У Стефана Цвейга есть интересное описание по этому поводу:
"""Этого молодого человека, пианиста с именем, она встретила
на вечере у кого-то из знакомых и очень скоро, сама того не
желая и не отдавая себе ни в чем отчета, стала его
любовницей. Он в сущности почти не волновал ее кровь, у нее
не было к нему ни чувственного, ни особого духовного
тяготения; она отдалась ему не потому, что он был нужен,
желанен ей, а просто из-за недостаточно решительного
сопротивления его воле и еще из-за какого-то беспокойного
любопытства. Ничто - ни удовлетворенная супружеским
счастьем кровь, ни столь частое у женщин чувство духовного
оскудения - не вызывало у нее потребности в любовнике; она
была вполне счастлива, имея состоятельного, умственно
превосходящего ее мужа и двоих детей; она лениво нежилась в
своем уютном, обеспеченном, укрытом от бурь существовании.
Но бывает в воздухе такое затишье, которое будит
чувственность не меньше, чем духота и грозы, такая
равномерная температура счастья, которая взвинчивает сильнее
всякого несчастья. Сытость раздражает так же, как голод, и
от надежной, устоявшейся жизни Ирену потянуло к приключению.
Вот в такую полосу полного довольства, которому сама она
не умела придать новые краски, молодой пианист вошел в ее
уравновешенный мирок, где обычно мужчины лишь пресными
шутками и невинными любезностями почтительно отдавали дань
ее красоте, по-настоящему не ощущая в ней женщины, и тут
впервые с девических времен что-то всколыхнулось в ее душе.
В нем самом ее привлек, пожалуй, лишь налет печали,
подчеркивавший и без того нарочитую томность его лица.
Ирене, привыкшей видеть кругом только довольных жизнью
людей, эта печаль говорила об ином, высшем мире, и ее
невольно потянуло за пределы повседневных чувств, чтобы
заглянуть в этот мир. Похвала, вызванная минутным умилением
от его игры, быть может чересчур горячая с точки зрения
приличий, заставила сидевшего у рояля музыканта взглянуть на
молодую, женщину, и уже в этом первом взгляде было что-то
зовущее. Она испугалась и вместе с тем ощутила сладостную
жуть, сопутствующую всякому страху, а дальнейшая беседа, вся
словно пронизанная и опаленная скрытым пламенем, разожгла ее
и без того настороженное любопытство, так что она не
уклонилась от новой беседы, когда встретилась с ним в
концерте. Дальше они стали видеться часто и уже не
случайно. Ей льстило, что для него, настоящего артиста, она
так много значит как ценительница и советчица, в чем он не
раз уверял ее, и всего через несколько недель их знакомства
она опрометчиво согласилась на его предложение - ей, одной
ей сыграть свою новую вещь у себя дома; возможно, что у него
отчасти и были такие благие намерения, но они потонули в
поцелуях и страстных объятиях. Первым ощущением Ирены после
того как она, неожиданно для себя, отдалась ему, был испуг
перед этим поворотом в их отношениях; таинственное
очарование развеялось в один миг, и чувство вины за измену
мужу лишь отчасти умерялось тщеславным сознанием, что она,
как ей казалось, добровольно, впервые отринула свой
респектабельный мирок.
В первые дни она ужасалась собственной порочности, но
мало-помалу, повинуясь голосу тщеславия, стала даже
гордиться ею. Впрочем, все эти сложные чувства волновали ее
очень недолго. Что-то бессознательно отталкивало ее в этом
человеке, главным образом то новое, непривычное, что
собственно и пленило ее. Страстность, которая увлекала ее в
его музыке, становилась тягостной в минуты близости, его
порывистые властные объятия были ей даже неприятны, она
невольно сравнивала его себялюбивую необузданность с робким,
после стольких лет супружества, благоговейным пылом мужа.
Но, согрешив однажды, она вновь и вновь возвращалась к
любовнику, без восторга и без разочарования, из
своеобразного чувства долга и еще потому, что ей лень было
побороть эту новую привычку. Прошло немного времени, и она
уже отвела своему возлюбленному определенное местечко в
жизни, назначила для него, как для родителей мужа,
определенный день в неделе; но эта связь ничуть не изменила
обычного течения ее жизни я только что-то добавила к ней.
Вскоре возлюбленный вошел в благоустроенный механизм ее
существования, как некий довесок равномерного счастья, как
третий ребенок или новый автомобиль, и запретное любовное
приключение уже ничем не отличалось от дозволенных радостей.
И вот впервые, когда ей надо было заплатить за это
приключение настоящей ценой - опасностью, она принялась
мелочно вычислять его истинную стоимость. Она была так
избалована судьбой и заласкана близкими, так привыкла
благодаря богатству почти не иметь желаний, что первое же
затруднение оказалось ей не под силу. Она не пожелала
поступиться хотя бы в малейшей степени своей душевной
безмятежностью и, почти не задумываясь, сразу же решила
пожертвовать возлюбленным ради своего покоя.
""""