1938 год.
Митя очень тяжело переживал потерю друга. Но жизнь шла дальше, юность брала свое.
Весна, набравшая силу, рвалась в открытые окна берёзовыми серёжками, клейкими скорлупками тополиных почек, густым ароматом букета смешанных запахов. А навстречу ей из окон лилась музыка, весёлая, танцевальная, порой чуть грустная, вызывавшая странное, чуть щемящее, чувство, которое быстро проходило, прогоняемое новизной всего окружающего мира.
В один из таких чудесных весёлых весенних дней Митин папа не вернулся с работы.
В поликлинике все молчали, не отвечая на вопросы Мити и его мамы, и только плотнее поджимали губы. Вечер прошёл в тревоге и заботах. А в пять утра к ним пришли. Обыск длился недолго, но пересмотрели абсолютно всё и, после ухода его проводивших, Митиной маме и юноше пришлось основательно потрудиться, пока комната, хотя бы в первом приближении, приняла приемлемый вид. Из соседнего окна доносился фокстрот, из окна напротив - танго, и всё это вместе сопровождалось нескончаемым рефреном Митиной мамы: "не понимаю, Боря - кристально честный человек, он не мог сделать ничего плохого. За что? Почему?" В её голосе слышалось столько изумления и страха, что даже боль случившегося, казалось, отступала на задний план.
- Митя, ты должен уехать, исчезнуть. Они не будут искать ребёнка.
- Мама, а как же ты? Ты поедешь со мной?
- Куда? Ты же слышал, я не должна покидать город... Так, сейчас самое главное - определиться, куда тебя послать, чтобы не нашли... Где труднее всего найти лист? - среди других листьев... Все, решено, ты едешь в Москву к дяде Саше, он занимает высокий пост, его не тронут, он сможет тебя защитить или спрятать.
В то же утро Митя сидел в вагоне поезда и глазами, полными слёз, глядел на перрон, на котором не стояла его мама. Она проводила его только до дверей квартиры, порывисто обняла, поцеловала и подтолкнула на лестницу. Пока Митя спускался, она так и продолжала стоять в дверном проёме. Лишь когда он спустился в подъезд, откуда нельзя было увидеть дверь квартиры, он услышал, как мама крикнула: "И не забудь купить хлеба, когда будешь возвращаться!". Видимо, в коридор вышел кто-то из соседей.
Митя обежал дом и взглянул на своё окно. Мама уже стояла там. Он помахал ей рукой, боясь расплакаться, она помахала в ответ, Митя повернулся и зашагал от дома.
"Иди не торопясь, спокойно, слово ничего не произошло" - тысячу раз повторила ему мама, пока собирала необходимые вещи и укладывала их в вещмешок...
Приезд мальчика дядю далеко не обрадовал. Нет, он любил Митю, его маму и папу. Но происходившие события настораживали и пугали, заставляя сомневаться в самых невинных вещах. Митю определили жить к бабушке, маме папы и дяди. Ещё далеко не старая женщина обладала многими положительными качествами, в том числе необъятным терпением и душевной чуткостью, что позволило Мите за летние месяцы каникул сблизиться с ней и даже подружиться. Удивило, что в школе ничего не спросили про то, почему он поменял место жительства. С Митей побеседовала завуч школы и юношу определили в девятый класс. Подготовки, полученной у Миранды Аристарховны, оказалось достаточно для того, чтобы выдержать конкурс и поступить в Гнесинское училище.
В классе, где оказался Митя, учились ещё несколько ребят, родители которых были арестованы, поэтому лишних вопросов Митя избежал. Впрочем, отношения сложились почти со всеми новыми одноклассниками. Новые учителя тоже не особо зверствовали и, по прошествии двух лет, Митя получил вполне приличный аттестат, дававший шанс поступления в Гнесинский институт, а, может быть, даже в консерваторию. Но сдать вступительные экзамены Митя не успел - призвали в армию.
1941 год.
Строительный батальон, в котором оказался Митя, располагался под Выборгом, строил военный аэродром и отличался одной особенностью: практически все бойцы этого воинского подразделения были детьми "врагов народа", осуждённых по знаменитой 58 статье. Работать заставляли на износ, как штрафников, а кормили так, что через два-три месяца почти все становились дистрофиками. Настоящих заключённых ( в основном осуждённых по уголовным статьям), которые тоже трудились на этом строительстве, кормили лучше, чем солдат. Ходили слухи, что батальон предназначался для уничтожения...
Как бы всё повернулось, не знает теперь никто, но - началась война. Митин батальон, оказавшийся недалеко от линии фронта и не представлявший собой боевую единицу (лопата - у каждого, но - по одной винтовке на отделение), предполагалось перебросить на рытьё окопов и строительство укреплений на подступах к Ленинграду. И вот тогда в головы отчаявшихся, оголодавших солдат пришло решение - бежать из батальона. Но - не назад, в тыл, а - вперёд, в действующие боевые части.
В ночь передислокации двенадцать человек, в том числе и Митя, просто сбежали и спрятались, оставшись незамеченными в отъездной вокзальной суматохе. Военный комендант вокзала, к которому через несколько часов заявились беглецы, сначала хотел их расстрелять за дезертирство, затем - отправить догонять батальон, но потом был обрадован предложением одного из строевых командиров, доукомплектовать ими часть, отправлявшуюся прямо на фронт.
Получив пайки, перекусив, ребята повеселели, а выданные винтовки придали уверенности. Это ведь достаточно трудно - долго страдать и задумываться о смысле жизни, когда тебе только девятнадцать лет.
Так Митя попал на Ленинградский фронт...