"О, Иерусалим! Иерусалим! ……..с е о с т а в л я е т с я дом ваш пуст".

О, Иерусалим! Иерусалим! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, но вы не захотели: с е о с т а в л я е т с я дом ваш пуст".

Душа парализуется такою красотой образа. Перестаешь видеть,размышлять, понимать: ибо ни одна земная мать не сказала слов о своем малютке с таким изгибом. "И вы не захотели"... —

«И они не захотели...»... А как же те, которые кричали: "Осанна! благословен грядый во Имя Господне" -- и пальмы, и одежды под ноги идущей ослице? как же 11 учеников -- раз; самарянка и Никодим -- 13; Лазарь, Марфа и Мария -- 16; Закхей, сотник Иаир с дочерью и женой -- вот уже 21 праведник! — простыe, смиренныe, послушливыe, любящиe...

И вспоминаешь, параллельно, Авраамово: "Господи! может быть до 50 праведников не найдется в Содоме и Гоморре: но может быть, ты пощадишь города те за 45 праведников"; и дальше это ползущее: "Господи, вот я у ног Твоих, я раб Твой: может быть не хватит до 45", "до 30", "до 25", "до 10". -- И утомленный просьбою Господь сказал: "Пощажу, если найду только десять праведников". ..

Положим, вообще все Иерусалимляне этого времени были ужасно "грешны". Так ведь есть на такой недуг широкий глагол: "не праведники нуждаются в помощи, а грешные"; "не семь раз надо прощать, но седьмижды семь"; "пришел ради погибших овец дома Израилева", и "об одной заблудшей овце больше радости на небесах, чем о 99 незаблудших"…...

"И шло за Ним великое множество народа, и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: -- "Дщери Иерусалимские, не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо придут дни, в которые скажут: "Блаженны неплодные и утробы не родившие и сосцы не питавшие". Тогда начнут говорить горам: "падите на нас", и холмам -- "покройте нас" (Луки, 23).

А нам говорят -- "нет боли в Евангелии". Обращаясь к выписанным словам и размышляя о них, мы опять поражены противоречивым смешением ужаса в сердцевине слов с такою нежною оболочкою вокруг их, что как -- через фотосферу солнца мы не умеем разглядеть темного ядра в нем -- так и здесь прямо забываем, о чем в этих словах говорится. И как в них все соединено!

... "хромые начинают ходить", и "не видевшие получают зрение". Все славят Царский День, в который не бывает печали. Весь Израиль в цвету -- когда корень Израиля, лежащий в субботах, в обрезании, уже так глубоко подрублен, отодвинут в "ненужное" разливающимся поверх всего законом "высшего милосердия"! Когда исцеляются болезни и воскрес Лазарь -- для чего старое размножение? Теперь настал час "сотворить новых чад Аврааму" -- "духовным рождением". Зачем теперь старые средства, "глина" и "дыхание Божие", повеявшее в элементах природы? Да, небесно все это, планетно…

"Дщери Иерусалимские -- плачьте о детях ваших". Как Он их любил! "Но не отделил"... Да в чем не отделил-то? В страдании, около молока матери положив кровь агнцев. Но сердце горит в нас непостижимою ответною любовью на «любовь» Сладчайшего... И как город взят: в нежном средоточии своем, в женщинах, и это достигнуто через простую замену: "о, Иерусалим!" -- "дщери Иерусалимские!"

Все -- печально. А в средоточии -- Он, печальник. Вся жалость прямо небесно-сплетенных слов одевает Его слезною ризою, которой не забудет человечество. "И восскорбел духом: где брат мой Лазарь"... Это -- в другом месте. Обращаемся к настоящему.

Вот "птицы небесные", которые "не захотели" под крылья. Да как они не захотели-то? Идут вослед, рыдают. Опомнимся же и схватимся за арифметику, чтобы что-нибудь понять в странной нравственной книге, где мы все плачем о наказующем и ни разу о наказуемом. Ну, пусть была в Иерусалиме какая-то шайка, которая кричала на дворе Пилата -- "распни Его". Так это ведь, очевидно, шайка подобранная, подговоренная; А это -- "град Давидов", "град Соломонов", "возлюбленное место Божие", ИЕРОУСАЛМЕ.

Великая аберрация умов христианских заключается в том, что они имеют при чтении Евангелия половину воззрения теистического, а половину а н т р о п о м о р ф и ч е с к о г о, и когда говорят: "погиб Сион, ибо не принял Иисуса", то имеют на Иисуса не божественное, а антропоморфическое воззрение, и говорят о п р а в е д н и к е, за которого город наказал Бог. Отделяют Бога от Христа, когда этого нельзя. Здесь о д и н с у б ъ е к т, глаголющий и творящий, и пророчество Христово уже влечет события,. Не было бы пророчества -- не будет факта; а стало быть, если б ы л о пророчество, то факт непременно б у д е т, с б у д е т с я, и -- не станем же впадать в антропоморфизм -- он сбудется в с л е д с т в и е пророчества. "Будет" в устах Божиих равно "да будет".

...невозможно быть христианином, чтобы в то же время как бы не повалиться навзничь от сознания: "какая же мука и именно невинных-то мука проходит всюду здесь!" Те плачущие женщины умерли... нет, в силу п р о р о ч е с т в а -- н а к а з а н ы были, мука-то у христиан и в христианстве именно и постигает нежных, любящих, глубоких, кротких. Тогда нам вдруг открывается смысл на общее заключение: "Будут, которые скажут Мне в день Последнего Суда: "Господи, Господи, не мы ли призывали имя Твое". Но Я скажу им: "Не знаю вас: идите в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его".

... Последняя тайна в этих словах сказана: что же может быть этого ужаснее? Идти, идти, до могилы идти, страдать; там, за гробом, в каком-то "среднем месте" брести -- до "берега"... "Вот берег!" Но с того берега, с какого-то таинственного еще другого берега послышится предреченный глагол Жениха: "Это -- они, узнаю их... И -- не знаю: пусть идут в огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его". Ужасно. Но ведь это написано! И смеем ли мы переменять глагол Иисуса? Говорят комментаторы, что это сказано о "богатых", а не о Лазарях -- о фарисеях, а не о Закхее с сотником и кающихся Магдалинах. Ну, у тех не такой язык сытый: это -- голодненькие и маленькие, это -- робкие и надеющиеся, это их тон, нищих: "Господи! Господи! Не мы ли призывали Имя Твое!" Это -- центр христианства, подлинный, нравственный, и с ним-то в час Последнего Суда совершится то же, что с "дщерями Иерусалимскими" при начале пути. Нам кажется это невероятным, чтобы измена и "неузнавание" произошла в отношении тех, о коих Церковь поет сейчас: "приидите, в е р н и и". Невероятно по качеству любви их к Иисусу: но, уж поверим факту, что ведь тоже "любили" шедшие "во след Ему множество народа и женщин, и плакавшие о Нем". i -- как бы дуновение с ледяных вершин совершенно холодные слова: "Не знаю вас -- идите от Меня в огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его". Но мы "видим -- и не понимаем, слышим -- и не верим; имея очи -- не зрим, и имея уши -- не внимаем", зачарованные, загипнотизированные «нежностью» Сладчайшего...