Всё, что снизу - не моё. Но как замечательно, как всё в жилу и в душу, всё в точку. Или это только мне так показалось?

пысы. О чём будет сегодняшнее покаление писать? О покемонах?

Из далека долго...

«Издалека долго течёт река Волга...» - моя любимая песня. На Ваганьковском как-то взглянул на надгробие Льва Ошанина – и остолбенел. «Из далека» - раздельно, из - предлог перед существительным, типа далёкое далёка. Меняется смысл, Волга не просто географический объект, но и река времени...

Я родился в райцентре Камское Устье, там, где Кама впадает в Волгу. Дом стоял на первой линии и просыпаясь утром я первым делом смотрел на Волгу (ширина - 42 км, другой берег виден только в очень ясную погоду) и гору Лобач, про который Навроцкий в 1864 году написал «Есть на Волге утёс, с которого Илья Репин рисовал «Бурлаки на Волге» (по семейной легенде мы из бурлаков), а Шаляпин любил приезжать и петь с Лобача «Дубинушку»... Как написал Бунилювич «В 50-х рождены, в 60-х влюблены...» и т. д. - это про нас. И в моём детстве 50-х приоритет №1- это, конечно, Волга. Главная артерия страны, движение – как сейчас на автостраде. Буксиры, баржы, самоходки, плоты, а пассажирских - !!! Довелось как-то в Казань плыть на «Ветлужанине» - как в «Волге-Волге», с колесом сзади, на палубе матросы дрова пилили-кололи. На берегу у пристаней грузчики (амбалы) бегом с мешками по сходням баржи разгружают, отдыхающие с «Москва-Астрахань» в пижамах выбирают: кто - копчёную стерлядь, кто - вишню в бумажных кулёчках, кто - яблоки (Камское славилось на всю Волгу своими садами, которые вымерзли в 1979 году), часто цыгане табором. И инвалиды. Много. На каталках, отталкиваясь от земли деревянными чурками, и без рук, и на костылях... Потом они вдруг куда-то исчезли... Ну а где Волга – там и рыба. Как у Верищагина: «Опять эта проклятая икра», так и у нас в доме. «Опять эта проклятая стерлядь». Обычная история – в 4 утра отец – матери: «Маша дай 25 рублей»

- «Опять!»

- «Ну дай!»

- «Опять стерлядь притащили?!»

И т. д. Это значит бригадир ватаги рыбаков уже поставил на веранду зимбель (брезентовая сумка), в которой килограммов 5 стерляди бьют хвостами. А бутылка водки с белой сургучовой головкой стоила тогда 25 руб.20 коп. (с 1961г. - 2,52).

И одна из самых ярких картинок детства - лежим на песчаном берегу ещё старой Волги (до ГЭСов), отец на вытянутой вверх руке несёт осетра, хвост-по песку, и хохочет. Такую заразительную и белозубую улыбку я у него видел только один раз.

Цветущий Будапешт, май 45-го, обнявшись стоят 4 офицера. Молодые, хмельные, белозубые, счастливые. Победители. Второй справа - отец. Отец с войны привёз цейсовский бинокль, чудесную фарфоровую пельменницу и эту фотографию. В пельменнице хранились документы, облигации, которыми в войну маме, учительнице начальных классов, выдавали зарплату, отцовские ордена и эта фотография. Как-то отец, увидев, что я рассматриваю медаль «За взятие Будапешта», спросил, какие я ещё медали знаю. Ответил. «А почему за взятие Будапешта, Берлина, но за освобождение Варшавы, Праги, Белграда?» Так я в первом классе получил первый урок политграмоты. Потом были и другие. У нас мощный по тем временам приёмник «Фестиваль», и отправив меня спать, отец с матерью с 22:00 до 23:00 слушали «Голос Америки». Я из своей комнате краешком уха кое-какие фразы улавливал. И утром за завтраком, спрашиваю: «Пап, а что, мы раньше зерно за границей не закупали?» (1962 год, в магазинах пустые полки, за хлебом - очереди, как в войну. По «Голосу Америки» сказали, что впервые в истории Россия закупала зерно в Канаде и США. У матери выпала из рук и разбилась чашка (директор школы, член бюро райкома партии по ночам слушает «Голос Америки»!). Отец спокойно: «Да. Но ты понимаешь, что говорить про это никому нельзя?» - «Конечно». Пишу про это первый раз. «Голос Америки» я больше не слышал. Мы, пятидесятники, вообще росли ребятами смышлёными. Посадив сад, родив сына (меня), сестра уже была, с 1940 г. Р. Отец решил построить дом. За лето он был срублен. Новоселье. Зовут меня (детей со взрослыми за стол не сажали НИКОГДА), ставят на табурет и я выдаю наизусть «Федорино горе». «Ах - ах, 4 года, а какой умница». Воодушевлённый, чтобы закрепить успех, я так же, с интонациями, с выражением стал декламировать то, что я слышал от плотников, крутясь всё лето у них под ногами... От «Б» до «Х» ... Во всех возможных комбинациях... Звучало не хуже «Федориного горя». Мужики попадали под стол, дамы взгрустнули, видя, по какой кривой дорожке я пошёл в 4 года. Отсмеявшись отец спрашивает: «Вовочка! А где ты этому научился?» - «У дядей плотников. А что, они плохие?» - «Да нет, дяди хорошие, слова плохие, ты их больше никогда и никогда не говори». Не вопрос. И действительно, даже на промысле в Баренцевом море, в штормах, в форсмажорах, я никогда не злоупотреблял ими. А вот сейчас иногда хочется встать на табурет и вспомнить свои 4 года... А цейсовский бинокль, про который я никому не говорил, поднимал мой статус. У нашей четвёрки мушкетёров (2 Вовки и 2 Кольки), в которой я числился д. Артаньяном, любимая игра была – кто раньше увидит название пароходов. Перед тем, как спуститься на берег Волги, я всё засекал в бинокль, а потом спокойно часика 2 все козыри из рукава вытаскивал. Впору было менять на «Соколиный глаз». Однако в школе что-то удумали здоровье проверять, и у меня зрение оказалось 0,8-0,5 (по этой причине после школы пролетел мимо «Макаровки» в Питере). Корешки призадумались, и вскорости я был пойман с поличным и разоблачён. Блистать по опознанию пароходов стали уже вчетвером. Но вот на регатах на озере в центре Камского мой кораблик всегда приходил первым по-честному. И все с 4-го класса знали, что я буду моряком. И действительно, стал. Не сразу, с загогулинами, но кривая моей судьбинушки вывела меня на южный берег Баренцева моря, где я, как тот старик, 30 лет и 3 года (день в день) ловил рыбу. Да и концовка почти как у Пушкина.

