Трагифантасамгория в трёх действиях с эпилогом.
Действие 1
Во бля!
Действие 2
Ну, бля...
Действие 3
Бля......
Эпилог
Перед зрителем (слушателем, читателем) расстилается песчаный покров без конца и без края. Лишь у самого горизонта небесный свод подпирает рваная кромка лиловых гор. Впрочем, это - мираж. Белое солнце пустыни добела накалило каждый квадратный сантиметр земли. На переднем плане - редкие кустики. Возможно, саксаул, не знаю... Я не ботаник. В кустах затаился белый концертный рояль. Перед роялем - очень дорогой фортепианный табурет.
Из аберраций раскалённого воздуха материализуется человек. Человек беспомощно озирается - похоже, он здесь впервые. У него весьма растерянный вид и длинные нервные пальцы. Приметив очертания рояля, человек замирает. В этот момент нам удаётся получше разглядеть его профиль. Несомненно, это - известный итальянский композитор, педагог и дирижёр Антонио Сальери.
Сальери (одними губами): О, боже... где я?
Глас: Милый, ты уже здесь? Prego, обожди минуточку, я сейчас.
Сальери: Signore! Изора?....
Глас: Да, милый. Я уже бегу.
Сальери нервически оглядывается во все стороны, пытаясь определить источник звука. Похоже, это ему не удаётся - выражение лица остаётся растерянным. Однако, к растерянности уже добавился страх. На высоком морщинистом лбу появились мелкие росинки пота. Неудивительно - воздух здесь, видимо, застыл раз и навсегда. Ну, и жара - страшная.
Откуда-то сбоку быстро вышагивает высокая стройная женщина. На ней - тёмно-зелёное платье до колен, выгодно подчёркивающее линию бёдер. Лицо же - бледное. Можно даже сказать - анемичное.
Изора: Hei, милый! Возьми. (Протягивает Сальери узкий высокий бокал с какой-то светлой жидкостью)
Сальери: Mamma mia! Изора.... Что ты здесь... Где мы?
Изора: Не знаю (беспечно пожимает плечами). У этого места нет названия. Возьми же - он нагревается!
Совершенно ничего не соображая, Сальери хватает бокал. Изора легко поворачивается на высоких каблуках и уже собирается направиться обратно, откуда пришла.
Сальери: Oddio! Изора! Да что это всё... Что ты мне дала?
Изора (развернувшись наполовину, укоризненно): Ну, как же, милый... Напиток богов, конечно. Гениев. Ты же так хотел, да... Чем ближе к богам - тем крепче напиток. Этот - очень крепкий. Сказали, ты заслужил. Я не помню... там, кажется (здесь она делает неопределённый жест рукой), его называли царской водкой (хочет уйти).
Сальери: Постой же, наконец! Зачем... это?
Изора (задумчиво, смотря куда-то в сторону): Будет жарко. Очень жарко. В смысле - горячо. Просто выпей, когда... Или дай ему.
Сальери резко обернулся в сторону, куда указывал перст Изоры. Рояль стоял на том же самом месте, за редкими кустами саксаула или какого-то другого растения, способного выжить в этом аду... А на табурете за роялем сидел тот, кого Сальери не мог бы спутать никогда и ни с кем.
Сальери: Santi Numi! Моцарт...
Моцарт, приятно улыбнувшись, поправил фалды сюртука, легко воздел кисти рук и медленно опустил их на клавиатуру... С этого мгновенья всё, что окружало Сальери, - и зависший в зените огромный белёсый шар, и мёртвый песчаный пейзаж, и растворяющаяся в серо-голубой дымке фигурка Изоры - перестало существовать для него. Звуки невесомо парили между небом и землёй, вкрадчиво и нежно разнимая встревоженную душу его на крошечные частички и собирая её вновь - уже так, как надо, правильно, тем самым единственным и неповторимым образом. Слёзы, невольные и сладкие, катились из глаз Сальери, смешивались с каплями солёного пота на щеках его и, сорвавшись вниз, навсегда исчезали в раскалённом песке.
Резкая боль вывела Сальери из состояния транса. Жгло пальцы правой руки, всё ещё сжимавшие бокал, который непонятно от чего пресильно разогрелся. Сальери попытался бросить его, но он словно прилип к руке. На мягких подушечках пальцев вздувались белые волдыри. Сальери попробовал выплеснуть содержимое на землю, но бокал не поворачивался ни на йоту - словно невидимая рука сатаны удерживала его... Начала дымиться кожа. Сальери закричал - боль становилась невыносимой. Метнув безумный взгляд на Моцарта и, не думая уже ни о чём, просто повинуясь какому-то первобытному инстинкту, Сальери бросился к нему...
