Извините Голма за простынь, но думаю нужно.

Буря
Минутная остановка попить. Во мне уже, кажется, кончилось все, что только может кончиться. Даже страх кончился. Бескрайняя раскаленная сковорода, на которой мы изжаримся без масла. Можно никуда и не ехать - все равно без толку. Наверное, наш единственный шанс - попутная машина. Сегодня, впрочем, не видели еще не одной. Что и неудивительно. Какой дурак поедет через пустыню по полуденному солнцепеку, который может расплющить все живое своим раскаленным прессом? Насквозь до внутренностей души.
- Тём, там вроде как облачко появилось┘ - произносит Главный с неопределенной интонацией. Блин, он уже достал своими дешевыми трюками, якобы призванными поднять бодрость и вселить энтузиазм. Прям вот так бы сейчас всей пятерней ему по сальной потной морде.
Облачко. Ага. Щас. Поверил, как же┘
- Мираж┘ - саркастически отзывается Дедушка, не поднимая головы. Смотреть вниз приятнее, можно увидеть коротенькую тень.
- Не, блин, я серьезно┘ - интонация Главного обретает определенность. Она есть удивление. - Тём, Тём, не, ну мля буду!
Звучит убедительно. И вправду, посмотреть что ли? Поднять голову? Если никакого облака нет, то пятерней по сальной морде┘
Вы будете смеяться, но вроде бы действительно что-то есть. Облако - не облако, но какая-то серая потемнелость на выжженном небе. Мы стоим и пытаемся угадать, пригонит ли его ветром к нам. Призрачная перспектива временного облегчения. Двинуться с места невозможно, мы все внимание, мы поглощены этим облаком и следим за ним во все глаза, как зеки за движением рук раздатчика пищи. Каждое изменение его формы или размеров вызывает одобрительный обмен мнениями.
Так продолжается минут десять. Да, это облако. И оно - Урра!!! - приближается к нам, расширяясь и на глазах увеличиваясь в размерах.
Облако явно ненормальное. Если скользить по нему взглядом сверху вниз, то можно проследить все оттенки постепенного перехода из светло-кремового в коричневый. Кое-где на пути этой палитры наблюдаются незначительные отклонения к серому, но в целом тональность и направление цветового перехода выдерживаются строго. Вверху, на фоне раскаленного, бесцветного, почти белого неба, вырисовывается неторопливо шевелящийся светлый контур, который по мере приближения к земле окрашивается каким-то грязно-желтым оттенком с серыми и бурыми лохмотьями, а еще ниже приобретает угрожающий серо-коричневый цвет. В отличие от обычного облака это страшноватое чудо природы спускается до самой поверхности земли тяжелым непроницаемым занавесом. Даже издалека видно, как на границе этого облака и пустыни клубятся зловещие коричневые выбросы и вздымаются вверх бурлящие пыльные струи.
Поведение человеческого разума в неопределенных ситуациях загадочно и непрогнозируемо. В третьем классе я читал пугающую книжку "Необыкновенное и грозное в природе", и наверное поэтому мне на скунду раньше остальных удается определить, что же такое мы видим перед собой в данный момент.
- П###ец, ребятки, мы отъездились! Это песчаная буря┘
Главный несколько секунд молча стоял и смотрел на приближавшееся облако, сдернув с лица платок-намордник и облизывая пересохшие губы. Словно пробуя на вкус слова "песчаная буря" и пытаясь уяснить для себя степень опасности, которую они означают. Лично для меня эти слова не означали почти ничего до тех пор, пока я не прознес их перед лицом темного клубящегося облака. Стало страшновато, но непонятно было, насколько сильно нужно бояться. Наконец Главный приходит для себя хоть к какому-то выводу:
- По уму, надо бы как-то переждать ее, наверное┘ Как мыслишь, Тём?
