1
"23 февраля или Хит-Парад..."
Море...
Голубая пенка....
Легкокрылый ветерок...
Мягкие и бархатные тёплые песчинки прилипают к телу и хочется скорее окунуться в ласковый морской прибой...
...ещё мгновение и я с радостью нырну прямо туда... с головой в эту радость....
Внезапный телефонный звонок заставил насильно открыть глаза!
Красивый сон! –мелькнуло, когда я уже брала телефон, не глядя, в руки.
-Милая, доброе утро! Просыпайся, солнышко! – знакомый голос был мягок, но настойчив...
-Да, привет! Спасибо, что разбудил...- сладко потягиваясь, я вспоминала снова свой сон...
-Милая, не забудь, что я буду тебя ждать...Сегодня у нас свидание! – голос в телефоне приятно выдерживал паузу...
-Да, помню...Сегодня же 23. Поздравляю! Пока! – теперь я уже совершенно пришла в себя и спешила начать день с ванной.
Через несколько минут я наслаждалась своим утренним кофе и совмещала с нанесением макияжа, иногда вглядываясь в телевизор, но, в основном, только слушая новости.
Обычный день.
23 февраля.
Праздник у мужчин.
Надо бы ещё кого...поздравить?!
Я поискала свою записную книжку и тут...снова телефон запел свою любимую «песню»....
-Да, слушаю.
-Привет, Мишель! Как дела? Знаешь...мне так одиноко...и поздравить совсем некого с праздником... – завелась моя подруга....
Я, невольно, скорчила ей рожицу, уже представляя свою подружку Иринку...
-Знаю я, какой острый у тебя язычок...- продолжала она – Только сделай милость, познакомь меня опять...ну, хоть с кем...
-Ириш, Ириш, да где я тебе с утра 23 полковника найду?! Дорогая моя, так сразу?!
-...мне так неловко...и грустно...- почти, умоляя, всхлипывала она.
-Ладно, есть у меня идея...Только потом не проси: всё вернуть назад! Я не волшебница, но, кажется, на этот раз...будет толк! – выпалила я, слегка огорошив мою вечную собеседницу. – Жди, я перезвоню и будь готова часам к 17! Давай, пока!
И, не дав ей опомниться, положила трубку.
Так...
И что на этот раз?!
Какая муха её укусила?
Такой парень был...на крючке?!
Зубной врач, работает, но не красавчик...а где я ей...другого найду?
Не получилось...
Что ж, жаль...
Рассчитывала, как минимум на месяц, да на несколько посещений зубного врача, а тут, на тебе! Характерами не сошлись! Эх, Ирка!
С этими мыслями я подошла к компьютеру.
Какой же хаос ждёт меня в инете?!
Случайно мой взгляд пал на историю страниц...
Иногда я прослеживаю, кто и где был...
Занятное занятие!
Тут и на этот раз ждал меня сюрприз!
Вчера мой друг, милый друг, просматривал свою почту на моём компе и оставил следы...amba…Что-то уже я слышала...Так...
Так!
Вот оно, решение Иркиных вопросов и, видимо, не только!
Взглянув на эту страничку я, наконец-то, придумала, как мне тогда показалось, оригинальный ход!
Регистрация заняла, как и было обещано, несколько моих минут.
Анкету я состряпала в Иркином стиле.
Фото – то же – её.
Эврика!
Полетели первые письма!
Благо, тут можно было общаться мгновенно мгновенными сообщениями!
«Привет, красотка!
Ты - потрясная!
Скучаешь? Не меня ли ты тут...ищешь?!
Мой телефон....
Или давай сразу сегодня и встретимся!» - время тикало каждым письмом!
Было так весело, что я и не заметила, как общее число сообщений перевалило за 100...
Слегка набравшись наглости и опыта знакомств на сайте, я уже смело решила назначать всем свидания.
Но...
Но надо было ...как-то уж выбрать...
А выбирать надо, уж очень – очень тщательно! Ибо моя подруга не успеет даже дать мне покоя! И....понеслось!
Игорь, Артур, Денис, Серёга, Владимир, Тобиас, Бен...
Все хотели... меня!
Ой, вернее, Ирку!
Что делать?!
Я честно читала анкеты и интересы, запросы каждого мужчины!
Читала и поражалась...как же много вас, мужчины, жаждущих любви, ласки, нежности...и счастья!
Счастье...
Счастья и я хочу!
Требую у жизни!
Спешу!
...хочу быть счастливой! Есть предложения?!
Итак...
Итак, только сегодня или некогда!
Составив примерный психопортрет и практическое обращение к мужчинам, претендентам на Иркино счастье, я продолжала получать письма-сообщения и отвечать, предлагая встретиться именно сегодня вечером!
Успех не заставлял себя ждать и почти каждый оппонент давал своё согласие!
Радость меня накрывала с головой!
Думаю, хоть кто-нибудь потом да скажет «спасибо!»!
Решила остановиться лишь тогда, когда заметила, что моя почта уж слишком переполнена...
Такого азарта я давно не испытывала!
920 сообщений – это уже что-то да значит!
...одним из условий встречи были цветы.
Каждый обещал быть с букетом...
Букетом красных роз!
А иначе...
А иначе...как я, вернее, Ирка, узнаю тебя, тебя, единственного, неповторимого, самого-самого умного, интеллигентного, покладистого, страстного, любви-обильного и желающего только серьёзные, прочные, долговременные отношения!?
Вот и всё!
Приятный вечер мне обеспечен!
И не только мне!
Мда...
Останется только прихватить с собой свой фотоаппарат.
Или нет...
Видеокамеру?!
Лучше и то, и другое!
Благо, рук будет много....
Выключив компьютер, спешу предупредить подружку о свидании...
-Иришка, привет! Ну, и как настроение, красотка? Вот, короче, долго рассказывать, но сегодня....у тебя самый лучший день в году! – начала я издалека.
-Мишель, начало многое обещает...Что надо делать мне? – Ирка явно нервничала и немного тупила...
-Дорогая, ничего, общим счётом ни-че-го! От тебя потребуется только быть пунктуально в 17.00 на вокзале в полной боевой готовности! – парировала я, не дав ей опомниться. – Там и увидимся! Всё. Пока!
-Мишка...Мишечка...а...
Не дослушав, я отключилась.
Ух...
Теперь и мне надо подумать о себе!
Что будет?!
Ах, да...
У меня – свидание, а у Ирки – парад...
Должно же быть всё-таки у кого-то право выбора!?
И своё личностное пространство!
Макияж.
Причёска.
Платье.
Туфли на высоком каблучке.
Сумочка.
Очень соблазнительно!
Нет, просто сногсшибательно!
Без спешки, хотя уже и 16.30...
Не люблю опоздавших!
Шоу продолжается....
16.55.
Метро въехало в вокзал.
Пара лестниц и я вижу огромное количество людей...
Кто-то спешит на поезд, кто-то кого-то встречает или провожает...
А вот и мои...
Други...
Да, не обманули - с цветами.
Не дурны!
Прилично-одетые.
В ожидании Ирки...
Окидывают нескрываемыми взглядами каждую девушку...
Сколько их?!
Не меньше сотни!
Боже, как я рада!
Стоят прямо стройными рядами...
Мечта!
Мужчины...с цветами...с красными розами...
Правда, кое-кто и с одной...
Да, тут вышла промашка!
По цветам можно точно судить о скупости мужчины...
Но это уже в следующий раз....
Спокойно и неторопливо сквозь эти самые ряды прохожу и узнаю моих мужчин по фотографиям...
Забавное ощущение!
И хочется всем им сказать: «Привет!»
Ой, подмигивают...
Но мне не до них!
Меня ждёт уже мой друг...
Кстати, тоже с цветами!
-Милая, приветик! – шелест бумаги от цветов едва заглушает гул вокзала...
-Привет, дорогой! – я целую его и вся вселенная во мне улыбается в предвкушении сегодняшнего вечера....Знаю, ждёт и ужин, и разговоры о совместном проживании...и, конечно же, многообещающая ночь любви...Но я опять отвечу отказом...Зачем?! Нам и так хорошо...Врозь!
-Солнце, ты не знаешь...что происходит? – вдруг он спросил, прямо глядя мне в глаза, кивнув на позади стоящих мужчин с цветами.
-А...Это? Это ...мой ХИТ-ПАРАД! – весело ответила я, уже заметив Ирку, входящую в вокзал с главного входа.
-Что...хит...Это твоя... хитрость? Что опять ты придумала?! – так смешно взлетели его брови...
