В ответ на:
В Иркутске позовчера во второй половине дня ш╦л дождь, вчера была переменчивая ветренная погода, сегодня безоблачный солнечный день, л╦гкий ветерок. Деревья покрыты "в багрец и золото".
А у нас все дождичек, да дождичек...
В ответ на:
Как мне кажется, вы математик, а не прости господи гуманитарий какой-нибудь, поэтому прошу более ч╦тко сформулировать вопрос.
Куда уж четче. Вопрос-то был чисто риторический и, казалось бы, с очевидным ответом. Логика-то проста, как дважды два четыре. Ведь никому же из завсегдатаев ДК, я думаю, не придет в голову обсуждать эту тему, например, с бывшими узниками Бухенвальда? А тут - не понятно... Придеться все-таки классика цитировать:
"Борис Викторович Раушенбах: Ну, Крапиву! Крапива - это деликатес! Там была горка, и мы на ней собирали траву. Мы ее называли "дурацкая трава". Набивали животы... В общем, ненормальная была жизнь.
Те, кто был на тяжелых работах, особенно первое время, все умирали. Когда в Москве спохватились, стали приходить указания, чтобы сохранить рабочую силу. С одной стороны, стали нас чуть лучше кормить. С другой стороны, тех, кто дошел до такого состояния, что уже не мог работаь и должен был умереть, собрали вместе в специально организованный отряд. Их работа состояла только в том, что они ходили в лес собирать грибы. Их пытались покормить, чтобы потом опять включить в настоящую работу. Этот отряд назывался ОПП. Что это такое, никто из нас не знал. Мы (смеется) этот отряд называли "Отрядом Предварительного Погребения"
Бернгардт: Кто-то восстанавливался?
Борис Викторович: Кто-то выживал, но большинство умирало. У комиссии, которая направляла в ОПП, был очень простой критерий: лагерник подходит, поворачивается задом и спускает штаны. Если не видно, простите, анальное отверстие, то он еще может работать. Если видно - значит истощен. Это называлось "верблюжий зад": от задницы уже ничего не осталось, как у верблюда. Когда половина перемерла, настала у нас такая цивилизованная (мечтательно) лагерная жизнь - с врачами и еще черт знает с чем, вот тогда и появилось понятие "верблюжий зад"... (Э. Бернгардт "Штрихи к судьбе народа. Кн. 2. Борис Раушенбах", с. 62-63. М., 2000)
"Борис Викторович: Когда я был в Бухенвальде, там показали ужасные фотографии истощенных заключенных, умирающих от голода. И я подумал: "Удивили меня Бухенвальдом! А у нас чем было лучше?" Ничем. Единственная разница - там, может быть, нарочно убивали, а у нас не нарочно, люди сами умирали. Есть не давали, а работать заставляли." (Там же, с. 47 М., 2000)
Мой отец, прочитав эту книгу, сказал: "Все правильно, только он (Раушенбах) был "во второй линии окопов." - и пояснил - "Фронтовики раньше рассказывали: На передовой вторая линия окопов была в нескольких метрах от первой. Всего несколько метров - а совсем другая жизнь!"
К сожалению, пол и возраст в этой мясорубке не играли практически ни какой роли. Роль играла только национальность. Женшин также забирали в "трудармию". С шестнадцати лет. Исключение делалось только для матерей с детьми моложе трех(!) лет. И какая же разница была матери, в каком "окопе" она загибается, когда она знала, что ее малолетний ребенок брошен на произвол судьбы? Так что для всех советских немцев, захвативших период депортаций, концлагерей и спецпоселений (с 41-го по 56-ой год), независимо от возраста и пола оценка Сталинского режима однозначна. И не важно, кто начал эту бойню, и хоть вы тысячу раз повторяйте слово "Холокост", это ни чего не меняет. Как пел Высотцкий: "Я это никогда не полюблю!"
Но если бы дело закончилось хотя бы 1956 годом! Впрочем, об этом как-нибудь в другой раз...