Когда-то я писала о "плохой" простоте, а сейчас мне захотелось потолковать о "хорошей". А возможно, и не о простоте. Об уместности. О гармонии, наконец. О связи между писателем и читателем, которая, как ни верти, а обязана быть неразрывной. Идеальный текст (для меня) это тот, что будет одинаково интересен и буфетчице Клаве и Ирине Хакамаде, и мне и тебе. Просто каждый найдет в нем что-то близкое и родное. "Просто" - поэтому я и вспомнила о Простоте... Такие идеальные тексты остаются в веках. Остаются в книжных магазинах. Остаются в сердцах. А не только на сайте мудреного конкурса, из-под ножа которого каждый Божий год вылезают невкусные ломтики элитарной литературы для избранных. Я не люблю никакой элитарности. Она несколько оглупляет. Тот нимб, который видит над собой сообщество избранных, как правило, не виден непосвященным. А признание среди посвященных Признанием не является. Можно обойтись без признания, согласна. Но подобные сообщества всегда страстно алчут слАвы. Вот и варятся в своем собственном соку, непрерывно искусственно придумывают себе звезд и лауреатов, с помпой их награждая и пестуя, и тщетно расчитывая на резонанс мирового масштаба. Все равно остаются гнить на периферии литературного мира, где-нибудь на вэвэвэ,ру, читаемые и восхваляемые друг другом. Банальная истина: будьте проще, и люди к вам потянутся. Тогда сетку конкурса начнут читать не только лишь его участники и их мамки. Цепная реакция - страшная сила. Я случайно наткнулась на интернет-конкурс, притом что я - не писатель. Я не смогла оторваться от произведений лонг-листа. Я позвала троих друзей. Три друга позвали девятерых. Через год - ваш конкурс - хит рунета.
Всё началось с переписки. Мы с подругой делились своими претензиями к так называемой «серьезной» литературе, точнее, к тем Серьезным мужчинам и женщинам, которые ее фактически оценивают. И почему Серьезность понимается судьями литературных конкурсов как откровенная непролазная заумь, вместо того, чтобы понимать ее как глубину поставленных перед читателем проблем и идей. Словно намерено нагромождают там, где это вовсе не обязательно, а зачастую и вредно для комфортного восприятия. Почему в коммерческом издательском бизнесе, где штампуют, напротив, НЕсерьзную литературу, у читателя неизменно спрашивают, о чем он хотел бы прочитать книжку? Ответ очевиден: чтобы – продавалось. Продается криминал, издаем криминал, продается секс – будем издавать про секс. И отчего бы учредителям и судьям серьезных лит.конкурсов в чем-то не взять пример с книгоиндустрии, слегка изменив формулировку? - Чтобы - читалось. Отчего не поинтересоваться у потенциального читателя (отметим: у обыкновенного читателя, не поэта, не прозаика, не окололитератора): что ты хочешь? Что тебя волнует? Что ты не выпустил бы из рук-из глаз до самой последней точки? Контингент совсем другой, нежели у читателей из вагона метро, которым надо только скоротать полчасика до нужной станции. Поэтому и запросы изменятся. Любитель Достоевского не станет трепетать от Донцовой, как и поклонник Маяковского от Асадова. Но тому и другому необходима тропа, проторенная между зарослями словесных джунглей. У Достоевского тяжелая и болезненная мысль соседствует с однозначным сюжетом (Юноша убил бабушку, а потом раскаялся) и удобоваримым языком (который поймет и примет как домохозяйка, так и доктор наук). В любом мало-мальски стоящем стихотворении, даже самом витиеватом, должна присутствовать ясная с первой строчки Эмоция. То бишь я сейчас о мостиках к читателю. Натыкаясь на пропасть неузнавания, он бедный напрасно ищет, за что бы ему зацепиться, и после, не найдя, спешно убегает из произведения, не имея личного мотива падать в непонятое, и в нем скрупулезно разбираться. Нет у него резона копаться в ваших загогулинах, и искать в них прямые посылы. Понимаю, что поиск априори востребованного уходит корнями в злостную графоманию. Но тут нелишне поискать компромисс. Всё-таки мы живем во времени, в ситуации, в обществе живых людей. Поголовно все классики- не-графоманы об этом не забывали. Или опять же - просто - любили людей и болели за их благополучие? Искали ответы на Искомые вопросы? Старались, чтобы их услышали, а не уважали за обширное образование, венцом которого стала "непролазная заумь"? Интересовались не своим отражением в зеркале, а чужими отражениями? Трудно сказать. Но талант ищет понимания и отклика всегда. Так или иначе. А не бежит от него как от огня. Преследует прикладную цель изменить мир, а не абстрактную - его унизить и подавить беспрецедентным интеллектом...
Подруга, с которой мы беседовали, объясняет всё «простым тщеславием»: как авторов зауми так и судей, присуждающих им главные награды. Процитирую:
«Хорошее простое стихотворение типа «Выпьем, бедная подружка бедной юности моей», где в каждом слове объем, им неудобно выставлять в победители. Им мерещится, что так каждый напишет. А заумь, она вот она на ладони лежит – сто пудов тот, кто выбрал заумь, надеется, что в его семьдесят лет народ сочтет его офигенно продвинутым пацаном.