-Милый, всё это для Ирки! Вот она.. - помахав подруге, заметила некоторое оживление в вокзале.
Ирка, входя, неловко зацепилась за дверь и, громко вскрикнув: «Ой!», вступила в стройные ряды моего Хит-парада.
Мужчины, узнав свою героиню вечера, начали нелепо озираться друг на друга...таких же мужчин с цветами в руках и...заполонили фойе, разделяя нас.
И... началась полная неразбериха!
Кто-то нагло подходил к Ирке с этими цветами и она, не понимая, что происходит, но твёрдо зная, что именно сегодня - 23 февраля – День Советской Армии, кажется! – а не другой праздник, весело смеясь, брала небольшие эти подарочки...Даже и не знаю, что ей говорили, что отвечала она!
Но...
Безмерно благодаря меня глазами и, догадавшись, какой сюрприз преподнесла я ей на этот раз, она была в восторге!
Каждый имеет право выбора!
И на счастье!
В этой суматохе мой друг, даже не дав мне достать фотоаппарат для запечатления такого знаменательного события – как кинозвезда, Ирка была в окружении почитателей, обнял меня и подчинил моё личностное пространство просто следовать за ним в машину...
Выходя из вокзала, мы заметили и на улице несколько мужчин с цветами и весело рассмеялись!
-Милая, я так тебя люблю!
-Хм..., меня многие...любят!
-Видел..
.
-Как думаешь, дорогой, Ирка вернётся домой раньше 8 Марта?!
Наш смех заставил обернуться прохожих...
Хит-парад продолжается!
2
......................Он и Она или 3 с лишним тысячи знаков без пробелов.............................................................
Интернет-кафе сегодня не ломилось от посетителей. Лишь несколько парнишек, в причудливых очках и наушниках
напоминающие роботов и пришельцев из своих игр, куда-то там летели и в кого-то стреляли в виртуальных
пространствах и битвах. Он сел за дальний столик, зашёл на заветный сайт. "У вас новое сообщение", -
порадовали буковки на экране. "Я здесь", - подмигнул её ник огонёчком "он-лайн". "Тук-тук." -
отозвалось сердце на электро-магнитный импульс.
Сообщение от неё :
привет ;-) как настроение ?
Сообщение от него :
ты здесь, и от этого уже хорошо. как ты ?
Сообщение от неё :
как всегда, когда ты тоже здесь) думала над твоими словами. ты во многом прав. я тоже сомневаюсь в
необходимости нашей встречи в реале совсем не потому, что боюсь "разочароваться". и в таком диалоге
действительно есть какая-то мистика. иногда мне вообще кажется, что я знаю тебя уже сотни лет и принимаю
таким, какой ты есть.
Сообщение от него :
кто знает) может, мы когда-то и пересекались в прошлой жизни
Сообщение от неё :
ты веришь в прошлые жизни ?)
Сообщение от него :
вера - достаточно абстрактное понятие для принципов моего мировоззрения, ты же знаешь)...
Сообщение от неё :
))) я знаю, что ты можешь уйти от любого вопроса) и пусть будет так, как будет.
Сообщение от него :
Ибо ! ) и уж не знаю, как там было в прошлой жизни, но в следующей мы обязательно встретимся
По дороге домой он привычно зашёл в кафетерий.
- Вам как обычно ? - улыбнулась знакомая молоденькая продавщица.
- Именно так, Леночка. Ну, как там на горизонте с принцами ?
- Пока не видать, - привычно рассмеялась та в ответ, покрасовавшись симпатичными ямочками на хорошеньких
щёчках...
За окном уже темнело. Проворчала заезжающая во двор машина. Откричалась, оттопоталась и отхохоталась стайка
подростков, отхихикались и отцокались каблучками девицы. "И-и-и-и-и-и-так !"- предупредительно пропищал
домофон, и внушительно резюмировала входная металлическая дверь. "Именно так. Именно так", - подтвердили шаги
на лестнице. "Я здесь", - лязгнуло ключами по замочной скважине. "Тук-тук." - отозвалось сердце на
звуковые волны.
"Ясно. Опять поддатый. Сейчас что-нибудь буркнет и снова вырубится в кресле перед ящиком" -
подумала она. - Всё, как обычно." Вздохнув мерцающему монитору и ещё раз перечитав сообщение : "Ибо ! ) и уж
не знаю, как там было в прошлой жизни, но в следующей мы обязательно встретимся", - отстучала на клавишах
"ибо !", отправила сообщение и выключила компьютер.
- Что, конечно же, выпил "всего лишь бутылочку пива после работы" ? - язвительно подёрнула уголками губ она.
- Слушай, не начинай, а ? - тоскливо поморщился он.
- Понятно. Начинаются старые песни о главном. Принимай меня таким, какой я есть, и так далее...
Ничего не ответив, он плюхнулся в кресло, щёлкнул пультом и отрешённо уставился в замельтешивший цифровыми
картинками экран. "Понятно. Импичмент дня на два. Сейчас будет с гордым видом "меня не замечать" и
ходить по квартире, задрав голову и поджав губы. Всё, как всегда" - подумал он...
Астрал этой ночью был относительно спокоен и умиротворён. Где-то поблизости Дракон с Ланцелотом увлечённо
играли в шашки на щелбаны, и время от времени доносился лихой стук особо удачных ходов и их весёлый смех.
Деловито прожужжал и затих вдали моторчик Карлсона, а следом за ним реактивно просвистела ступа Бабы Яги.
Они приютились и прилегли на пушистом облачке, любуясь непрекращающимся закатом.
- Что, снова не прошёл уровень ? - лукаво поддела она.
- Можно подумать, что ты прошла, - забавно нахмурив брови, проворчал он.
- Не сердись, я просто пошутила, - примирительно-ласково потёрлась она о его плечо.
- Можно подумать, я повёлся, - бережно-успокаивающе прижал он её к себе чуть покрепче.
"Как же я тебя люблю !" - улыбнувшись, подумали оба...


3
Нам не дано предугадать....
- Послушай, Валер, а чего-то я Нелю не вижу? Она, что, больше у вас не работает?
- Да, ты знаешь, Нелька наша года два назад пацана родила, да так после «декрета» на работу и не вышла. Вроде теперь с сыном у бабки её живут...
Но нас не забывает, вот недавно фотокарточку свою прислала. Хочешь посмотреть?
- Конечно.
С фото на Олега внимательно смотрела Неля. С их последей встречи она почти не изменилась, разве что чуть-чуть пополнела, да, пожалуй, обычно присущая ей некоторая напряжённость во взгляде уступила место спокойной уверенности. На руках у Нели сидел смеющийся малыш. Его золотисто-пшеничные локоны забавно контрастировали с тёмными, почти цвета вороного крыла, прямыми Нелиными волосами. Но внимание Олега привлекло совсем другое: на фото малыш, по всей видимости, тянулся ладошкой к фотоаппарату. И взгляд Олега никак не мог оторваться от маленького тёмного пятнышка на детской руке, у самого запястья. В первый момент Олег подумал, что это попавшая под стекло крошка или дефект фотографии, но, присмотревшись внимательней, понял, что это родинка. Точно такая же, небольшая – размером с чечевичное зерно – коричневая родинка была на запястье у него самого! «Так значит Неля...! Так значит это мой...!!! Нет, этого просто не может быть...!», - возмущался в нём некто, поражённый неясным подозрением. «А почему, собственно, не может?» - спокойно возразжал ему другой. И всё уверенней: «А ты вспомни...». И он вспомнил...
Три года надад...Это было раннее июньское утро, в котором медленно растворялась темнота короткой ночи, той бурной, первой и последней их с Нелей ночи. Так горный ручей, впадающий в полноводную реку, поглощается более светлыми её водами, постепенно растворяясь в них без остатка...И сейчас их тела любили друг друга с той медленно-плавной, нежной, не знающей усталости чувственностью, на какую только бывают способны два молодых тела, вконец, казалось, изнурённые вчерашней страстью первого познания, и быстро восстановленные коротким ночным сном для более спокойного и глубокого узнавания друг друга...У Нели было удивительное тело...Собственно, Олег ни разу не видел молодую женщину обнажённой: накануне вечером: первый же поцелуй спрессовал все их чувства в один всепоглащающий порыв к обладанию, так что они сразу стали освобождаться от одежд, но Неля успела попросить его потушить свет и зашторить занавески...У неё была нежная, излучающая какое-то мягкое, глубинное тепло, кожа, но - удивительно -оставлюющаая приятное чувство прохлады после прикосновения к ней. Гибкое тело было сильным и в то же время чутким, послушным малейшим изменениям ритма в движениях Олега. Такая податливая, синхронная чуткость к движениям партнёра завораживает в танцевальных номерах высококлассных исполнителей бальных танцев...
