Login
wurde gelesen: 5381
Перейти к просмотру всей ветки
Фима Собак патриот
Дмитрий Глуховский: Собачья жизнь.
...Я говорю — с моими соседями, с моими школьными друзьями, с
попутчиками в поездах и самолетах, с бабками у подъезда, я
интересуюсь у них: не рехнулись ли вы? Я очень хорошо
понимаю, зачем вся эта канитель с Новой Холодной Войной группе
лиц, находящейся у власти: чтобы как можно дольше находиться у
власти. Но почему народ, жизнь которого в грядущей Северной Корее
будет голодна и несвободна, так рвется туда, почему так манит
его ледяной и угрюмый мир за колючкой?
Говорю я с соседями, бабками, ментами, бизнесменами, финансистами, патриотическими писателями, пропагандистами
из ящика, и понимаю: идиот я все-таки. Это мне, идиоту,
казалось, что моей любимой стране станет хорошо, если государство снимет
с граждан ошейник. Если вверит каждому его собственную судьбу. Если
позволит людям жить, творить, обеспечивать себя и своих близких, и
— строя свои жизни изо всех сил — вместе строить
и новую страну, свободную, берегущую своих граждан, потому что из
них состоящую — и могучую.
А людям, понимаю я, плохо было в рыночной демократии. Людям было
тоскливо без смысла, который был бы в миллион раз больше
бытового житейского смысла их коротких диванно-огородных существований. Людям было страшно
все решать за себя самим в бушующем мире потребительского капитализма.
Люди искали Вождя, и в первобытном смысле, и в индейском,
и в коммунистическом — потому что им тяжко было искать
дорогу самим. И было непривычно и неумело самим думать —
и они мечтали, чтобы за них думал телевизор. Наконец, людям
нужен был враг, потому что без врага и без Вождя
жить также непросто и непонятно, как без смысла. Потому что
демократия наша, пусть и вьетнамского пошива, и свобода наша, пусть
и случайная, отчаянная, как у сорвавшейся с привязи дворовой собаки,
и рыночная экономика наша, пусть и происходит она от гнилого
Черкизовского рынка — все равно были людям огромны, жутки и
пусты, как космос.
Мы побегали-побегали по тундре, а к вечеру вернулись к своему чуму
и сели у входа. Нечего нам оказалось делать с этой
свободой. Мы и не просили ее, кстати: просто веревка перетерлась.
Но раз убежали — готовы принять хлыст и поглядеть виновато
в строгие хозяйские глаза, и принять удар плетки, и упасть
на спину, подставив пузо, чтобы помиловал, чтобы по-хозяйски пожалел. Потому
что сами знаем: заслужили. Выдерет, а потом простит, и будет
все, как прежде. Мы ведь, наворачивая дурацкие круги по тундре,
скучали по хозяину, и по ласковой руке его, и по
плети, меж которых лежит узкий и понятный мир наших опций.
Мы хотим хозяина, и хотим вожака, и общую упряжку, и
чтобы в ушах ветер, и в голове ветер чтобы, и
волков рвать в клочья, и драться за мороженую рыбу, и
чтобы рядом теплый бок друга, и мчаться до бесконечности в
ледяной закат.
Я думал, мы люди. А оказалось — мы лайки.
Гав.