной простоты.
Прости меня -- поэта, человека --
о, кроткий Бог убожества всего,
как грешника или как сына века,
всего верней -- как пасынка его.
грешник)
|
...
Сапожник строит сапоги. Пирожник
сооружает крендель. Чернокнижник
листает толстый фолиант. А грешник
усугубляет, что ни день, грехи.
Влекут дельфины по волнам треножник,
и Аполлон обозревает ближних —
в конечном счете, безгранично внешних.
Шумят леса, и небеса глухи.
...
конечный)
"Где-нибудь на остановке конечной
скажем спасибо и этой судьбе,
но из грехов своей родины вечной
не сотворить бы кумира себе.
Ах, ничего, что всегда, как известно,
наша судьба - то гульба, то пальба...
Не расставайтесь с надеждой, маэстро,
не убирайте ладони со лба."
кумир
Да и мне, в общем, немногое. Вот белые стихи, например, не нравятся, типа этих:
Те, кто не умирают, -- живут
до шестидесяти, до семидесяти,
педствуют, строчат мемуары,
путаются в ногах.
Я вглядываюсь в их черты
пристально, как Миклуха
Маклай в татуировку
приближающихся
дикарей.
Я человек литературно необразованный, мне непонятно, почему это - стихи.