Между тем, Неля не обладала ни большой грудью, ни широкими бёдрами, и как это часто бывает в случае женщин худощавых, пропорциональная стройность её фигуры утаивалась складками одежды. Таким женщинам редко смотрят вслед мужчины Не произвела тогда её внешность особого впечатления и на Олега. А познакомились они на открытии всесоюзной конференции предприятий отрасли, в которой инженерил Олег. Неля приехала на конференцию в составе небольшой группы коллег из смежного пермского НИИ. С этой же группой приехал в Москву и Валера, которго Олег неплохо знал по прошлой совместной работе в различных ведомственных комиссиях. Валера и представил их друг другу. Перед Олегом стояла черноволосая, среднего роста, молодая женщина с чуть раскосым разрезом тёмных глаз, типичным для народностей азиатской части Сибири. Взгляд этих глаз был внимателным и, как показалось в первый момент Олегу, немного напряжённым. В тот момент, когда он встретился с Нелей глазами, что-то странное вдруг произошло с ним: всё вокруг как-бы перестало существовать – фойе конференцзала с суетой и хаотическим разноголосьем регистирирующихся участников куда-то исчезло. Как-будто Неля заслонила собою весь окружающий его мир. Это чувство привело Олего в такое замешательсво, что он смущённо пробормотал что-то о неотложности каких-то дел и спешно ретировался... Все последующие дни конференции их пути регулярно пересекались – в фойе или за чашкой кофе в буфете, они несколько раз поболтали о том о сём и успели перейти «на ты». И ещё не один раз ловил Олег на себе этот странный Нелин взгляд – вопросительно-внимательный, словно она знала нечто о них двоих, и хотела утвердиться в этом своём знании...
Наконец наступил последний день работы конференции. Вечером должен был состояться банкет, а назавтра участники разъезжались по своим городам. Олег уже собрался было поехать домой, чтобы немного отдохнуть и переодеться перед банкетом, когда к нему подошла Неля:
- Олег, ты не мог бы показать мне Москву?
И снова этот взгляд...Как-будто Неля приглашала его разделить с ней то загадочное знание о них обоих...
И вот они уже идут одним из самых любимых Олегом маршрутов – по Бульварному кольцу, от Чистых прудов в направлении Пушкинской площади, сначала вниз по Сретенскому и Рождественскому мимо Цветного, затем вверх по Петровскому и Страстному до кинотеатра «Россия». А вокруг июньская Москва семидесятых, со свежей глянцевостью листвы, ещё не состаренной летней жарой, с настырными голубями, деловито клюющими хлебные крошки, которыми их щедро одаривают со своих лавочек московские бабушки, с снежными остравками тополиного пуха, тут и там зацепившегося за зелень травы...А потом налево, вниз по улице Горького, и по брусчатке Красной площади к храму Василия Блаженного... И почти всё это время Неля молчала, лишь изредка спрашивая его о каком-либо доме, или памятнике, или мемориальной доске...Странно, но это молчание ничуть Олега не тяготило, ему было просто хорошо, так хорошо, что прошлое и будущее как-бы растворились во времени, и осталось только настоящее, и в этом настоящем он был готов пребывать сколь угодно долго. А ещё ему вдруг очень захотелось остаться с Нелей наедине. Наверное поэтому, в Парке Культуры он сразу повёл Нелю к Чёртовому колесу... Вдвоём в кабине, они совершали по дуге свой подъём, оставляя внизу асфальтовые дорожки, и кроны деревьев, и ленту Москва-реки...И когда на самом верху они на мгновение замерли от открывшейся им панорамы, Неля вдруг тихо произнесла: «Хочу быть с тобой сегодня ночью...»
И вот эта ночь, их первая ночь, тает в быстро набирающем силу июньском утре.
И микроскопичеким снегопадом кружат пылинки в диагонали солнечного луча, непрошенным гостем проникшего в комнату через неплотно задёрнутые занавески... Они лежат на измятых, влажных простынях, повернувшись лицом друг к другу. И Олег замечает, что Нелин взгляд изменился – словно счастье
купалось в её глазах. В первое мгновение он ощутил в себе гордость умелого любовника, но сразу же осёкся, осознав, что счастье, которое он видит сейчас в глазах молодой женщины, ничего общего с физиологией не имеет. Такой радостью светятся глаза ребёнка, чья заветная, желанная-прежеланная мечта осуществилась...И ещё он вдруг понял, что это он дожен быть благодарен Неле - за свою сопричастность к тому чудесному изменению, которое в ней произошло. И где-то на излёте этой мысли мелькнула в голове тень догадки, что он играет во всей этой истории хотя и важную, но далеко не самую главную роль...
В порыве нежности он коснулся Нелиной щеки.
- Ой, какая чудная родинка у тебя на запястье! А знаешь, моя бабка говорит, что тот, у кого много родинок, будет счастливым...
- И часто твоя бабуля угадывает?
- Она не угадывает, она ЗНАЕТ! Почти всё, что она мне нагадала, сбылось.
- И что же такого особенного она тебе предсказала?
- Ну, хотя бы то, что я в 18 лет выйду замуж, и что у меня долго не будет детей.
А после того, как в очень большом городе я поднимусь выше всех домов, у меня родится мальчик, белокурый мальчик с голубыми глазами...
Олег вдруг понял, что он ровным счётом ничего не знает о женщине, с которой только что провёл ночь.
- Нель, я, конечно, понимаю, что «вместе проведённая ночь – ещё не повод для знакомства», но, может, хоть немного расскажешь о себе?
- Милый, ты уверен, что хочешь знать обо мне больше, чем узнал седодня ночью? Ну, хорошо...Родилась я в сибирской деревне, мать - татарка, отец – эвенк. Кстати, в роду моего отца было много шаманов, и мой прадед – отец той самой бабки – даже при советской власти ещё шаманил...Когда была маленькая, родители переехали в Пермь. Училась – школа, техникум. Потом работала. Теперь вот приехала на конференцию в Москву, тебя встретила...
- А что ты там говорила о своём замужестве? Ты что, на самом деле замужем?
- Как тебе сказать...И да, и нет...Когда мы ещё жили в деревне, у родителей были друзья-соседи, а у тех сын – мой ровестник. И они договорились, что когда дети вырастут, то обязательно поженятся. И в 18 лет меня выдали замуж...А примерно через год после свадьбы муж начал пить, чем дальше – тем сильнее. И в конце концов окончательно спился. Я не ухожу от него, чтобы не огорчать родителей. Но не сплю с ним – не хочу родить больного ребёнка...
- А как же белокурый малыш с голубыми глазами? Ошиблась всё-таки твоя бабуся!
- А вот этого, милый, ты знать не можешь – у тебя же не было в роду шаманов!
..............Надо же, я знаю Олега, почитай, лет этак пятьдесят, дружим почти с самого детства. Но он никогда мне об этой истории не рассказывал.
- Ну и что было дальше? Нашёл ты ИХ?
- Нет, уехал обратно в Москву. А искать не стал – испугался чего-то. Понимаешь, пороха тогда не хватило. А дальше...замельтешился как-то в суете, бабы да гулянки.. А бабка-то Нелина ошиблась всё-таки – не принесли мне мои родинки особого счастья....
И Олег замолчал. Молчал и я, только смотрел на сидящего передо мной друга, этого крепко потрёпанного жизнью белокурого мальчика с голубыми глазами....