Изящным движением левой руки (правая продолжала исполнять крайне сложную вариацию) Моцарт принял протянутый ему напиток. Лучисто улыбнулся. И немедленно выпил. В тот же миг лицо Моцарта исказилось до полной неузнаваемости. Хрип, какое-то нечеловеческое шипение вырвалось из его горла. Всё тело задрожало, завибрировало - но кисти, кисти рук! - замерев на мгновенье в воздухе, вновь опустились на клавиатуру.
Вид Моцарта, бьющегося в предсмертных конвульсиях, был страшен. Но музыка... нет, музыкой это назвать было никак нельзя... воспроизводимые им на рояле звуки были много страшнее. Они мгновенно заставили Сальери забыть и ужас происшедшего, и безумие настоящего, и боль в обугленных пальцах. Казалось, кто-то водил гигантским резцом по всей шири остеклённого небосвода. Дикий, пронзительный, невообразимо мерзкий скрежет рвал в клочья мозг.
Сальери заткнул ладонями уши - тише не стало. Он попытался столкнуть Моцарта с табурета, захлопнуть крышку рояля - но всё было тщетно. Его руки и ноги сделались ватными, как в полузабытых снах, когда хочется сделать что-то простое и лёгкое - и не можешь. Сальери кинулся прочь - но куда там... Его продвижение от эпицентра было смехотоворным, более того - любая попытка оградить себя от этой пытки лишь делала её лишь страшней. Когда муки достигли отмеренного организмом апогея, Антонио Сальери впал в беспамятство.
Сознание возвращалось к Сальери постепенно. Сначала пришла безумная, пронизывающая мозг боль. Затем дали знать о себе пальцы правой руки - чёрные, скрюченные. Сальери приоткрыл глаза. Солнце находилось по-прежнему в зените. Рядом с Сальери стояла Изора с высоким узким бокалом в руке.

Изора: Вставай, милый. Пора.
Сальери (с трудом шевеля языком): Уйди, умоляю...
Изора: Не могу, милый. Это моя работа - приносить тебе напиток.
С этими словами Изора наклонилась, бережно подняла бессильно лежащую на песке ладонь левой, здоровой руки Сальери и аккуратно вставила в неё ножку бокала.
Сальери (пытаясь встать): Per Dio... Изора, в память всего, что... Сколько... сколько это... будет... продолжаться?
Изора (смотря немного в сторону): Я не понимаю твой вопрос, милый. Здесь - нет времени. Здесь есть только работа. У меня моя. У тебя, вот видишь, твоя. У него - Изора указала куда-то в сторону - тоже... хотя, кажется, ему разрешили выставить дубля.
За время их короткой беседы бокал успел заметно нагреться. Жжение в пальцах левой руки уже проломилось сквозь какой-то хрупкий порог и расплёскивалось по всему телу при каждой пульсации сердца. Пусть тогда всё закончится - раз и навсегда, подумал Сальери. Он упёрся искалеченной ладонью правой руки в песок, приподнялся, корчась от боли, и залпом опрокинул содержимое бокала в гортань.
Не буду напрягать читателя описанием того, что испытал несчастный. Да... царская водка растворяет благородные металлы. Если приготовлена не ключницей, а как надо (пытливый читатель легко отыщет рецепт напитка в мировой паутине). И если бы Изора потрудилась обернуться и взглянуть на то, что происходило с её Антонио, то могла бы убедиться, что никаких ключниц к процессу приготовления не подпускали и на пушечный выстрел. Но она не обернулась; в конце концов - она лишь исполняла свою работу, а может, просто сочла эту затею бессмысленной... Да и, между нами, о каком пушечном выстреле можно говорить там, где нет времени? Там, наверное, и расстояния нет. А пушек - тем более...
............
Сознание возвращалось к Сальери постепенно. Медленнее, намного труднее чем в первый раз, но неотвратимо проникало оно в истерзанные мозг и плоть. Сначала чуть приподнялись веки. Солнце стояло, как всегда, в зените. Рядом с Сальери - Изора с высоким узким бокалом в руке.