"Дождись,и я не подведу.
Тебя в долине я найду..."
Погребальная на смерть жены.
[Генри Кинг , Епископ Чичестер.]

Злополучный и загадочный человек!смущенный блеском твоего воображения и павший в
пламени твоей юности!опять в фантазии я вижу тебя!и снова твоя форма восстала предо мною!
о,нет!не так, как ты в холодной долине и тени, но так как ты должен ,был расточать жизнь
великолепной медитации в этом городе туманных видений,твоя собственная Венеция, которая
является любимым звездой Элизием моря и широкими окнами, чьи палладские дворцы с
глубоким и горьким смыслом смотрят вниз на тайны ее тихих вод,который является звездным
Елизеем моря с широкими окнами,чьи палладские дворцы с глубоким и горьким смыслом
смотрят вниз на тайны ее тихих вод.Да!я повторяю,так и должно быть вместе с тобой!Конечно,
есть другие миры,иные мысли,иные размышления,отличные от размышлений софиста.Кто
тогда назовет твое поведение сомнительным?кто обвинит тебя в твоих дальновидных часах
или денонсирует эти занятия как отходы жизни, которые были лишь переполнением твоих
вечных энергий?
Это было в Венеции, под крытой аркой, называемой Понте ди Соспири,где я встретил в третий
или в четвертый раз человека, о котором я говорю.С путаным деталями я вспоминаю
обстоятельства этой встречи.Да,я помню,ах!ну,как бы я забыл?глубокая полночь, Мост
вздохов,красота женщины,и Гений Романтики,который сновал вверх и вниз по каналу.
Это была ночь необычного мрака.Большие часы Пьяццы пробили пять раз итальянского
вечера.Сквер Кампанилы стоял молчаливый и пустынный,и огни в старом Герцогском дворце
быстро угасали.Я возвращался домой из Пьяцетты через Большой канал,но когда моя гондола
прибыла напротив устья канала Сан-Марко,женский голос из его углубления внезапоно
пронзил ночь,диким,истерическим,и продолжительным криком.Вздрогнув от звука, я вскочил
на ноги:в то время как гондольер, пропустив свое весло,выронил его в темной темноте, не
имеющей шансов на выздоровление,и поэтому мы были оставлены на руководство по
течению, которое здесь располагается от большего к меньшему каналу.Как какой-то огромный
кондор в соболиных перьях,мы медленно дрейфовали вниз к Мосту Вздохов,когда тысяча
мерцающих ламп из окон,вниз по лестницам Герцогского дворца,превратили этот глубокий
мрак в ясный и сверхъестественный день.
Ребенок, соскользнув с рук своей матери, упал из верхнего окна возвышенного строения в
глубокий и тусклый канал.Тихие воды спокойно накрыли свою жертву;и, хотя моя собственная
гондола была единственной в пределах видимости,многие крепкие пловцы уже в потоке
тщетно искали на поверхности воды сокровище,которое увы!теперь можно было найти разве
что в бездне!На широких черных мраморных плитах у входа во дворец,на несколько шагов
выше воды,стояла фигура, которую никто из тех, кто ее видел, никогда не мог бы забыть.
Это была Марчесская Афродита, обожание всей Венеции,самая веселая из геев,самая
прекрасная,где все были красивыми,но все же молодая жена старого,интригующего Ментони,
и мать того бедного ребенка,ее первое и единственное дитя,которое теперь глубоко под
темной водой,размышляла с горечью в сердце о его сладких ласках,изматывая свою
маленькую жизнь в борьбе за призыв к его имени.
Она стояла одиноко.Ее маленькие, голубые и серебристые ноги мерцали в черном зеркале
мрамора под ней.Ее волосы распались небрежно не более чем
наполовину,ослабевшие,выпавшие из шара,в который она их собирала на ночь,
заплетенные среди ливня бриллиантов, вокруг,и еще раз,вокруг ее годовы классической
формы ,в кудрях, как у молодого гиацинта. Снежно-белая и марлевая драпировка, казалось,
была почти единственным покрытием ее тонкой фигуры;но воздух середины лета и полуночи
был горячим, угрюмым и неподвижным, и никакого движения в самой статуеподобной
фигуре,только пар,поднимающийся над
водой,колыхал складки ее одеяния,которые висели вокруг ее тела,как тяжелый мрамор висит
вокруг Ниобе.Странно сказать!ее большие блестящие глаза не были повернуты вниз на эту
могилу, где ее самая яркая надежда покоилась, но были прикованы в совершенно другом
направлении!Тюрьма Старой Республики, я думаю, самое старинное здание во всей Венеции,
но как эта женщина могла так пристально смотреть на нее,когда под ней лежала душа ее
единственного ребенка?Вон там ,во тьме,мрачная ниша,зевает прямо напротив окна ее
комнаты, что то, может быть, в его тени в своей архитектуре в своих плющовых и
торжественных карнизах,чему Марчеса ди Ментони не задавалась вопросом тысячу раз до
этого?Бред какой то!Кто не помнит, что в такое время, как глаз,как разбитое зеркало,
умножает изображения его печали,и видит в бесчисленных далеких местах, то, что близко?
Много ступеней над Марчешей,в арке водоворотов стояла в полном платье сатироподобная
фигура самого Ментони.Какое-то время он занимался размахиванием гитарой и казался
ужасным до самой смерти, так как в интервалах он давал указания по спасению своего ребенка.
Угнетенный и ошеломленный, я не имел сил на то,чтобы сдвинуться из вертикального
положения,в котором застыло мое тело.Я предположил, что сначала услышал вопли и, должно
быть, представлял взору возбужденной толпы спектральный и зловещий внешний вид, с
бледным лицом и негнущимися конечностями,плыл я среди них в этой погребальной гондоле.