4
вечность
Сколько себя помню, я отсчитываю минуты, часы и дни в обратном порядке. Мама отправляла меня в пионерский лагерь, я сидел в автобусе, с маской слепящего солнца на лице (мне всегда доставались неудобные места) и подсчитывал. Итого: месяц, в месяце тридцать дней, в сутках двадцать четыре часа, плюс три часа туда, и три – назад. 24 умножить на 30, прибавить 6. И час я уже еду, значит, минус один. Выходит, двести сорок – по три раза, четыреста восемьдесят плюс двести сорок будет шестьсот двадцать. Кажется. 626-1. Шестьсот двадцать пять часов мне еще – до дома. Через час я подумаю: до бабушкиной кухни и воздушного картофельного пюре мне осталось – шестьсот двадцать четыре. И так далее. Я никогда не забывал. Странно, что при этом математика мне категорически не давалась. Раб цифр получал от своих господ пары, тройки, и четверки, когда удавалось списать. Я сидел на геометрии и гипнотизировал циферблат простых казённых часов над учебной доской. Еще пять минут прошло, осталось двадцать – до конца урока. Я люто завидовал воронам на ветках за окном класса - им не нужно было высиживать на геометрии. Мама водила меня на музыку, где я тыкал пальцами в глупые полоски пианинных клавиш, это казалось мне очень бестолковым занятием. Там я чувствовал себя особенно некомфортно, потому что в кабинете отчего-то совсем не было никаких часов. Но я справился с ситуацией, призвав на помощь ритм музыкальных упражнений. Я понял, что восьмушка – это полсекунды, а четвертинка – целая. И продолжал в уме наигрывать, чтобы не просчитаться, когда учитель мне что-либо говорил, перебив музыку. Я его не слушал. Я не мог абстрагироваться от того, как скоро кончатся ненавистные сорок минут урока. Зато я один из всех (как я думал) знал, что такое – вечность. Вечность – это всегда очень-очень коротко. Год – это время. Оно тянется, издевается, смеется и пытает. А вечность такая легкая и добрая, но, к сожалению, слишком недолгая. Я узнавал ее потому, что переставал считать. Мама выгнала меня гулять во двор «на часок», и я приготовился: 60-59-58-57… И тут травинки с проседью света зашевелились перед глазами, когда я сел на корточки, и в каждой из них закопошился «человечек», конкретно – солдатик, и травинки «замаршировали», а ветер подыгрывал их весёлому пению… Большой жук – это пушка. Я беру жука, и говорю «Джь!Джь!Джь!» (это она стреляет), а потом стайка одуванчиков поблизости «наступает» на мои травинки, и хотят их разбомбить вон той мухой…..А потом мама кричит с балкона: «Павлииик! Домой!» А я думаю: какая в этот раз была длинная вечность, целый час. Обычно по-другому. Под одеялом пахнет мылом и постиранным бельем. Темно и уютно, миг-другой, потом – привычно. Я вгрызаюсь в только что сорванное червивое городское яблоко: я сам его добыл, и оно гораздо вкуснее магазинных. Вечность. Длинные минуты бежали так быстро, что теперь я стою и курю за воротами школы. Это тоже вкуснее всех столовских пирожков, вместе взятых. Мы целуемся с Нинкой в подъезде с запахом сырости… А потом в Москву входят танки, и родители как за последнюю соломинку хватаются за предложенную еврейскую иммиграцию. Это тоже - вечность, потому что танки это «зыко», танки это интересно, и чужая страна манит настолько, что хочется порвать время на маленькие бумажки мгновений и выбросить в космос. Чтобы поскорее оказаться в Германии. Но проходит год, другой, и я опять считаю. Уже здесь. Оказывается, тут тоже очень короткие и очень редкие вечности. Самая долгая вечность это не травинки в московском дворе, в чем я теперь уверен. А это – юбка Бригитты, рассыпанная по парковой скамейке. С Бригиттой я не считаю уже даже не часами, а днями, неделями, а потом и вовсе месяцами. В простынях, из которых смеются бригиттыны глаза, нет никаких цифр, никаких идиотских секунд. Их нет в пиве, нет в закатном окне, нет в невестином бежевом платье. Рождается Маркус, затем Дарья, названная в честь моей русской бабушки. Новорожденная Дарья кричит еще громче, чем Бригитта. А Маркус визжит противно – настолько противно, как только научился – потому что он не любит, когда мы ссоримся и протестует таким образом против склок. Бригитта говорит, что я беспомощный, неприспособленный к жизни ребенок, и мне давно пора записаться на курсы молодых отцов, потому что она – не моя служанка, и дети – общие. А я думаю о том, что она бы теперь не влезла в юбку моей вечности, и поэтому носит джинсы моего времени. Наш большой дом сжимается до тесного дупла с кишащими в нем червями, из которого я безнадежно вырос. Я плохо закончил школу, можно сказать, еле-еле, я не научился играть на фортепьяно. В пионерском лагере надо мной глумились и засыпали кровать солью. Мне нравилось сочинять сказки про живые травинки, в подростковом возрасте я писал стихи. Но сейчас мне бы это показалось чистой глупостью. Я уважаемый герр. Если я стану писать стихи на русском, то превращусь в ностальгирующего отщепенца, гнездящегося на Богом забытом иммигранстком интернет-форуме. А на немецком я сочинять не умею, в немецком языке я не найду своих чувств. Нет уж. Завтра утром я пойду на работу. Я лягу спать через три часа, просплю восемь, и еще час буду собираться. Три плюс восемь плюс один. Через двенадцать часов я уйду отсюда. Я приеду на службу, на которой пробуду девять часов. Плюс один на дорогу туда и один на дорогу обратно…
5
Зима
(Белые стихи)
Зима. Стройное и хрупкое и безумно–желанное лето в коротком красном пальтеце исчезает в сером проёме таможенных дверей, оглянувшись напоследок, и одаривая печальной и извиняющейся улыбкой. Взмах руки. И уже зима.
Недописанные дневники. –– Чтобы поставить дату, сегодня надо было вспомнить, сколько мне лет. Не сумел, и пришлось заново высчитывать. Нет, правда! Даже смешно. А из самого дневника выпала застрявшая и потерявшаяся там между страниц зима. Фотография зимы, на которой она отвела свои глаза и смотрела пристально –– куда–то в сторону и вниз...
Но то, что теперь зима, –– очевидно. Хотя бы даже только из того, что замужние женщины стали вдруг посвящать мне свои стихи... Замужние женщины пишут мне теперь стихи, спотыкаясь в самих себе о слова, подслушанные из моих песен.
А та, о ком те слова были спеты на самом деле... — Она закрыла свои настороженные карие глаза с узкими зрачками, когда я решился подарить ей скомканный листок с написанным от руки текстом. А потом, погодя какое–то мгновение, она вернула мне свой взгляд — и тут же снова забрала его назад, глядя внимательно и тревожно в сторону стоящей у окна гитары. Но промолчала. Наверное, потому что уже была зима. Да, пожалуй, как раз потому. Не поэтому разве сам я так и не отважился подойти к струнам? А вместо того смотрел неотрывно на два кольца, надетые одно рядом с другим на безымянный палец её правой руки. Первое было обручальным — второе зачем–то пыталось это скрыть. И тогда меня вдруг обожгло внезапное предчувствие того, как она тоже могла бы превратиться в замужнюю женщину. И предчувствие того, какой могла оказаться зима.
–– Ты уверен в том, что нам вообще стоит об этом говорить? –– спросила она уже позже, когда стояла у зеркала в передней и надевала свое короткое красное пальто с большими золочёными пуговицами. Только теперь не оглянулась на меня, как прежде. И оттого мне почудилось, будто она разговаривает не со мной, а с кем–то другим –– явственно–видимым для неё, но спрятавшимся от меня слишком далеко и надёжно за отражающей гранью стекла...
...рубиновое вино обжигает нёбо. Мне кажется, это скорее всего именно вино, а не подступающие без спроса слёзы. Тем более, что глаза всё–таки остаются сухими. Или же эта сухость –– всего лишь от банальной бессонницы?
Впрочем, нет, наверное, никакой разницы, раз уж я всё равно не могу вспомнить, сколько мне теперь лет...
...и тогда объявили последнее приглашение на посадку на её рейс.
* * *
…До Петербурга было примерно десять километров. Десять километров вверх и одна тысяча –– в час. Такое соотношение пространства и времени ошеломляло и заставляло прижиматься к бронированному стеклу иллюминатора, глядя на проплывающие внизу форменные квадраты знакомых улиц и замёрзшие обводы каналов. Огромные изогнутые петроградские дома сверху казались иероглифами, написанными мелким и убористым стилем на пока еще белой рисовой бумаге зимы. Иероглифы не читались, сколько я не пытался уверить себя в том, что ещё помню язык, на котором они были написаны. Испугавшись своего беспамятства, я отвернулся от иллюминатора –– и тут же ощутил, что для того, чтобы вспомнить тот утерянный язык, было необходимо всего лишь, чтобы пространство и время поменялись местами...
...осмелев немного, я снова выглянул в иллюминатор.
До Петербурга было десять лет. Десять лет назад и одна тысяча –– на каждый шаг...
