Мне бы хотелось , чтобы мой папа был не одинок, и жил с той женщиной , которую выбрал сам.

Это в теории. А на практике вряд ли бы обрадовались, если бы папа жил, к примеру, с описанным ниже персонажем. Невзирая на то, что он ее "выбрал сам".

Отец и Валентина обвенчались 1 июня в церкви Непорочного зачатия, поскольку Валентина была католичкой. Мой отец — атеист, но он ей во всем потакал. («Женщина — существо неразумие от природы», — сказал он.)

Он дал ей 500 фунтов на свадебное платье из кремового шелка с полиэстером, плотно облегавшее талию и бедра, с глубоким вырезом, украшенным кружевными оборками, сквозь которые просвечивали скромно прикрытые боттичеллневские груди. (Я видела свадебные фотографии.) Могу только представить, как он суетился, желая убедиться, что нанятый им фотограф поймал нужный ракурс. Отец хотел показать свой трофей всем тем сплетникам и скептикам, которые ее презирали. Ей же самой эта фотография нужна была для чиновников из иммиграционной службы.

После венчания гости, лишь два года назад сидевшие в нашей гостиной после маминых похорон, снова пришли в наш дом, чтобы выпить водки за здоровье молодоженов, перехватить купленных в «Теско» закусок и поговорить о… Не знаю о чем, меня там не было. Но я могла себе представить, как они сплетничали и злословили. В два раза моложе. Гляньте на грудь — так и вертит у мужиков перед носом. А сколько штукатурки на лице! Старик выставил себя на посмешище. Стыд и срам!

Ну где же она? Дома ли? По-прежнему от нас прячется? И тут я ее увидела: через сад к дому, в шлепанцах на высоком каблуке, неторопливо рассекала крупная блондинка. Она двигалась презрительно-ленивой походкой, словно ей стоило большого труда подойти и поздороваться с нами. На ней была джинсовая мини-юбка намного выше колен и розовая безрукавка, обтягивавшая пышную грудь, которая подскакивала при ходьбе. У меня отвисла челюсть от этого буйства покрытой ямочками кремовой плоти. Полноты, граничащей с тучностью. Когда она подошла ближе, я увидела, что ее волосы, ниспадавшие на обнаженные плечи взъерошенным «конским хвостом» а-ля Бардо, были отбелены и примерно на один дюйм чернели у корней. Широкое, миловидное лицо. Высокие скулы. Раздутые ноздри. Широко поставленные глаза, золотисто-коричневые, словно патока, и подведенные, как у Клеопатры, черными линиями, подскакивавшими в уголках. Губы почти презрительно надуты и подведены бледно-розовой помадой, выходящей за их линию, — наверное, для того, чтобы они казались еще более полными.

— Водку пьоте?

— Я заварила чай, — сказала я.

По возвращении с кладбища мы еще выпили чаю, а там подоспело и время обеда. Валентина все приготовит, сказал отец, она хорошо готовит. Мы расселись вокруг стола и начали ждать. Станислав рассказал нам о футбольном матче, в котором забил два гола. Майк, Анна и я вежливо улыбались. Отец сиял от гордости. Тем временем Валентина надела свой передник в рюшечках и принялась хлопотать на кухне. Разогрела замороженные полуфабрикаты — шесть кусочков жареного мяса с гарниром из горошка и картофеля — и торжественно поставила их перед нами на стол.

Мы ели молча. Разрезая жилистое разогретое мясо, громко царапали ножами по тарелкам. Даже Станислав на пару минут замолк. Добравшись до горошка, отец закашлялся. В горле у него застряла кожура. Я подала ему воды.

— Очень вкусно, — сказал Майк, ища взглядом сочувствия. Мы все поддержали его дружным бормотанием.

Валентина ликовала:

— Я готовлю совремьонну еду, не селянську.

На десерт было мороженое с малиновым наполнителем из морозильной камеры.

— Мое любиме, — хихикнув, сказал Станислав.

Он перечислил все свои любимые вкусы мороженого.

Первую трещину их брак дал вскоре после нашего приезда. Валентина потребовала новую машину — не какое-нибудь старье. Машина должна быть хорошей. «Мерседес» или «ягуар», как минимум. «БМВ» — тоже ничего. Только, пожалуйста, никаких «фордов». На этой машине она будет возить Станислава в его аристократическую школу, куда других детей доставляют на «саабах» и «рейндж-роверах». Отец видел один подержанный «форд-фиесту» в хорошем состоянии, который мог бы купить. Валентина не потерпит «форд-фиесту». Не потерпит даже «форд-эскорт». Разразился ужасный скандал.

— Скажи свое мнение, Надежда. — Он позвонил мне крайне возбужденный.

— Мне кажется, «форд-фиеста» подойдет в самый раз. — (Я сама ездила на «форде-эскорте».)

— Но она его терпеть не може.

— Ну тогда поступай как знаешь. — Он бы в любом случае так и сделал.

У отца лежало в банке немного денег — его пенсионная страховка. Срок ее выплаты наступал через три года, но — черт с ним! — леди хотелось новую машину, а ему хотелось проявить щедрость. Они остановились на старом «ровере» — достаточно вместительном, чтобы удовлетворять Валентининым амбициям, и достаточно старом, чтобы отец мог себе его позволить.

