почему я не доверяю Новому Завету
Немецкое нацистское праительство принимало законы,значит предвидело.
Предвиднть ненависть не трудно
Убивали евреев не только немцы. И Французы, и Поляки, и Украинцы, и Русские, и Румыны...и...и...и...и...и...
Маленький отрывак из Курцио Малапарте (дело происходит в Яссах \ Румыния\):
"- Они убивают евреев! - сдерживая дыхание, сказал Мариоара...
...Добравшись до вершины холма, я оглянулся. Город пылал. Густые клубы дыма висели над нижними кварталами вдоль набережных реки. Дома и деревья, примыкавшие к горящим зданиям, выделялись ясно и выглядели больше, чем были в реальности, как увеличенные фотографии. Я мог различить трещины в стенах, ветви и листья. Что-то мертвенное было во всей этой сцене, и в то же время что-то очень точное, как на фотоснимке... отовсюду доносился разнохарактерный шум, завывания сирен, длинный свист паровых машин, и треск автоматных очередей, все это придавало жуткому виду живую и непосредственную реальность. С узких кривых улочек, которые снизу и сверху устремлялись к центру города, слышался отчаянный лай собак, хлопанье дверей, звук разбиваемого стекла и посуды, приглушенные крики, жалобные голоса, взывающие: мама! Мама! Крики мольбы. И время от времени из-за заборов или вишневых садов, или через полуоткрытые ставни вспышка - резкая отдача выстрела, свист пули и пугающие немецкие голоса. На площади Унирии группа эсэсовцев, склонившись у памятника, разряжали свои автоматы в направлении маленькой площади, где статуя принца Гжихи в молдавском костюме стоит в своем широком тканом плаще, надвинув на брови каракулевую папаху. В свете пожарищ толпа, состоящая в основном из женщин, различалась у подножья статуи. Время от времени кто-то отделялся, бросался то туда, то сюда через площадь - и падал под пулями эсэсовцев. Толпы евреев, подгоняемые солдатами и обезумевшими гражданскими, вооруженными ножами и ломами, бежали по улицам; группы полицейских разбивали двери прикладами винтовок; внезапно распахивались окна и появлялись кричащие простоволосые женщины в ночных рубашках с руками, воздетыми к небу; некоторые выбрасывались из окон, их головы с тупым звуком ударялись об асфальт. Солдат швыряли ручные гранаты через маленькие окошки над тротуарами, окошки подвалов, где люди тщетно пытались найти укрытие; некоторые солдаты опускались на колени, чтобы рассмотреть результаты взрывов в подвалах и оборачивали смеющиеся лица к своим товарищам. Там, где бойня была всего тяжелей, ноги скользили в крови; повсюду истерические и яростные звуки погрома наполняли дома и улицы выстрелами, рыданиями, криками отчаяния и злорадным хохотом.
Я наконец добрался до итальянского консульства. Стена окружала старый заброшенный церковный двор. Консул Сартори сидел на крыльце, куря сигарету. Вид он имел усталый и скучающий. Затягивался он с видом неаполитанского безразличия. Но я знаю своих неаполитанцев, я знал, что он страдает. Звуки приглушенных рыданий доносились из здания.
- Только этого нам не хватало! - сказал Сартори. - Я спас с дюжину этих бедняг, некоторые ранены. Помоги мне, Малапарте! Сестра милосердия из меня не очень хорошая.
Я вошел в консульство. Распростершись на диванах или сидя в углах на полу, здесь находились несколько женщин, два-три бородатых старика, пять-шесть мальчиков и три юноши, которые выглядели, как студенты; под столом консула плакала маленькая девочка. У одной женщины лоб был рассечен ударом приклада; студент стонал от огнестрельной раны в плечо. Я подогрел воды и с помощью Сартори начал обмывать раны и бинтовать их полосками, отодранными от льняных простынь.
Женщина с забинтованной головой повернулась к Сартори и, назвая его месье маркиз, поблагодарила за спасение. Сартори посмотрел на нее скучающим взглядом : "Почему вы называете меня маркизом? Я синьор Сартори".
Потом мы сидели на крыльце; Сартори в кресле, я на ступенях. Сад, окружающий консульство, густо зарос акациями и сосной. Встревоженные отсветами пожарищ, птицы били крыльями, но перемещались молча. "Перепугались. Не поют", - сказал Сартори, глядя на листву. Потом показал на темное пятно на стене виллы, рядом с воротами: "Посмотри на стену. Это кровь. Один из этих бедняг пытался перелезть к нам. Полиция догнала его и забила до полусмерти прикладами об эту стену. Они утащили его с собой. Это был хозяин виллы - аристократ". Он снова закурил и повернулся ко мне. "Я был один, - сказал он. - Что я мог поделать? Протестовал. Сказал, что напишу Муссолини. Они смеялись мне в лицо".
- Не тебе, Сартори: они смеялись в лицо Муссолини.
- Да ладно, Малапарте...
Со своим апатичным неаполитанским видом он поднялся, лениво пересек сад, открыл ворота и позвал:
- Идите сюда, идите сюда.
Я вышел за ним на дорогу и стал подталкивать к входу в консульство толпу собравшихся людей, оцепеневших от ужаса. Полицейский схватил меня за руку, и я изо всех сил пнул его в живот.
- Ты прав, - сказал спокойно Сартори, - этот плохо воспитанный парень того заслужил.
Сартори был во гневе. Для него это очень сильное выражение - "плохо воспитанный".
Мы просидели на крыльце всю ночь, курили. Время от времени спускались на дорогу и приводили в консульство оборванных и окровавленных людей. Мы собрали их около сотни.
- Этим беднягам нужно будет что-нибудь есть и пить, - сказал я Сартори, когда мы вернулись обратно на свой пост.
Сартори посмотрел на меня глазами пса.
- У меня была еда, но полиция ворвалась в консульство, разворовали все. Остановить их было невозможно.
- О веро - спросил я по-неаполитански. - Правда?
- О веро.
Мне нравится быть с Сартори в такие моменты: я чувствовал себя защищенным с этим спокойным неаполитанцем, которого трясло внутри от страха, ужаса и жалости, но которой наружно этого не выдавал.
- Сартори, - сказал я, - мы боремся за цивилизацию против варварства.
- О веро? - спросил Сартори.
- О веро, - ответил я.
В безоблачном небе занимался рассвет. Дым пожарищ поднимался над деревьями и крышами. Было довольно холодно.
- Сартори, - сказал я, - когда Муссолини услышат, что они вторглись в наше консульство в Яссах, он превратится в разъяренного быка.
- Не смеши меня, Малапарте, - сказал Сартори, - Муссолини лает, но никогда не укусит. Он снимет меня с поста за помощь этим бедным евреям.
- О веро?
- О веро, Малапарте."
Фрагменты чуть длиннее из книги "Капут" здесь:
https://www.svoboda.org/a/24200489.html
Они все убивают с радостью, злорадством и смехом.
И вопрос не в евреях.
...наша шкура, эта проклятая шкура. Вы даже не представляете, на что способен человек, на какой героизм и на какую подлость он готов, чтобы спасти свою шкуру."
(Курцио Малапарте)