...а в то утро, ровно в семь я расплатился в отеле и вышел в морозные сумерки токийского пригорода.
Окружающая жизнь была непрочитываема. Точно так же, как иероглифы в расписании поездов.
Сосредоточенные монахи смотрели неотрывно в восьмое измерение, отсекая себя от привычных семи словами бессмысленной мантры.
В маленькой пекарне у станции смешливые японки выносили из кухни свежие булочки с начинкой из каштанов.
Станционные смотрители в белых перчатках молча и деловито заталкивали последних скитальцев в вагоны очередной электрички, готовой вот–вот прорваться от распиравших её изнутри токийцев в чёрных драповых пальто с накладными карманами.
Узкие рельсы полотна приходили из полуночного вчера и исчезали в сумеречном завтра. Конечно, если не считать всё это всего лишь за причуды часовых поясов, затаившихся между Токио и Лондоном.
До отлёта оставалось уже меньше трёх часов. Незнакомец за соседним столиком медленно допивал свой кофе и читал книгу, в которой было написано, что не существовало ни пространства, ни времени, ни самой книги.
Перед тем, как уйти, я украдкой посмотрел ещё раз в сторону зачитавшегося незнакомца. И понял, что и самого незнакомца и соседнего столика тоже не было.
Было лишь зеркало во всю боковую стену маленькой пекарни.
И тогда я прочёл там, что во всём этом протяжении думал только о ней.
–– Какое это теперь имеет значение? –– спросил её голосом телефонный автоответчик, оставленный на страже моих покинутых лондонских апартаментов.
Я повесил трубку и вернулся к своей недочитанной книге в ожидании посадки. В мире не было ни пространства, ни времени. Точнее, они не имели никакого значения, ибо были лишь иллюзорным отражением настоящих измерений, находящихся не снаружи, а внутри. Каких именно измерений, –– об этом книга умалчивала.
* * *
...Айна рассмеялась и поцеловала меня. Потом отвернулась и замолчала, вглядываясь в размытый сентябрьской утренней дымкой профиль Венеции на другой стороне бухты. И я не сдержался и сказал ей, что во всех этих десяти годах и шести странах думал только о ней. На это Айна ничего не ответила –– только молча взяла меня за руку и повела за собой. Мы переправились на маленьком катере из фешенебельного Лидо назад в Венецию, и Айна решила подарить мне книгу, приглянувшуюся ей в одной из антикварных лавок, куда мы набрели, блуждая, как мне казалось, совсем без цели по паутине островных улиц. Я взял книгу у Айны из рук и открыл наугад, загадав найти там то, о чём молчала все утро сама Айна.
На открытой мною странице было написано крупной каллиграфической вязью всего одно предложение.
Quelli che possono vedere avranno visto che non c’è spazio nè tempo en questo mondo.*
Айна смотрела на меня, улыбаясь лишь едва, но её тёмно–карие и всегда тёплые глаза оставались печальными, как будто извиняясь за нечаянную улыбку.
— Ma guarda Aina, — сказал я, пытаясь забыть о её глазах, — che veramente stranо è questо librо.**
— Davvero? — загорелись на миг шаловливые искры в айниных глазах, скрывая мимолётную печаль, — Com’è che sai prima che l’ha letto? ***
Не сумев больше выдерживать её взгляд, я отвел свои глаза и перечитал ещё раз итальянскую фразу. И мне почудилось нечаянно, что в ней должно было скрываться нечто такое, мимо чего никак нельзя было пройти –– будь это спасение, или гибель.
Я поставил на спасение. И снова заглянул в айнины глаза.
Айна рассмеялась своим особенным мягким смехом и поцеловала меня. Потом придвинулась совсем чуть–чуть и прижалась щекой к моей щеке, глядя в белёсо–молочного цвета осеннее небо, расстеленное над Венецией. И я вздрогнул и замер, вдруг ощутив влажную каплю, катившуюся вниз по той щеке, к которой прижалась Айна.
— Non è che piove! — быстро прошептала Айна, придвигаясь ещё ближе и опережая моё желание рассмотреть, откуда взялась эта капля, — Non ha fatto niente, è solo la pioggia. ****
Начинался тёплый сентябрьский дождь.
.......................................
* -- Те, кто могут видеть, увидят, что нет ни пространства, ни времени в этом мире. (итал.)
** -- Посмотри, Айна, [...] какая странная книга. (итал.)
*** -- Правда?[...] Откуда ты знаешь, ещё до того как прочитал её? (итал.)
**** -- Это всего лишь дождь! [...] Ничего особенного, это просто дождь. (итал.)
6
Сказка для детей среднего школьного возраста
Апостол Петр, кряхтя и потирая поясницу пополз в подсобную кухню, где уже потихоньку толпился и недовольничал народ из среднего звена-не так чтобы шибко важный, но пропущенного кофе может и не простить и злорадно усердствуя, науськать архангелов-рекрутов натереть порожек воском так, что если поскользнешься, можно и нимб погнуть и поясничку пошибить (было, было же уже, тьфу как было, вспоминать больно, особенно по утрам). Недовольные кучковались у порога и пополнялись нестройным ручейком, текшим от голубой апостольской кухни, дверь которой была закрыта и кофе из-под нее не пахло. И булочки никто на порог не выставил, как давеча, когда кухарку прямо у печи зачем-то скрутило, согнуло и она кое-как достала протвинь со свежими булками и упала в дверной проем, прямо так-с прихватом в руках...народ так и ходил и не смел брать булочки с противня и удивлялся-почему кухарка, всегда такая бодрая, вдруг лежит на пороге и кряхтит и кашляет, пока кто-то не додумался вызвать лекарей и те не утащили ее в желтый лазарет для персонала. Ее утащили, а протвинь бережно поставили на порожек, прямо вместе с булочками.
Петр зашелся от воспоминаний и сочувствия, смешанного с завистью-она там в лазарете, в желтых стенах, а он тут отдувайся за нее, забыл выдохнуть набранный в легкие воздух и зачихался перед дверью кухни, да так звонко, что напрочь перебил зудящий до потолочных балок, гул и остановился растерянно, когда незнамо сколько пар глаз дружно уставились на него. В каждом зрачке висел вопрос: что там с кофе? И еще: что там с апостолей кухней? И еще...Тут Петр решительно вступил в кухонный проем, нащупывая висевшую на поясе дежурную зажигалку-новое приобретение, выменянное прошлой неделей у шустрого бесенка на пару светящихся звезд с нимба какого-то святого. Нимб валялся на кухонном полу и владельцем опознавать никого не хотел. Засим был разобран на проволоку для крепления розового куста и несколько звезд, которые Петр клал в стакан с раствором для вставных зубов. О чем бесенка, разумеется не оповестил. Рад и рад, рогатый, а про зубы лучше умолчать.
Дрова не желали разгораться ни в какую и Пётр, чувствовавший себя и без того неуютно под пристальным наблюдением незнамо скольких пар глаз, даже пропустил пару не совсем пристойных и уж совершенно неприсущих ему словечек. Двое архангелов наперегонки выбежали из кухни. Жаловаться полетят, подумал Петр и добавил повода в виде совсем уж непристйного предложения в трех, несоединенных между собой частях. Из кухни выбежали еще двое. Огонь наконец разгорелся и Петр поставил на печь большую, сохранившую остатки позолоты, джезву. Драгметалл, заверил его бес, у которого Петр выкупил ее за полкило архангелова пера для подушек. Такой же драг, как и вся адова кошеварня, пробурчал апостол и присел на скамейку перед печью, еще раз огорчился потере ключей от голубой кухни. Как так? А главное кто?
Голубую апостолью кухню он самолично закрыл вчерашним вечером на двойной оборот и еще за ручку подергал для надежности. Ключи от кухни, само собой, висели на общей связке, той самой, которой он с утра обыскался не смог найти. И это уже не в первый раз такое, что тырят ключи, вместе со связкой и ему, Петру, приходится тащить свое тучное тело по шаткому мосту через овражек, прямиком в ад-заказывать новую связку. Мастер у них, конечно, не чета местному-дока, работу знает и не болтает лишнего-не то что дворовые подмастерья из ангелов-рекрутов-у тех не язык-помело.