Ну а приоритет детства №2 – сад. Под окнами на Волгу. Прекрасные яблони, смородина, малина, но главное – полсада – вишня! Отец всегда ругал Чехова. Сад Я́блоневый, слИ́вовый, черЕ́шневый. Так вот, у нас был вИ́шневый сад, а не вишнЁвый. Чехов не прав. И главное в вишне - не ягода (она конечно, вкусна и хороша), а как она цветёт. К нам часто из Москвы приезжала тётя Аня специально на цветение вишни. Сядет, распахнёт окно, дышит смотрит на Волгу, молчит. «Идиллия!» - потом молчит, потом опять - «Идиллия!». Вишнёвый цвет - на любителя, на ценителя, на знатока!

Тётя Аня статная красавица до последних дней, лётчица в полку Марины Расковой. По семейной легенде, в неё был влюблён Василий Сталин. По крайней мере, в 1960 г. Она сопровождала его багаж в ссылку в Казань и отец помогал его разгружать на улице Гагарина. В вИ́шневом саду был вкопан большой стол, скамейки, и с мая по сентябрь там происходили все главные события – свадьба сестры Майки, дни рождения, гости, приезды, отъезды и песни. А в мае, когда на огороде ещё ничего, меня гоняли в погреб, где стояли бочка помидоров, бочка огурцов, бочка капусты, бочонок груздей. И поляна накрывалась в мгновение ока, плюс рассыпчатая картошка, рыба и валеная и копчёная и отварная, и отварное мясо большими кусками. Берёшь, например, помидор, - на нём всякие листочки – смородиновые, вишнёвые и пр., всасываешь его – и остаётся только тонкая кожура! А огурцы хрустели так, что через 2 дома было слышно! А капуста! А груздь! Сколько я не пробовал и по какой только рецептуре – нет! И близко нет! То ли кристальная родниковая вода, за которой меня посылали за 2 километра, то ли какой-то супер-рецепт, то ли золотые мамины руки, то ли всё вместе взятое...

Мамины руки... Обычное майское воскресное утро... «Вовочка вставай, пироги готовы!» В открытое на Волгу окно Робертино с буксира орёт: «Джа-ма-а-ай-ка!»

- «Вовочка, как вчера в школе-то?»

- «Нормально, мама.»

Радио: «С Добрым утром, с добрым утром и с хорошим днём.» «Лариска из «А» вроде бы вчера посмотрела на меня? Радио: «Дунай, Дунай, а ну узнай, где чей подарок!» - А когда эту пластинку поставили, вроде бы улыбнулась. Или показалось?.. Или улыбнулась? (Сейчас думаю, что показалось.) «Вовочка, тут с мясом, тут с капустой, сейчас ещё рыбник подойдёт. Ты что-то плохо кушаешь, не заболел?» - Нет, всё таки улыбнулась!.. Я ж не знал тогда, что вкуснее этих пирогов я в жизни не съем... И что это и есть счастье...