- Я так мыслю, Папаш - не фига тут стоять на нее таращиться┘
В голове вихрем пронеслись все мало-мальски пригодные примеры и ассоциации, когда-либо виденные, слышанные или читанные. Представились завернутые в белые бурнусы арабы, ревущие верблюды, которые, подгибая ломкие колени, садятся на песок под завывание ветра, суровые туареги, закутанные до глаз в темно-синие покрывала и прячущие головы под верблюжий бок. "Под верблжий бок" - это нам, пожалуй, подходит┘
- Папаш, я думаю надо с дороги съехать и зверей как-нибудь полукругом выложить что ли┘ Хоть что-то┘
- Нда, пожалуй, тянет дело┘ - как-то автоматически, бездумно соглашается со мной Главный, по-прежнему не в силах оторваться от величественного зрелища надвигавшейся бури. Потом, стряхнув прилипчивое оцепенение, активизируется: - Давай, давай, Дедуль, поехали┘
- Куда тут ехать-то, куда ехать? - Дедушка вяло оглянулся вокруг и даже сделал какое-то движение передним колесом. Однако в целом похоже, что его собственная судьба его не особенно волнует.
- Да вот к этому бархану хотя бы! Зверей сложим, и сами рядом. Давай, давай!
- Вот тебе твоим же зверем голову и размозжит. - спокойненько заявил Дедушка и сделал попытку ухмыльнуться.
- Ну, так и стой тут на дороге, Дедуль┘ Тебя тут ветром подбросит и шмякнет┘ - Дедушка начал меня раздражать своим фатализмом, и я решил его попугать.
- А, что ему, Дедушке-то! Он старенький уже, свое прожил. Помрет - ему по фигу! А нам с тобой еще надо бы небо покоптить. - Главному все-таки удается вызвать у нас подобие тревожной улыбки. С этой застывшей улыбочкой мы тащим велосипеды от дороги. Тонкие шины вязнут в сыпучем песке, ноги предательски проваливаются в него по щиколотку. Мы ежесекундно поглядываем на надвигающийся катаклизм. Он уже заполнил собою значительную часть небосклона, которая еще четверть часа назад была прозрачна и не таила в себе никаких подвохов. В то же время, по контрасту с бурлящей пыльной волной на горизонте, непосредственно вокруг нас пока ничего не изменилось. Наоборот, ветер, кажется, почти стих, и его последнего издыхания едва хватает на то, чтобы шевелить в воздухе вдоль земли вялые песчаные струи. Они извиваются ленивыми змейками на высоте нескольких сантиметров, огибая наши ноги и просачиваясь между спицами велосипедов, а на верхушках барханов срываются с острых песчаных карнизиков и распыляются в раскаленном воздухе.
Валим велосипеды в песок, выкладывая их против ветра в виде буквы "П".
- Тём, может голову во что-нибудь завернуть, а то ведь песка наглотаемся┘
- Во что, во что - в ветровку, больше не во что. Дедуль, давай торопись, торопись, она, падла, приближается.
Не хотелось бы потерять черные очки. Я снимаю их, и ослепительное солнечное отражение от выбеленного раскаленного песка сразу ударяет по глазам. Несколько мгновений стою, беспомощно щурясь и строя страдальческие монголоидные рожи. Невозможно удержаться, чтобы не взглянуть еще раз на наползающий клубящийся кошмар. Без очков он выглядит еще отчетливее, уже прекрасно различимы отдельные пыльные потоки, которые движутся в коричневом облаке в разных направлениях, подчиняесь некоему грандиозному общему вертикальному круговороту. Но не время любоваться, товарищи, не время! Я извлекаю из рюкзака свою куртку-ветровку и засовываю вместо нее все свои мелкие вещи и предметы - очки, платок-намордник, кепку, кулек со слипшимися карамельками, флягу с водой┘ Тщательно застегиваю рюкзак и старательно запихиваю его под амортизаторы на заднем багажнике. Будем надеяться, рюкзак вместе с велосипедом никаким ветром не унесет.
Глядя на ветровку, мне в голову приходит идея, которая представляется весьма перспективной. Если наполовину застегнуть молнию, потом перевернуть куртку вверх ногами и задом наперед и вдеть руки в рукава, то голова оказывается в просторном и плотном наморднике, который посторонняя сила сможет снять только вместе с головой. Что нам и нужно! Под удивленными взглядами Дедушки и Главного я проделываю указанную манипуляцию и через полминуты превращаюсь в гибрид огородного пугала и Карлсона в образе привидения.