Рыжий Ежик не мог четко сказать, когда именно он начал планировать побег. Да даже и не побег, даже не поход, что уж там-паломничество в Бердичев. Когда он был совсем маленький, папа часто говорил, про в Бердичеве все есть и мол, мосты в Бердичеве-не нашим мостам чета. Потом папа сгинул, оставив после себя горку никотинового пепла на подоконнике и старый гербарий. О том куда он делся долго судили и рядили в слободе и за оврагом, ходили разные слухи, заикались даже про перелет с дикими гусями в совсем уж диковинную Катманду, но Рыжий Ежик был уверен, что папа ушел в Бердичев-единственное место за лесом, куда стоит сгинать...или сгинывать...сгить, тьфу, запутался совсем, да и неважно вобщем...Вчера Рыжий Ежик допаковал котомку, осталось только найти подходящую палку-котомку подвесить, да еще один-на посошок.
Мать только жалко: она после того как сгинул папа, сильно сошла с ума: вязала варежки и носки из скатанной в клубок паутины, и относила в местное почтовое отделение, где их отсылали на другие отделения до востребования Мужем. Так и писала: Мужу-Ежу до получения. Жаль ее, но ей ведь, с другой стороны не обьяснишь, почему надо непременно идти в Бердичев. Да она к тому же и в Бердичев-то никакой не верит-атеистка. Говорит, что это все сказки для сманивания Ежей. А он, Рыжий Ежик, разумеется, верит и поэтому идет туда. У него уже все готово. Совсем все. Кроме посошка в дорожку.
Апостол Петр еще раз прокрутил в уме вчерашний вечер, надеясь вспомнить, куда могла деваться связка с ключами и кто болтался неподалеку и мог ее стянуть. Вот уже седьмая связка пропадает в тартарары-и ведь не сказать, чтобы в раю прямо так рай был, или реки разливанные-нет же. А ключи прут и знакомых по блату впускают. А их поди разбери-кто законноновоприбывший, а кто блатной. Не разберешь! Особенно с затылка. Досада! Чего лезут...как будто им тут плац медом мазан...
Рыжий Ежик прикрыл дверь в комнату и стараясь не сильно шуршать, аккуратно вытащил из-под старого листвянного матрасика большой бумажный сверток. Положил его на кровать и развернув, аккуратно достал из бумаги большую связку ключей. Связка была большая-ключей двадцать, не меньше-все один к одному-блестящие, вырезные, красивые. Ежик не удержался и поцеловал связку в самый большой, самый красивый-почти в рост лапы, ключ, на котором было вязью выплетено: ОТ РАЯ!
Ключ от Бердичева. Им откроются широкие ворота и Рыжий Ежик будет впущен и привечен светлолицыми бердичанами. И будет пить молоко из блюдца и есть яйца на завтрак. Ежик зажмурился и прочувствовав всю трепетность момента, а может быть от мыслей о яйце на завтрак, бесшумно зарыдал, уронив голову на листвянной матрасик...
Кофе наконец был готов и не только кофе: булочки, правда вчерашние, но все равно вкусные, сыр, сметана, яйца и чеснок. Все разложено аккуратно, сервирован стол, пододвинуты стулья-приходи, садись и приступай к завтраку! Петр стукнул в колокол, оповещая голодный злой люд о начале трапезного времени, а сам пошел в комнату, проверить яйцо Соддомского Василиска, притащенное все тем же бесенком и отданное за бесценок-за пару наручников из местной КПЗ. В комнате было тепло и уютно. Единственное окно выходило на земной лес-только очень сверху. Петр уселся в кресло, посмотрел на окно и что-то шевельнулось в его, замученной тяжелым утром, голове...что-то...что...он припомнил, как он вчера бухнулся в кровать, усталый от переписи нового населения и выдачи пропусков и постельного белья, вытащил из под живота огромную связку, отцепил ее от пояса и швырнул на подоконник. ОКНО, заорал Петр. Ключи улетели туда-вниз. Целиком! Боже мой, что за...постанывая, Петр подошел к окну и облокотившись на подоконник, высунулся наружу чуть ли не по пояс. Внизу было темно: так было специально задумано кем-то и когда-то-там день, здесь-ночь. И наоборот. Зачем-Петр не знал и даже не задумывался-так, значит так и не ему это менять, раз не им было задумано.
Впрочем, внизу было не совсем темно, скорее сумрачно, тихо, веяло теплом, пахло листвой, лесом и еловыми шишками. В далеком озерце отражались его же-Петра звезды с нимба. Петр замер, прислушиваясь и приглядывась
Далеко внизу по узкой лесной тропинке брел, опираясь на палочку, маленький Рыжий Ежик.
На поясе у Ежика болталась его-Петра связка с ключами.
7
Катись, катись, яблочко...
Над Лукоморьем занимался рассвет.
- Готооооовсь!
Иван честно пытался сконцентрироваться. Удавалось плохо. Желудь на ближней ветке двоился, троился, временами исчезал, а на его месте появлялся порхающий комар с лицом Гвидона, подающий какие-то знаки и ободряюще улыбающийся. Иван моргнул. Гвидон исчез, но тут же среди зелени листвы четко прорисовалась пушистая рыжая белка, сосредоточенно вертевшая в лапах золотой орешек и напевавшая что-то жизнеутверждающее.
- Целься! – громыхнуло над ухом.
- И белочки поющие в глазах, - Иван сплюнул, поморщился, оттянул тетиву лука и приготовился к неизбежному.
Черномор набрал воздуха в грудь перед решающей командой «Пли!», поднял руку для отмашки…
Громкое «Аааапчхи!!» раскололо тишину на поляне и угасло ехидным «Ааап! Чхи-хи-хи-хи-хи…» в кроне векового дерева. Контуженая белка придушенно пискнула, выронила скорлупки и проглотила изумруд. Стрела сорвалась с тетивы и с тихим шелестом ушла в небо. Иван, пробормотав «в белый свет, как в копеечку», сел у догорающего костра и начал задумчиво ворошить угли.
- Ты что сделал, кошачье отродье?! – взревел Черномор и метнулся к дубу. Огромный Кот, вальяжно разлегшийся на массивной золотой цепи, презрительно дернул хвостом и приоткрыл один глаз.
- И что я сделал? Чихнул не вовремя? Так простыл я, инфлюэнца у меня, понятно? – Кот отвернулся, интеллигентно высморкался в батистовый платок и спрыгнул на землю, - И не вздумай в очередной раз спрашивать, от кого я «нахватался этих словечек»!
- Словечек?! Блох ты нахватался, а не словечек! Животное! Хвост оборву по …
Последние слова Черномора прозвучали невнятно - споткнувшись, богатырь со всего маха грянулся на землю, пропахал телом изрядную борозду и с трудом затормозил лишь у самого кострища. Яростно отплевываясь от земли, он сверлил Кота взглядом.
- Да, я животное! Но прошу заметить – свободное животное! - ехидно ухмыльнувшись, Кот уселся рядом с Иваном и начал демонстративно вылизывать заднюю лапу, - Могу мышей ловить, а могу и не ловить, хочу – направо пойду, а хочу – налево…
- Предлагаю сделать из него чучело, - подошедший Гвидон опустился у костра, - Хоть сказки о своих походах налево сочинять прекратит.
- И этому человеку я советовал, как знакомиться с лебедями! – Кот презрительно фыркнул.
- Кхм… Дружище, - явно смущенный Гвидон повернулся к Черномору, - Я тут подумал…
- Кот не виноват, - прихлопнув по земле ладонью, Иван резко поднялся, - Что сделано, то сделано. Пойду.
- Ваня, друг, держись! - враз посуровевший Черномор обнял Ивана, - Я бы с тобой, да нельзя – служба.
- Долгие проводы – лишние слезы, - Кот вклинился между ними и мягко подтолкнул Ивана к краю поляны, - Решился? Вот и ступай по холодку, а мы здесь тебя обождем.
* * *
Лесное озеро, всегда спокойное и гладкое как зеркало, сейчас бурлило и выплескивалось из берегов – Иван смывал с себя дорожную пыль и усталость, попутно гоняясь за местными русалками. Вынырнув в очередной раз, отфыркавшись и спугнув молодецким «Э-ге-геееей!» любопытных сорок с ближних деревьев, Иван остолбенел. Прямо перед ним, на гигантском листе кувшинки, сидела лягушка. Неприлично большая. В золотой короне. Рядом с лягушкой лежала его стрела.
- Донырялся, - памятуя верное средство, Иван надавил на глаз пальцем. Лягушка благополучно раздвоилась, но не исчезла.
- Ква… Ква… Квааанечка! – зеленый кошмар широко улыбнулся.