Хотел написать, что мама часто плакала, но нет – не часто. Но всегда в тему. Например, когда отец рубил голову курице, мама закрывалась в комнате и плакала. По каждой курице отдельно. Каждый раз. А уж если в ДК привозили индийский фильм типа «Цветок в пыли», там слёз было на пару дней (правда, на индийских фильмах рыдали все). А как-то прихожу из школы-по телевизору «Без вести пропавший», Михаил Кузнецов поёт песню про журавлей, а мама плачет- «Мишу вспомнила». Миша - её любимый старший брат, умница, историк, в 37-м пришли забирать ночью, как раз Сталина читал – «У, вражина, маскируется». И всё. До конца дней мама надеялась, к окошку кидалась: «На Мишу похожий пришёл». Отец, по-моему, знал, по своим каналам выяснил, но матери не говорил. Но однажды, я заканчивал 10-й класс, он мне показал на одного солидного и уважительного человека – «Вот это он на Мишу донос написал...» Родни в Камском было много - у отца - 10 сестёр, он младший, в этом году ему 100 лет. И в каждой семье - или репрессированные или погибшие на войне. Отец никогда не рассказывал о войне, как и все фронтовики. Они ничего не боялись, кроме своих жён. Потому что у жён была своя война - в тылу. И неизвестно, где было тяжелее. Они были малообразованные (10 классов у них - это как сейчас кандидат наук), но толковые и смекалистые. Стопроцентное попадание у Юрского в «Любовь и голуби», о том что дядя Митя - фронтовик, узнаешь только по одной фразе. Когда Михайлов учит сына перед армией: «Старшина верёвочку натянет, задницей задел – наряд вне очереди».

- «А когда я служил, у нас проволоку колючую натягивали... Немцы... А к ней мины...»

И закуривает. А взгляд – жёсткий, и видно, что дядя Митя-то тот ещё орёл.

А как их жёны пели, как пели! И что «кто-то с горочки спустился», и что «белым снегом»..., и что «моряк красивый сам собою», и что «каким ты был»... И до темна, не повторяясь, и лица их мужей становились такими, что было видно – не зря тётя Тоня полюбила дядю Петю – «Полундру», а мать – отца. А могли и «Черного кота» грянуть так, что стёкла дребезжали! Орлы... Приезжают ко мне друзья и поём мы те же песни. Да и по утрам, бывает, пою перед зеркалами, соскребая седую щетину: «Ты моряк, красивый сам собою». В ноты точно попадаем, стараемся – а всё не то. Потому что они пели про свою жизнь, про себя, потому что это отец с алым орденом на груди с горочки спустился, и это дядя Петя – орёл степной, казак лихой. А мы так, - погулять вышли.

И ещё. Они никогда не носили орденов. Никогда. Даниил Гранин в Бундестаге в простом пиджаке без единой награды тихим голосом в полной тишине рассказывал о своей войне. «И мы победили». И стоя, долгие овации. И Меркель со сломанной ногой на костылях смахивает слёзы. Я не представляю, как в нашей Госдуме будут устраивать овации Даниилу Гранину и смахивать слёзы. Да его туда и не пригласят. Да он туда и не пойдёт...

Для них в слове Победа, 2/3 – слово БЕДА... Одна на всех... И за ценой не постоим... Вставай страна огромная... И от моей Волги дошли до Будапешта и Берлина... И главная награда у них одна на всех – май 45-го да наша вечная память... А потом страну восстанавливали, нас народили, сады засадили... И у меня в моём доме было такое счастливое детство!!!...

Одно из самых щемящих воспоминаний моего счастливого детства: 9 мая 1965 года Первая " Минута молчания". Голос Левитана, от которого даже у меня, четырнадцатилетнего пацана, мороз по коже. "Наступает... Минута... Молчания..." И над Камским Устьем - звенящая тишина. В каждом доме. По-моему, даже соловьи замолчали. И лица вставших отца, матери, гостей... Всего одна минута. Но какая!!!

Стараюсь в мае каждый год выбраться в Казань, где в центре на Арском кладбище уже 33 года лежит мой отец. В хорошей компании, рядом с Лобачевским и авиаконструктором Петляковым. А потом – в Камское, где хозяин нашего дома Гашик Зайдуллович, знавший и отца и мать, сразу накрывает поляну. Сажусь у открытого окна, смотрю на Лобач. Конечно, наркомовские... И со слезами на глазах... Почти по Визбору.

«Видел я широту и простор,

Речь чужих побережий я слышал.

Я вхожу в Камско-Устинский двор

Словно в порт, из которого вышел.

Но пусты мои трюмы, в пыли.

Лишь надежды – и тех на копейку.

Ах, вернуть бы мне те корабли

С парусами в косую линейку.»

Из далека... Долго... Течёт река... Волга

09.05.17