- А что? Тянет дело! - одобряет мою придумку Главный и пытается повторить те же манипуляции со своей курткой. - Хитрый штурман┘
- Не так глупо, не так глупо┘ - бормочет Дедушка, и далее выдает саркастический комментарий на пределе самообладания: - Незадолго перед смертью штурман экспедиции проявил невиданную смекалку┘
Потом и он напяливает на себя ветровку указанным манером.
Секунды проходят в тревожном ожидании. Мы стоим в своих полу-нахлобученных импровизированных капюшонах. Руки, вдетые в рукава перевернутой куртки, теперь трудно опустить вниз, и со стороны мы, вероятно, напоминаем троих пингвинов, растопыривших крылья и нерешительно переминающихся с ноги на ногу. Невозможно оторвать глаз от надвигающегося. Облако наползающей пыльной бури разрослось до размеров грандиозной стены регионального масштаба, которая простирается от горизонта до горизонта и уходит вверх до самых небес, так что приходится запрокидывать голову, чтобы разглядеть его верхний край. Зловещие и величественные потоки бурого и коричневого, на первый взгляд ленивые и степенные, а на самом деле могучие и всесокрушающие, различимы в глубине этой шевелящейся массы. В самом низу, там, где облако соприкасается с пустыней, бурлит пульсирующим коричневым валом безостановойчный горизонтальный вихрь цилиндрической формы, как гигантский бурун прибрежной волны. А на некотором расстоянии перед ним по пустыне катится порыв ветра первой волны, вздымающий фонтаны песка и как бы проверяющий барханы на прочность перед подходом основных сил бури.
Наконец, облако уже совсем близко, оно движется со скоростью курьерского поезда. Весь видимый мир оказывается разделенным на две половины - раскаленную неподвижную пустыню и неистовый грозный темно-клубящийся кошмар, и мы стоим почти на самой границе пустыни и кошмара. Слышен низкий утробный гул, инфразвуковой голос природы. Ногами отчетливо ощущается сильная дрожь земли, по всей пустыне от края до края. В эти секунды я впервые за последние несколько дней совершенно забываю о том, что мне хочется пить. Наползающая стена вот-вот поглотит нас, накроет своим первобытным хаосом. Вспомнился какой-то фантастический сюжет про космонавтов, долетевших до граицы нашего мира и антимира. Здесь то же самое. На наших глазах привычный мир пустыни поглощается неизведанным бурлящим антимиром бури, и остается только фантазировать, как оно там, внутри┘ Сдерживаюсь, чтобы не побежать стремглав куда глаза глядят, как обороняющиеся пехотинцы во время танковой атаки.
Метров триста.
Двести пятьдесят.
- Ну, вы как хотите┘ Я пошел. - Дед нахлобучивает куртку на голову и плюхается ничком в песок.
Двести.
- Шутки в сторону! - и мы с Главным повторяем дедушкин маневр.
Несколько секунд необычайной ясности мысли и острого осознания реальности. Лежу с закрытыми глазами и считаю про себя. Загадал на счет "восемь". Запах разогретой на солнце синтетики, едва не расплавившейся.
"Восемь"! Ничего┘ Еще какие-то мгновения обманчивого спокойствия под нарастающий гул. Всем телом ощущаю дрожание земли. Ожидание затяги┘
ВЖЖИХХ!!! Шквал!
Под ударом ветра дергается даже мой рюкзак, в который я упираюсь локтем. Свист, вой, гул и вакханалия. Песок оглушительно хлещет по куртке снаружи, я ощущая себя мышью, забравшейся внуть ударной установки перед началом рок-концерта. В мгновение ока весь объем пространства под курткой-капюшоном наполняется мелкой песчаной взвесью, проникающей повсюду. Песок в ушах, в носу, в зубах. Глаз не открываю. Сверху становится нестерпимо жарко, хотя, казалось бы, куда же жарче-то? Жарче же некуда! Если еще хоть чуть-чуть погорячее, то я уж и не знаю что делать┘ Ноги и спину откровенно жжет, как горчичником, и только с некоторым опозданием я догадался, что это стремительно летящие постоки песка пробивают наскозь тоненькую футболку и хэбэшные треники. От ударов тысяч песчинок и возникает кажущееся жжение. Где-то над головой с дробной частотой хлопает какая-то материя. В отдалении раздается страшный терск, как выстрел, сразу же за ним еще один.