- Еще и разговаривает, - просчитывая возможные варианты развития событий, Иван медленно пятился к берегу. Нагретый солнцем валун предательски толкнул его под коленки и заставил сесть. Изящно оттолкнувшись, лягушка перепрыгнула с кувшинки на соседний камень.
- Кто Ты Такое? – раздельно произнес Иван, пристально глядя на лягушку и проигрывая желваками.
- Кто я?! Да уж не жаба страшная, не уродина пучеглазая и уж точно не твоя галлюцинация, как ты подумал, - передвинувшись в тенек, лягушка кокетливо поправила корону и подмигнула Ивану, - Я, Ванечка, твоя жена и буду век тебе верна. Так то вот. А злиться на меня не нужно. Не я твоим друзьям закадычным слово давала жениться на той, что стрелу тебе вернет.
- Папа, мама, познакомьтесь, вот эта уроди… кхм… лягушка – моя жена! Бред!
- Сорок лет мужику, а словно дите малое – «а что я маме скажу?». Стерпится–слюбится, Ванечка. Ты лучше вот что…, - лягушка запрыгнула Ивану на плечо, сноровисто ухватилась лапкой за его ухо, притянула к себе голову обомлевшего от такой наглости молодца и начала быстро-быстро шептать.
* * *
Кусты неподалеку качнулись, послышалась сдавленная возня и громкий шепот «Чихнешь – убью!», затем все стихло. Три пары глаз наблюдали за происходящим.
- Поражаюсь я нашему Ваньке. Сидит, как истукан, слушает ее… Блохастый, не топчись по мне! Лапы поотрываю! - Гвидон закинул руку за спину и, не церемонясь, стянул за шкирку Кота со своей спины. Кот, не обратив на это ни малейшего внимания, теребил в лапах платок и пристально смотрел на берег. Глаза его подозрительно блестели.
- А держись ка ты от меня подальше с этой своей инфлюэнцей, – Гвидон передвинулся к Черномору и толкнул его в бок, - Нет, ты помнишь, какие красавицы Ваньке сами на шею вешались? А ему, вишь ли, скучно с ними. И эта… Тьху! Зеленая вся, ни рожи, ни кожи. Ну чем она его зацепила?
- Тишшше! – внезапно зашипел кот.
На берегу происходило странное. Иван снял лягушку с плеча, посадил на свою ладонь и внимательно всмотрелся ей в глаза. Та, чуть помедлив, кивнула ему в ответ и потупилась. Если бы она не была зеленой от природы, трое друзей дали бы голову на отсечение, что лягушка при этом смущенно покраснела.
Иван улыбнулся, нежно поцеловал лягушку и осторожно посадил на камень…
…но уже не лягушку, а прекрасную юную девушку! С пшеничной косой до пола, тонким станом, собольими бровями и губами ярче малины… Внезапно красавица обернулась в сторону шпионящей троицы, приложила тонкий пальчик к губам, сказала «Тссссс!» и лукаво подмигнула. Любопытная русалка неосторожно плеснула хвостом - и видение рассеялось. На камне сидела лягушка.
- Ты тоже это видел? - Гвидон помотал головой и обернулся к Черномору, - Хм, почудилось что ли… Нет, но как он мог эту зеленую поцеловать, вот что ты мне скажи!
- Молод ты, паря, чтобы выбор Ивана осуждать, - усмехнулся Черномор, подкручивая ус и думая о чем-то своем.
- Еще кто кого выбирал! – фыркнул Кот, украдкой смахнул скупую мужскую слезу и интеллигентно высморкался в батистовый платок. Он отлично знал, сколько дней и ночей его крестница Василиса Прекрасная изучала будущего мужа, катая наливное яблочко по серебряной тарелочке. Сам подглядывал.
________________________________________
8
До свидания, товарищ ! - с этих слов начинается моя пятница, когда я прихожу на работу. Если Кевин не ждет меня в холле, значит, что-то случилось. Обычно он стоит около стеклянной двери и я метров за двадцать уже вижу, как морщится в улыбке его юное пятидесятилетнее лицо. Я открываю дверь, он отходит чутъ-чуть в сторону и произносит радостно и почти без акцента единственную фразу, которую он знает по-русски. Каждый раз я поражаюсь тому, с каким нетерпением он ждет моего ответа , переступая с ноги на ногу, как маленький ребенок. И я говорю ему так же отчетливо : До свидания, Кевин! Он смеется, протягивает мне руку и я пожимаю его огромную неловкую ладонь. Все, кто присутствует при этом ритуале, улыбаются, и я прохожу сквозь их улыбки, как сквозь солнечные лучи.
Я не знаю, какой диагноз у них, и какой у Кевина,потому что я - не врач, я - педагог, и занимаюсь искусством. Раз в неделю я прихожу в интернат, где живут инвалиды, и стараюсь заинтересовать их всякими странными на первый взгляд занятиями: мы мастерим воздушных змеев,которые не в состоянии летaть, мы выкладываем лица из камешков,которые не имеют ни носа, ни рта, только глаза, мы лепим вместе не подвластные человеческому толкованию фигуры из удивительно пластичной синей массы, а иногда склеиваем из обрывков бумаги некие подобия свитков. Самое интересное, что я не знаю, что получится сегодня или в следующий раз, потому что я приношу только "сырье", а идеи мои успехом не пользуются.
Когда я пришла к ним впервые, я думала только об одном: пойму ли я, что мне скажут эти люди?Ведь говорят они нечетко,да еще и на чужом для меня языке. И смогут ли они понять то, что скажу я? Ведь даже так называемые нормальные люди, не привычные к общению с иностранцами, не сразу понимают, о чем идет речь : акцент отвлекает от смысла. Но мои опасения забылись после первого же занятия. Была весна, я принесла цветную бумагу,маленькие белые цветочки из шелка,бусинки,картон и все остальное, что нужно для того, чтобы смастерить симпатичные открытки из серии "handmade", но до открыток мы так и не дошли. Габи, маленькая черноволосая женщина, подошла ко мне и стала разглядывать цветочки, потом взяла их в руку и высыпала мне на голову. Все остальные смотрели и улыбались, а я, оторопев, так и сидела некоторое время, жаль, что не было зеркала. Kогда я повторила то, что сделала Габи -- взяла несколько цветочков и отпустила их в свободный полет с расчетом, что они окажутся на ее черных волосах, это было очень красиво. Габи стояла, закрыв глаза под цветочным дождиком - зеркало было ей абсолютно не нужно, она просто наслаждалась происходящим... Я все же попыталась следоватъ намеченному плану и начала что-то мямлить про пасху и про открытки.Все слушали очень внимательно, но когда я стала раздавать картонные заготовки и бусинки, почти все стали просить меня датъ им цветочки --кто-то показывал на них рукой, кто-то пытался дотянуься до них самостоятельно. И началось: они стали осыпатъ друг друга цветами, закрывая глаза, смеясь, как от щекотки, некоторые обнялись после взаимного осыпания. Были и те, кто сидел безучастно, как Йенс - он смотрел на меня и в его огромных голубых глазах не было вопроса, он просто смотрел.Вот так и прошло мое первое занятие, оставив меня в недоуменном размышлении: было ли это искусством? Мне вспомнились закрытые глаза Габи и и ее тихая улыбка и и мое недоумение развеялось: только искусство способно вызвать к жизни столько радости!!
Вообще, что касается радости, то я не ожидала, что буду испытывать ее буквально каждую пятницу с полдесятого до одиннандцати. Не то что бы в моей жизни не было ее, этой самой радости -- но такой бескорыстной, такой светлой и чистой, как на этой странной работе, действительно не было..При этом такой идиллии, как в первый раз, болъше не повторялось: мои подопечные сердились и обижались ничуть не реже, чем "обычные" люди, но они делали это совсем по-другому: открыто и без всякого намека на вежливость. Все, кроме Клауса, были старше меня, но я чувствоала, что возраст здесь не играет абсолютно никакой роли Помню, как однажды испугался и обиделся молчаливый Йенс, когда его нечаянно толкнул огромный Кевин - Йенс упал от неожиданного толчка ,и я испугалась тоже, потому что он продолжал лежать на полу в неловкой позе, глядя на Кевина укоряющим, обиженным и одновременно очень сердитым взглядом. К нему подошла Габи ,потом ее подруга Сабрина, потом Клаус, на вид совсем мальчик, они гладили Йенса , что-то ему бормоча, а он продолжал лежать на боку с поднятой головой. На мои уговоры поднятъся он не обращал никакого внимания, встал только тогда, когда прошла болъ, и глаза его вновь приняли привычное выражение полного спокойствия.После этого случая он перестал садиться за стол, стоящий рядом со столом Кевина, и когда однажды тот занял место рядом с ним, в глазах Йенса вновь загорелся огонь обиды.Слава Богу, все обошлось, и мы все вместе слепили чудесную башню примерно полметра высотой и сантиметров десять в диаметре. На самом деле сначала каждый лепил что-то свое, но когда Клаус, сидевший рядом с Сабриной, решил водрузить свое произведение на ее, все поддержали это начинание. Башня постояла минуты четыре - ровно столько, сколько надо, чтобы мы успели на нее полюбоваться-- и ,рухнув на бок, оказалась похожей на толстого маленького удава. Это было эффектно, многие засмеялись , Габи захлопала в ладоши и даже подпрыгнула.