Валентина была в восторге от «ровера». Гладкий, блестящий, зеленовато-металлического цвета, с трехлитровым двигателем, кожаными сиденьями, которые пахли дорогими сигарами, ореховой приборной доской и 186 тысячами на спидометре. Они катались по городу и парковались рядом с «саабами» и «рейнджроверами» возле школы Станислава. У Валентины были международные водительские права, выданные в Тернополе, действительные в течение одного года. На права она не сдавала, сказал отец, а купила их за свиное сало с материной домашней фермы. Они ездили в гости к Задчукам, к Валентининой подруге Шарлотте и к дяде в Селби. Потом машина сломалась. Полетело сцепление. Мне позвонил отец:

— Надежда, одолжи мине, будь ласка, сто фунтов на ремонт. 3 пенсии верну.

— Папа, — сказала я, — надо было покупать «форд-фиесту».

И послала ему чек.

Очередной кризис разразился через месяц. Из Украины приехала Валентинина сестра. Ей тоже захотелось красивой западной жизни, которую Валентина описала ей в своих письмах: изящный современный дом, роскошная машина, муж — богатый вдовец. Ее нужно было встретить в Хитроу на машине. Отец сказал, что «ровер» не доедет до Лондона и обратно. Из двигателя капало масло, а из тормозов — тормозная жидкость. Двигатель дымился. Одно из сидений сломалось. Сквозь свеженанесенную торговцем краску и полировку проступила ржавчина. Станислав подытожил проблему:

— Машина не престижна, — сказал он с легкой, почти презрительной ухмылочкой.

Валентина набросилась на отца:

— Ты брехун! Богатый жлоб! Обищав гроши. Гроши в банку. Обищав машину. Дерьмова машина!

— Ты ж требовала престижну машину. Вид в нее престижный, токо она не изде. Ха-ха!

— Дерьмова машина! Дерьмовый муж! Тьпху! — плюнула она.

— Де ты выучила це слово «дерьмовый»? — спросил ее отец. Он не привык, чтобы им командовали. Он привык поступать по-своему, привык, чтобы его ублажали и задабривали.

— Ты ж инженер. Шо ж ты не справиш машину? Дерьмовый з тебе инженер.

Сколько я себя помню, отец всегда разбирал и собирал у себя в гараже двигатели. Но сейчас он уже не мог залезть под машину: артрит не позволял.

— Скажи сестре, хай иде поиздом, — огрызнулся отец. — Поиздом. Самолетом. Любым совремьонным видом транспорта. Дерьмова машина! Конешно ж, дерьмова. Ты ж хотила. От и получила.

Возникла еще одна проблема. Дерьмовая плита. Та, что стояла на кухне еще при маме, устарела. Работали только две конфорки из трех, таймер в духовке сломался, хотя сама духовка еще функционировала. На этой плите более тридцати лет готовились восхитительные чудеса кулинарного искусства, но на Валентинину сестру это не произвело бы никакого впечатления. Плита была электрическая, а любому дураку известно, что газ престижнее электричества. Но разве сам Ленин не говорил, что коммунизм — это социализм плюс электрификация?

Отец согласился купить новую плиту. Он любил транжирить деньги, однако денег больше не осталось. Плиту нужно было покупать в рассрочку. Он видел в кооперативном специальное предложение. Валентина посадила Николая в Дерьмовую Машину и повезла в город покупать престижную плиту. Она должна быть газовой. Коричневого цвета. К сожалению, коричневая плита не была включена в спецпредложение. И стоила в два раза дороже.

— Смотри, Валенька, така сама плита. Таки сами ручки. Такой самый газ. Усё так же само.

— У бывшем Совецьком Союзе уси плиты були бели. Дерьмови плиты.

— Но у кухне усё беле — стиральна машина бела, холодильник белый, морозилка бела, шкафчики бели. Скажи мине, нашо нам коричнева плита?

— Ты богатенький жлоб! Хочешь купить мине дерьмову плиту.

— Моя жена готовила на ний триддять лет. И готовила лучче за тебя.

— Твоя жена була селянська баба. И она готовила селянську иду. У цивилизованных людей плита дожна буть газова и коричнева. — Она говорила это медленно и выразительно, словно бы повторяя дебилу элементарный урок.

Отец оформил покупку плиты для цивилизованных людей в рассрочку. Никогда в жизни он не одалживал денег, и от этого рискованного поступка у него голова пошла кругом. При жизни мамы деньги хранились в коробке из-под ирисок, спрятанной под отставшей половицей и прикрытой линолеумом, и мы покупали что-нибудь, только если удавалось накопить достаточно денег. Всегда за наличные. Всегда в кооперативном. Кооперативные купоны складывались в книжку, которая тоже хранилась под половицей.

Следующая проблема — грязь в доме. Дерьмовый пылесос. Старенький «гувер-джуниор» не собирал всего мусора. Валентина увидела рекламу пылесоса для цивилизованных людей. Голубого. Цилиндрического. Не надо наваливаться всем телом — сам все высасывает. Отец оформил еще одну покупку в рассрочку.

Это отрывки из трагифарса "Краткая история тракторов по-украински".