Саш, это тщеславие. И авторов и жюристов».
На что я отвечаю:
«Ладно, неудобно так неудобно – пусть сложное и хорошее выбирают. Но в поэзии "хорошо" то, что вызывает Сильное_Чувство. Не надо терзать стихами мой разум. Это дело прозы, а не поэзии. Даже удел ВСЕХ ДРУГИХ лит.жанров - оставьте что-то для ДУШИ, мать вашу((( Пример: Маргарита Ротко. Она стихопишет очень непросто, «подружкой юности моей» там и не пахнет. Но она вызывает ответную эмоцию даже тогда, когда ни болта не понял в стихотворении. Вот в чем дело. Вызовете во мне хоть что-то. Заставьте дочитать стих до конца, при условии, что я совершенно ни в нем ни в поэте не заинтересована».
***
И здесь мы неплавно перетекаем в тему Уместности и Гармонии в различных жанрах:
У М.Ротко мостиком к читателю служит вопиющая эмоция, мастерски встроенная в интригующую новаторскую форму и смелые авангардные метафоры. У «подружки юности моей» - моментальное узнавание пронзительных чувств через простейшие образы и форму. Еще Эльдар Рязанов говорил, что если бы он умел писать стихи простыми словами, бьющими в самую душу, он бы не делал фильмы, а посвятил себя поэзии. Потому что высший пилотаж. Боюсь, что и Маргарита к этому рано или поздно неизбежно придет и всех нас еще поразит.
Рождения в читателе ответного Чувства можно добиться путем либо словоплетения, либо сюжетной основы, где и то и другое работает именно на Чувство, а не само на себя, вот что такое поэзия. Всё подчинено ключевой эмоции, она здесь главный герой. В прозе наоборот. Чувства и метафоры работают НА сюжет, обращаясь к разуму, а не к сердцу, как в поэзии.
Но мир встал с ног на голову, и решил, что так круче и «оригинальней». В итоге в прозе не продраться сквозь поэтичные потоки сознания, а в поэзии – сквозь навязчивую терминологию, которую пока расшифруешь, облазив словари, забудешь, какая эмоция собиралась зародиться в процессе чтения. Соленое пирожное и засахаренная селедка – не модное ноу-хау, а абсурд, занятный лишь на встрече альтернативных поваров-асов. Поэзия для поэтов. Проза для прозаиков. Вот и получается, что отхвативший престижный приз лауреат литературного конкурса, чаще всего так и не достигает (со своими нетленками) глобального книжного прилавка. Я гуглила и искала. Ваще почти никогда не достигает. Даже с мегапродаваемой фантастикой и фэнтези. Сплошные «широко известные в [очень] узких кругах». Продавцы-гиганты так и будут и дальше копировать собрания сочинений Толстого и Гоголя, сборники Ахматовой и Цветаевой, презирая предложенных им разрекламированных лауреатов. У них то глаз-алмаз на буфетчиц клав.(А вы думали, вы для кого ваяете? Вон для того выпускника лит-института, что ли?) А из современных выберут Веро4ку Полозкову (несмотря на отсутствие моды на поэзию, но если станут выбирать, то скорее ее, чем всех победителей сетевых проектов, вместе взятых). Ту Веро4ку, которая бесперебойно вызывает слёзоотделение у реальных(!) непишущих(!) и не слишком натасканных на древнюю мифологию(!) девочек. Издатели выберут Пелевина с Улицкой, которые при всей своей серьезности уважают «обыкновенного читателя», и стараются, чтобы после прочтения их книг он при желании легко смог написать краткое изложение (из серии: юноша убил бабушку, тэчека). И так будет всегда. А сладкую селедку и заумный стих не на разрыв аорты кушайте сами. Каким бы профессором ни был потребитель поэзии, в поэтический сборник он пришел за «эмоциональным» продуктом, от употребления которого непременно и громко застучит слева в груди, а не гулко зашевелятся мозги. В кондитерскую за пирожным, а в рыбный – за селедкой. Ага. Не спорю, в маринованные огурцы тоже порой добавляют сахар, а в кондитерские изделия – соль. Но пропорции и значимость их тут и там неоспоримы.
Многие из нас начинали с подростковых выкриков: «Я пишу для себя!», «Мне не нужен массовый читатель!», самозабвенно рифмовали «когнитивные диссонансы» и не рифмовали печальную бессмыслицу. Баловались верлибром и злоупотребляли многостраничной прозо-зарисовкой. Жадно перечитывали комментарии таких же идейных верлибрщиков. Может быть даже, получили приз на сетевом литературном конкурсе, где нас не раз рецензировали счастливые престарелые обладатели различных медалей и званий. Но потом многие же из нас (на что я сильно надеюсь) поняли и осознали: хронический неудачник крайне щедр на оправдания собственных неудач. И теперь многие из нас пишут сюжетные романы и эмоциональные стихи. Потому что Плохая_Простота в том, чтобы прятать пустоту за многословным туманом, и лишать весеннее утро туманной свежести искренних чувств. Да еще полагать, что кого-то тем самым обманешь.