Иногда мне кажется, что те, кого принято называть инвалидами (я не имею в виду людей с физическими недостатками), очень похожи на нас, выходцев из бывшей империи. Мы тоже любим смеяться; мы сопереживаем и злимся в открытую; мы не любим делать то, что нам предлагают(самостоятельный полет в неведомое куда интересней) ; нам необходимо потрогатъ руками то, что нравится; нам не до подсчета калорий (ведь удовольствие от вкусной еды важнее), мы не думаем о будущем, как будто у нас его нет... Мы обнимаемся друг с другом, когда нам хорошо; мы плачем от обиды и кричим от несправедливости и бессилия, когда нам плохо -- и тут уж не до вежливости... Может, поэтому на этой работе я чувствую себя так, словно все мы одной крови .Только если додумать эту мысль до конца, выходит, что мы, выходцы, похожи на инвалидов, которым трудно жить среди остальных "нормальных" людей?
А фразу, с которой меня встречает уже почти полгода Кевин, он услышал по телевизору. Я не знаю, каким образом он ее запомнил-- может быть, она повторялась там не раз и не два, но не десять же! Осталось загадкой и то, как он понял , что должен сказать ее именно мне, что только на меня эти два слова произведут такое магическое впечатление, что я от неожиданности споткнусь на ровном месте. Кевин протянул мне тогда свою огромную ладонь, и я удержалась на ногах.. И с тех пор это стало ритуалом: я вижу лицо Кевина за стеклянной дверью и предвкушаю нашу общую радость от двух этих, (довольно странных звучащих в полдесятого утра в пятницу в центре Германии) слов: до свиданья, товарищ!
9
Всё, что осталось
1.
– Скорей, скорей! Смотри, ещё один росток.
– Манечка, ну подожди, я ещё не закончил с этими цветами…
– Да, какой славный, - склонился над растением Петр.
– Дети… - донеслось до них.
– О чем это вы задумались, Петр Егорыч?
– Да так, Степан, ты знаешь… Этот сад – все, что осталось…
Старик подошёл к яблоне, коснулся её цветов, погладил и замер. Потом тихо сказал:
- Я такой же белый, как моей яблоньки цвет.
Сад наполняла тишина. Подул ветерок. На яркую траву посыпались лепестки.
– Скоро даст плоды, моя древняя, - ласково про себя бормотал он.
– Эй, Егорыч, - окликнула соседка, - тут пришли.
Рядом с Аркадьевной стояли двое мужчин в галстуках.
– Да-да… - громко ответил Егорыч и направился к калитке.
– Добрый день, - поздоровались оба в кричащих регатах.
– Вам уже известно, что здесь развернется новостройка?
Старик молчал.
– Вы должны подписать документы, что вы в курсе и не против.
– Не против чего? - еле слышно спросил Егорыч.
– Не против того, чтобы на месте вашего участка выросло второе здание коттеджа, - нарочито подчеркнуто ответил в галстуке.
– Вот копии бумаг, ознакомьтесь, - сказал второй.
Первый что-то нацарапал на клочке бумаги.
– Мы вас ждем завтра по этому адресу.
И он протянул клочок Егорычу. Второй закрыл папку и оба пошли прочь.
Подул сильный ветер. И вырвал из рук старика листы.
– Ну так что, - прорезал тишину голос Аркадьевны, - понЯл? Вот ведь, не дадут покоя, засранцы.
Голос её сорвался, она достала смятый платок…
– Ты что ль, не знаешь ничего, Егорыч?
Егорыч не ответил, подобрал листы и пошел к дому.
Войдя в дом, у него резко сдавило в груди и потемнело в глазах…
2.
– Ну что ты, Маняша, долго ещё будешь копошиться? Нас родители ждут, - улыбаясь, стучал в окно Пётр.
– Ну, иду же, иду, - прячась от жениха, сияя счастьем, ответила Маня.
– Вот, дети, вам завещанное, - и отец указал рукой вокруг. Берегите родное. Со временем будет меняться и земля ваша и дом, если пожелаете, но помнить будете всегда…
Атласные ленточки, лепестки цветов, пышная зелень сада, радостные возгласы родни и соседей, синее небо и солнечные блики - красочной каруселью закружилось перед глазами Петра Егорыча. Он встал, подошел к окну. На него смотрела яблонька, которую в детстве сажали вместе с Маняшей.
– Когда настанет… ну, ты знаешь… - обнимая ствол дерева, прозвенела голоском Маняша, - я не умру, я буду жить в этой яблоньке, да! - перекружилась Маняша и весело засмеялась…
Застучал сильный дождик. Старик распахнул окно, и свежие крупные капли покрыли его морщинистое, но такое же юное добротой лицо.
– Мы всегда будем вместе. Всегда-всегда, - гладила ладонь любимого мужа Маняша. Её серебристые волосы перебирал июльский ветерок.
– Как у нас хорошо. Дети дальше будут ухаживать за садом, они его так любят.
И она провела рукой по седой голове мужа.
Петр Егорыч горячо притянул свою Маняшу к себе и зажмурил глаза, не давая слезам пролиться…
3.
– Не слышишь? - открыла дверь Аркадьевна.
– На вот, горяченькие.
И она поставила на стол форму с пирожками.
– Какой ты все же молодец, Егорыч. Не дом, а сказка. Дети-то скоро будут? И как сберечь сокровище-то это, - вздохнула она.
– Я то одна. Свыклася с мыслью, что снесут дома наши. Тимофевна к себе пока зовет. Помнишь, жена Митрофана? Домов-то наших на всю округу пять и осталось. Один пустует совсем. Добираются все ближе со своими кранами. Видал, что понастроили недалеко от Люськи-то? Да ты не выходишь никуда. Ладно. Ешь. Пошла я, - доставая из жилетки смятый платок, проговорила Аркадьевна.
Солнце давно поднялось. Петр Егорыч сидел возле яблоньки и ласкал взглядом весенние цветы. Эту липку сажали вместе с детьми, и этот дуб, вон какой вымахал, - улыбаясь, вспоминал Егорыч. Весенний ветерок донёс аромат цветов, и старик глубоко вдохнул.
– Папа. Отец, - наперебой прокричали дочь и сын Петра и Мани
– А, озорники мои, - он часто называл так своих детей, - просиял Егорыч.
– Мы в дом, - сказали дети, поцеловав отца, с полными сумками в руках.
– Да-да, идите. Я здесь ещё посижу.
И старик протянул им небольшую корзину с травами.
– Приехали? - спросила Аркадьевна через калитку. Ну и ладно. У самих-то - вон какой сад! - протянула она, - ну, и отцовский не забывают. Молодцы. Маняша-то так хотела поглядеть этой весной, что они там у себя натворили… да вот… и она достала смятый платок.
– Не слыхал? Вроде как застопорилось со стройкой-то. Чего-то там не поделили. Ты ходил-то к ним? Ладно,- махнула платком Аркадьевна, - пойду.
Солнце уже заходило. Ветер срывал яблоневый цвет и покрывал им седую голову Егорыча. Старик мирно сидел, прислонясь к дереву, одной рукой обняв ствол, другой прижимая к груди желтый одуванчик. Глаза были закрыты, а на лице застыла улыбка.
________________________________________
вне конкурса
Примирение
Учредительное собрание колхоза "Новый путь" вконец рассорило Луку Кожемякина, бурно поддержавшего нововведение, Марка Нестеренко, голосовавшего против, и Матвея Колесника, уснувшего на сеновале и потому занесённого в список воздержавшихся.
Ссора была такой глубокой, что помириться все трое сумели только через восемь лет, оказавшись соседями на кладбище Вятлага.