Это что ли?

Про еду.

Зной опустился. Значит это, что скоро начнутся в моём доме баклажановые скандалы.
Люди забалованы баклажанами. Когда баклажаны перестали быть горькими и наставление про соль, отжим и прочую многочасовую заботу стали ритуальным причитанием седой старухи над развалинами древних храмов, я сразу предсказал, что баклажаны начнут разрушать семьи.

Как готовят баклажаны в семьях, где пробуют говорить с южным акцентом даже на сцене Большого театра? Их готовят вкусно. Но очень часто пожирают те семьи баклажаны горячими в смеси с чем-то раскалённым. Туда ещё чеснока вбухают и всё! всё кончено! Глаза вытаращены, вкусно же, рты обожжены, кривятся ранами, на губах запекается коркой боль и наслаждение. Говорить над горячими баклажанами бессмысленно ибо вой. Чеснок слезами из глаз мутной слезой, прожигает борозду в баклажанной икре на щеке. Запах от сгоревших в духовке баклажанных шкурок пропитывается все мысли. С дымком такие мысли получаются. Не сдёрнуть ли в Стамбул на этом угольщике, что у пирса?

Я люблю баклажаны уже холодные. Я сам не так чтобы молод, не так уж и горяч, я люблю размеренно и часами.

Поэтому варю зарезанные баклажаны в кастрюльке. Ловлю несколько некрупных баклажанов, они в городе недавно, доверчивы. Надрезаю их вдоль, не чищу, не целую. Отсеку хвостики и всё. Взмахом отсеку. Уложу баклажаны плотно в кастрюлю. Посолю. Солю крестообразными взмахами. Ибо, если отсек хвостик у баклажана и погрузил его в чашу, то соли его крестообразно и тихо. Огонь маленький. Полчаса варю. Или минут сорок.
Вот и пришёл срок. Отзвонил по душе колокол. Подрясник повыше за пояс затыкаю и достаю две допросочные доски. Они заслуженные. С подпалинами, края обкусаны, борозды от сечки, стёсы от ножа. Бывали времена. Ходили на абордажи.

Вынимаю баклажаны, укладываю их на одну доску, а сверху, стало быть, вторую доску кладу и с вопросами про веру наваливаюсь всем телом на конструкцию. В глазах огонёк конфорки отражается. Синенький огонёк в красных глазах. Благословение.

А дальше всё по писанию:
- грецких орехов две-три горсти
- 5 долек чеснока
- кинзы пук влажный
- базилика пучок молодого
- петрушки скупо
- сельдерея чуть.

Всё прокручиваю в мясорубке. Мало одного раза? Я и второй раз прокручу. Азарт! Луку зелёного пучочек ножом порезал, зверея от маслянистого, чесночного, кинзиного месива. Лук насечённый сбрасываю в миску к ореховому соблазну. Соль снова нужна. Как на раны сыплю. Крупную. Чёрный перец прокручиваю в крошку, а не пыль. Оливковое масло зеленовато вьётся-плетётся струйкой из бутыли туда же. И! И гранатового сока четыре ложки, в котором ложку сахара растворил, наблюдая, как сахар кровавится сначала, а потом на дно, а потом я его размешал и просто Сальери. Иногда два варёных желтка туда же. В общую смесь. Размешал вторично и строго.

В разрезы обмякших баклажан вкладываю начинку до упора. Уминаю пальцами. Соплю. Я ведь пытливый. С первой женой меньше времени тратил, честное слово.
Вложил.

А дальше что? А дальше - холодильник на три часа. Для единения элементов и для того, что зной вокруг. Надо поспать.
Проснулся. На смеси сливочного и оливкового масла обжариваю сыр, который все кличут сулугуни. Почему на смеси, а не на решётке? А нравится мне на смеси. Лопаткой сыр растерявшийся подцепил. На тяжёлую тарелку его. На него баклажан - он холоден, он умеет ждать, а сверху второй ломоть сыра. И хлеба тут рванёшь. Сколько хочешь. И сядешь. И понюхаешь. И зарычишь. Помидор специально берёг. не трогал его. Он и поверил! А ты его за бок и половину сразу и сыру туда, и баклажанов, и хлеба. Сыр ещё пробует пузыриться, помидор обалдел, а начинка прохладная всё разъясняет уютно.
Так я провёл вчера.

Новый Силуэт