Вареный зам
Зама мы называли "Мардановым через "а". Как только он
появился у нас на экипаже, мы - командиры боевых частей -
утвердили им планы политико-воспитательной работы. Все
написали: "Утверждаю, Морданов". Через "о".
- Я - Марданов через "а", - объявил он нам, и мы тогда
впервые услышали его голос. То был голос вконец изнасилованной
и обессилевшей весенней телки.
Когда он сидел в аэропорту города Симферополя, где человек
пятьсот мечтало вслух улететь и составляло по этому поводу
какие-то списки, он двое суток ходил вокруг этой безумной
толпы, периодически подпрыгивал, чтоб заглянуть, и кричал при
этом криком коростеля:
- Посмотрите! Там Марданов через "а" есть?.. Инженер
неискушенных душ. Он познал нужду на Черном флоте, был
основательно истоптан жизнью и людьми, имел троих детей и любил
слово "нищета".
- Нищета там, - говорил он про Черноморский флот, и нам
тут же вспоминались подворотни Манхеттена.
У него был большой узкий рот, крупные уши, зачеркнутая
морщинами шея и тусклый взгляд уснувшего карася.
Мы его еще ласково называли Мардан Марданычем и "Подарком
из Африки". Он у нас тяготел к наглядной агитации,
соцсоревнованию и ко всему сельскому: сбор колосовых приводил
его в судорожное возбуждение.
- Наш зернобобовый! - изрекали в его сторону корабельные
негодяи, а матросы называли его Мухомором, потому что рядом с
ним не хотелось жить.
Он любил повторять: "Нас никто не поймет" - и обладал
вредной привычкой общаться с личным составом.
- Ну, как наши дела? - произносил он перед общением
замогильным голосом восставшей совести, от которого живот
начинал чесаться, по спине шла крупная гусиная кожа, а руки
сами начинали бегать и хватать сзади что попало. Хотелось тут
же переделать все дела. Однажды мы его сварили. Вам, конечно
же, будет интересно узнать, как мы его сварили. А вот как.
- Ну, как наши дела? - втиснулся он как-то к нам на боевой
пост. Входил он всегда так медленно и так бурлачно, как будто
за ним сзади тянулся бронированный хвост.
В этот момент наши дела шли следующим образом: киловаттным
кипятильником у нас кипятилось три литра воды в стеклянной
банке. Банка кипела, как на вулкане. Чай мы заваривали.
- Ну, как...
Дальше мы не слышали, мы наблюдали: он запутался рукавом в
нагревателе и поволок его вместе с банкой за собой.
Мы: я и мой мичман - мастер военного дела - проследили
зачарованно их - его и банки - последний путь.
- ...наши дела... - закончил он и сел; банка опрокинулась,
и три литра кипятка вылилось ему за шиворот.
Его будто подняли. Первый раз в жизни я видел вареного
зама: он взлетел вверх, стукнулся об потолок и заорал как
необразованный, как будто нигде до этого не учился, - и я
понял, как орали дикие печенеги, когда Владимир-Солнышко
поливал их кипящей смолой. Слаба у нас индивидуальная
подготовка! Слаба. Не готовы замы к кипятку. Не готовы. И к
чему их только готовят?
Наконец, мы очнулись и бросились на помощь. Я зачем-то
схватил зама за руки, а мой мичман - мастер военного дела -
кричал: "Ой! Ой!" - и хлопал его зачем-то руками по спине.
Тушил, наверное.
- Беги за подсолнечным маслом! - заорал я мичману. Тот
бросил зама и с воплями: "Сварили! Сварили!" - умчался на
камбуз. Там у нас служили наши штатные мерзавцы.
- Насмерть?! - спросили они быстро. Им хотелось насмерть.
Мой мичман выпил у них от волнения воду из того лагуна,
где мыли картошку, и сказал: "Не знаю". За то, что он "не
знает", ему налили полный стакан. Мы раздели зама и начали
лечить его бедное тело.
Он дрожал всей кожей и исторгал героические крики.
Однако и проняло же его! Мда-а. А проняло его от самой шеи
до самых ягодиц и двумя ручьями затекло ниже пояса вперед и там
спереди - ха-ха - все тоже обработало!
Спасло его только то, что при +28ьС в отсеке он вместо
нижнего белья носил шерстяной костюм.
Своя шерсть у него вылезла чуть позже - через неделю.
Кожа, та тоже слезла, а там, где двумя ручьями затекло, там -
ха-ха - снималось, как обертка с сосиски, то есть частично
вместе с сосиской.
- Ну, как наши дела? - вполз он к нам на боевой пост
осторожненько через две недели, живой. - Воду не кипятите?..