Затрудняюсь сказать, сколько времени длилось это неистовство - пять минут, десять, пятнадцать? - пока я лежал ничком и пытался угадать, засыпет меня песком или нет. Каюсь, про Главного с Дедушкой я за эти минуты не вспоминал ни разу. Время летело столь же стремительно и незаметно, как в зубоврачебном кресле, когда от обилия неизгладимых впечатлений забываешь обо всем, сознание целиком подчиняется воле внешних событий и растворяется в них, полностью теряя самоощущение и оценку происходящего. Думаю все же, что натиск первой волны продолжался минут пятнадцать, в течение которых я чего только не передумал. Было откровенно страшно. Вполне понимаю людей, которые писались и какались, оказавшись на фронте в первый раз под обстрелом или бомбежкой.
Но вот ухо начинает улавливать какие-то новые вариации в тональностях визга, свиста и воя вокруг. Сильное страдание не бывает продолжительным. Неистовство бури переходит на предыдущий уровень, форсаж выключен, и я решаюсь изучить ситуацию визуально. Полузасыпанный, выбираюсь из-под песчаных наносов и, стоя на карачках, открываю узкую щелочку в своем головном уборе. Ветер с новой силой врывается в щель и бьет по лицу песком, полы куртки трепещут и рвутся из рук. Присособившись наконец, оглядываю окружающее пространство в радиусе трех метров и с удовольствием наблюдаю веселый глаз Главного, который смотрит на меня через такую же щель в своей куртке. Солидарность мыслящих существ. Главный, похоже, даже пытается мне что-то проорать, но звук его голоса, не успев родиться, уносится вдаль. Буря тем временем ослабела лишь на пол-тона и продолжает бушевать, однако любопытство берет верх, и мы устраиваемся в скрюченных позах спиной к ветру в аэродинамической тени бархана и рюкзаков. Главный приподнимает нижний край своего намордника и становится похож на томную великосветскую даму, кокетливо приоткрывающую густую вуаль. Я следую его примеру. Вуаль неистово полощется на ветру и хлопает, подчиняясь воле поверхностных вихрей. Толкаю Дедушку и знаками приглашаю его присоединиться к нам, сидящим и зрячим. Через пять секунд мы уже сидим втроем и инстинктивно жмемся в кучку, надеясь удержаться друг за друга.
Зрелище вокруг более всего напоминает вид из салона легкового автомобиля, проходящего через мойку, только без эффекта отстраненности. Справа и слева, спередии сзади, и прямо над головой несутся песчаные вихри, перекручиваясь на лету и стремительно изменяя форму своих хвостатых лохмотьев. Они то возникают из монотонной массы летящего песка, то распадаются, то несколько из них объединяются на несколько секунд в один большой протуберанец, который затем опять рассыпается на несколько маленьких. Иногда пролетают какое-то обрывки чахлых растений и корней, странными прыжками проскакал непонятно откуда взявшийся полиэтиленовый пакет. Граница видимости приблизительно сто - сто пятьдесят метров, видна дорога и два сломанных телеграфных столба, рухнувших по направлению ветра (вот он, откуда был оглушительный треск-то!). Оборванные телеграфные провода извиваются в горизонтальном полете. Иногда где-то на границе видимости появляются настоящие, вполне взрослые смерчи. Эти солидные песчаные колонны высотой в несколько десятков метров, головокружительно вращаясь, степенно и величественно переползают с бархана на бархан и неожиданно рассеиваются, споткнувшись о поверхность дороги. При каждом таком крушении из смерча высыпается куча песка, примерно как из самосвала, и тотчас же уносится ветром. Все мы трое синхронно задумываемся о том, какие незабываемые ощущения ожидают нас в случае прохождения подобного смерча через "наш" бархан.
После того, как буря стихла еще на пол-тона, у Главного появляется озорная идея встать на ноги. Он зачем-то надевает очки и осторожненько проподнимается, удерживая баланс в набегающем потоке. Одежда облипает и трепещет на ветру. Раскинув руки, Главный лежит спиной на тугом воздушном потоке, образуя угол с горизонталью градусов в шестьдесят. В нормальных условия стоять под таким углом и не падать можно только после семисот-восьмист граммов.
