он заинтересовался ими только тогда, когда услышал, что они следуют за мессией, который был уже убит (и не просто убит — распят на кресте!).
несмотря на неоспоримый факт смерти Иисуса — а эта смерть по определению лишала его права считаться освободителем Израиля, — эти люди продолжали называть его мессией.

Что действительно могло привлечь внимание Стефана, так это решительное утверждение этих иудеев о том, что в отличие от прочих преступников, казненных римлянами, тело их мессии не осталось висеть на кресте на радость хищным птицам, кружившим над Голгофой (Стефан сам видел их, когда входил в Иерусалим). Нет, тело этого особенного крестьянина — Иисуса из Назарета — было снято с креста и помещено в нарядную гробницу, которая подошла бы кому-нибудь из самых богатых людей в Иудее. Еще более удивительным было то, что его последователи утверждали, будто через три дня после помещения тела в гробницу их мессия вернулся к жизни. Бог воскресил его, освободил от оков смерти. Главный оратор этой группы, рыбак из Капернаума по имени Симон Петр, клялся, что он видел воскресение собственными глазами, как и многие другие.

Äто было не то воскресение, которого ожидали в конце времен фарисеи и которое отрицали саддукеи.. Это воскресение не имело никакого отношения к возрождению «Дома Израилева» и «сухим костям», в которые Господь вдохнет новую жизнь, говоря словами пророка Иезекииля (Иез. 37).

Речь шла о конкретном человеке, умершем и пролежавшем в скале несколько дней, а затем вдруг восставшем и вышедшем из гробницы, но не как бесплотный дух, а как существо из плоти и крови.

Ничего подобного тому, о чем говорили эти последователи Иисуса, люди того времени не знали. Греки верили в бессмертие души, но не тела. . Некоторые люди — Юлий Цезарь, Октавиан Август — становились богами после смерти. Но мысль о том, что человек может умереть и затем вновь воскреснуть во плоти для вечной жизни, чрезвычайно редко встречалась в античности и не существовала в иудаизме.

И тем не менее, последователи Иисуса утверждали, что тот не только восстал из мертвых, но воскресение подтвердило его статус мессии. Это было беспрецедентное заявление в иудейской истории: вера в умирающего и воскресающего мессию не существовала в иудаизме. Во всем Ветхом Завете нет ни единого упоминания или пророчества о мессии, содержащего хотя бы намек на его бесславный конец, не говоря уже о телесном воскресении. Пророк Исайя говорит о страдающем рабе, который будет «изъязвлен за грехи наши и мучим за беззакония наши» (Ис. 52. 13–53. 12). Но пророк нигде не называет этого раба мессией и не утверждает, что тот восстанет из мертвых. Возможно, через десятилетия после смерти Иисуса христиане будут интерпретировать эти слова по-другому, чтобы неудача их мессии, не сумевшего оправдать возлагавшиеся на него ожидания, получила смысл. Но у современников Иисуса не было представлений о мессии, который страдает и умирает. Они ждали мессию, который победит и будет жить.

То, что предлагали последователи Иисуса, было необычайно смелым переосмыслением не только мессианских пророчеств, но и вообще всех иудейских представлений о природе и роли мессии.

Стефан не был специалистом по священным текстам. Он не жил в Иерусалиме. И поэтому он был идеальным адресатом для новых и совершенно нетрадиционных идей о мессии, распространяемых повсюду этими неграмотными и восторженными людьми

Стефан примкнул к движению последователей Иисуса вскоре после казни на Голгофе. Подобно многим новообращенным иудеям из диаспоры, он оставил свой родной город, продал имущество, отдал все средства общине и нашел пристанище в Иерусалиме, в тени храмовых стен. Хотя он недолго пробыл членом новой общины — вероятно, всего год или два, — насильственная смерть навсегда вписала его имя в анналы христианской истории.