Скорее всего он считал, что Иисуса нет необходимости казнить. был уверен, что что-там евреи намудрили. Ну куда пойдешь против наглых угроз: Если ты отпустишь Его, ты не друг Кесарю.. ....Потом крики толпы: казнить, казнить.

Суд Пилата и пасхальная «амнистия»

Образ Понтия Пилата, префекта Иудеи (26–36 н. э.), в известных нам источниках двойственный. То, что мы читаем во внебиблейских источниках, не вполне вяжется с тем, что мы читаем в Евангелиях. Внебиблейские авторы рисуют его как жестокого и неуступчивого наместника, крутого на массовые расправы. (Само по себе это понятно: именно такого человека императору и естественно было послать управлять неспокойной провинцией!)

Пилат презирал и ненавидел иудаизм больше своих предшественников по должности.

Согласно описанному Иосифом Флавием в "Иудейских древностях" , Пилат не был вовлечён в финансовую машину храмовой торговли (а значит, в расправе над Иисусом не был заинтересован денежно); и он умел жестоко усмирять толпу.

Евангелисты же, создаётся впечатление, питают к Пилату какую-то слабость. Он относительно любезно разговаривает с Иисусом (Мк 15:1–6), а потом ещё и пытается Иисуса освободить. У Марка это выглядит следующим образом:

На каждый же праздник отпускал он (Пилат) им одного узника, о котором просили. Тогда был в тюрьме некто Варавва, со своими сообщниками, которые во время мятежа сделали убийство. И народ начал кричать и просить Пилата о том, что он всегда делал для них. Он сказал им в ответ: «Хотите ли, отпущу вам царя иудейского?» Ибо знал, что первосвященники предали его из зависти. Но первосвященники возбудили народ просить, чтобы отпустил им лучше Варавву. Пилат, отвечая, опять сказал им: «Что же хотите, чтобы я сделал с тем, кого вы называете царём иудейским?» Они опять закричали: «Распни его!» Пилат сказал им: «Какое же зло сделал он?» Но они ещё сильнее закричали: «Распни его!» Тогда Пилат, желая сделать угодное народу, отпустил им Варавву, а Иисуса, бив, предал на распятие.

Евангелист Матфей добавляет к этой сцене следующее: Пилат, видя, что ничто не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом, и сказал: «Невиновен я в крови этого праведника. Смотрите вы». И отвечая, весь народ сказал: «Кровь его на нас и на детях наших!»

Пора назвать вещи своими именами. Описанная сцена абсолютно недостоверна и неправдоподобна.

• Отсутствие обычая. Внебиблейские источники не упоминают о существовании у римлян столь вольной пасхальной амнистии: «отпускать одного узника, о котором просили» иудеи (Мк 15:6/Мф 27:15). И как минимум такой обычай противоречил бы элементарному здравому смыслу в поведении оккупантов на оккупированных и мятежных территориях. (Это было замечено ещё в древности: Ориген в своём толковании на Евангелие от Матфея удивляется данному факту.) Совершенно немыслимо, чтобы оккупанты ввели обычай отпускать всякого, кого захочет толпа. И с какой стати именно еврейскому народу была дана такая (повторимся, не засвидетельствованная во внебиблейских источниках) привилегия? Мягко говоря, римляне не отличались юдофильством, а Иудея была одной из самых смутных провинций Империи.

• Неподходящая кандидатура Вараввы. Невероятно, что Пилат стал бы отпускать «известного» (Мф 27:16) бунтовщика. Часто говорят, что Пилат боялся реакции Цезаря на освобождение Иисуса. Но неужели он в таком случае не боялся, что скажет Тиберий, если узнает, что римский наместник, поддавшись давлению толпы, освободил популярного террориста? (Или, чего хуже, сам предложил его освободить!) Легко ожидаемым последствием было бы немедленное увольнение Пилата. Предотвратить неприятные для себя последствия Пилат мог легко: просто отправив на крест обоих — и Иисуса, и Варавву.

Если иметь в виду сцену, которую описывают евангелисты, Пилат выглядит в ней профнепригодным. Если бы она произошла в реальности, его враги легко могли инкриминировать ему, что он за взятку повесил мирного проповедника и отпустил политически опасного преступника. (Или устарел, потерял бдительность.)

• Нелогичность действий Пилата. Пилат вообще не был обязан никого спрашивать: если бы он, главное лицо в Иудее, действительно хотел отпустить Иисуса, он бы его отпустил. Даже если он боялся жалобы императору (имевшей, кстати, мало шансов на успех, если Иисус не совершал политических преступлений), он мог оставить его в тюрьме или (самый простой способ сбыть проблему с рук) отправить его на дознание в Рим.

• Политическая безопасность Иисуса. Далеко не факт, что Иисус был вообще опасен римским властям. Даже если бы Иисус объявлял себя «царём» , римляне вполне могли терпеть царей в Иудее. Популярный пацифистский «царь», заповедавший платить римские налоги, теоретически мог рассматриваться даже как идеальный политический вариант. Возможно, римляне подождали бы казнить столь перспективную фигуру и подумали бы, не сделать ли на неё ставку.

Каким же образом эпизод с Вараввой попал в Евангелия? Ответ, видимо, простой: Марк, который придумал его пытался с его помощью осмыслить недавнее прошлое — Иудейскую войну (66–70 н. э.) и гибель Иерусалима (70 н. э.). «Этот эпизод символически подводит итог прошедшим десятилетиям: народ встал перед выбором между разбойником и Иисусом и выбрал разбойника. Люди выбрали разбойника. Выбрали в вожди не мирного Иисуса, а революционера — именно так, согласно Марку, произошла война 66 года» (Д. Кроссан).

Евангелист Матфей продолжил осмысление. Фраза «кровь его на нас и на детях наших» (Мф 27:25) — это то, что Матфей думает о прошедшей войне. В планы Матфея вовсе не входило возлагать вину на все последующие поколения евреев. Слова «и на детях наших» надо понимать буквально (поколение Иисуса и следующее поколение): здесь нет слова «навеки» (ср. 3 Цар 2:33). Некоторые комментаторы усматривают, однако, в Мф 27:25 дополнительный смысл: по мнению евангелиста, кровь Иисуса смывает грехи даже его палачей...

По-видимому, дело обстояло просто: Пилат не стал вникать во внутрииудейские разборки, а утвердил приговор без особых раздумий.