Дальше - больше. Озорство Главного не знает пределов, и он решается помочиться прямо в песчаную бурю. Или на песчаную бурю. Или внутрь песчаной бури, уж не знаю как сказать┘ Неуместное желание доказать свое презрении стихии. Обезвоженный организм Главного встречает эту дурацкую затею с недоумением, и только после нескольких минут тщетного ожидания все под тем же углом в 60 градусов парочка жалких капель уносятся в сторону Астрахани. И тут же оскорбленная природа наносит Его Самодовольному Величеству ответный удар. На волне кажущегося успеха герой эпизода теряет чувство баланса, предательскийй боковой вихрь сбивает его с ног, и он валится на спину. Опрометчиво надетые очки устремляются вслед ранее упомянутым каплям. Полагаю, очки эти и до сих пор покоятся где-то на просторах империи Илюмжинова, скрываясь под слоем переменчивого песка, все более толстым с каждым годом┘.
А потом был еще один натиск бури, почти такой же сильный, как и первый. И Главному снова пришлось подползать к нам щурясь и отплевываясь. И мы снова лежали, уткнувшись в рескаленный песок, накрытые своими куртками. И снова ветер хлестал со всех сторон, и обжигал летящим песком задницу, и засыпАл нас постепенно, надувая вокруг велосипедов маленькие игрушечные барханчики. По второму разу это было уже более привычно и не так волнительно, только беспокоили воспоминания о бродивших среди барханов вертящихся столбах-смерчах, да иногда подумывалось: "А что будет, если все это безобразие продлится долго, и у нас раньше кончится вода?"
Однако безобразие не может длиться бесконечно, и правильность этого утверждения подтвердилась спустя примерно часа полтора после начала пыльной бури. Ветер постепенно стал сходить на нет. И хотя долго еще сила его была такова, что ехать на велосипеде было невозможно, тем не менее стало ясно - буря кончается. Мы сидели, наслаждаясь вынужденным отдыхом и смотрели вслед уходящей буре. За ней тянулся пыльный хвост, шлейф вихрей и мелкие карлики-смерчи, выродки недавних солидных песчаных столбов.
Температура резко упала, вместо 45 градусов - 35. А это же совсем другой коленкор! О, при тридцати пяти градусах ты уже почти человек. При сорока пяти все силы рассудка уходят на обработку сигналов, приходящих от каждой нервной клетки организма: "Жарко. Жарко. Жарко". А при тридцати пяти градусах ты можешь думать еще много о чем, кроме воды и жажды, и в мозгах остается достаточно места и времени, чтобы отслеживать характер местности, учитывать километраж и даже, может быть, любоваться своеобразным очарованием пустынного пейзажа.
Отряхнув велосипеды от песка, высыпав его из одежды и обуви и всласть проплевавшись все тем же песком ("И в носу песок, и в ушах песок┘"), мы, наконец, возобновили движение. Пустыня заиграла новыми красками, не столь пугающими и зловеще-безжизненными. Километры поползли побыстрее, а возле необитаемого пункта с сочным освежающим названием Сладкий Артезиан мы обнаружили еще один прудик с "коровьей мочой", как в Улан-Холе. Барханы начали уменьшаться и исчезать, уступая место серым проплешинам высохшей безжизненной степи. Ближе к вечеру въехали в первый населенный пункт на территории Ставропольского края - казачью станицу Величаевская. Нормальные русские люди, почти нормальная температура, нормальные дома и даже кое-где нормальные абрикосовые деревья. Клочки зеленой травы вдоль помойной канавы. Жизнь!
На закате попытался пойти дождь. Его можно было бы назвать грибным, если допустить, что в песке растут грибы. Мелкие капельки отрывались от неба и трогательно старались упасть вниз. Однако испарялись, не долетая до разогретой поверхности, и лишь изредка веселили нас своими прохладными влажными касаниями. Растрескавшаяся выжженная почва оставалась совершенно сухой┘
http://www.skitalets.ru/trips/kalmikia_solom.htm