Присоединяюсь (к сожалению, потому что это правда) к мнению forever 777. Мы жили в таком доме, это был просто "геноцид", много я вытерпела от любимой Германии и с каждым разом горечь и разочарование становится вс╦ больше и больше и расплывается уже угрожающе большим, ч╦рным пятном на синих водах, некогда чистой и верящей в добро души. (Извините за лирическое отступление). Так вот. Я тогда была в аусбилдунге и вселилась в эту квартиру только-только. Времени ни на что катастрофически не хватало. Так вышло, что один раз я постирала вещи (в своем доме, в сво╦м келлере) в воскресный день, и вывесила в своем дворе на свои веревки. Соседка из дома напротив тогда мне сказала: "У нас в Германии, вещи в выходной день на всеобщеее обозрение не вывешивают". Я, сцепив зубы, сняла вещи и больше никогда по праздникам их не вывешивала, зато я все 3 года видела по праздникам ее панталоны и нижнее бель╦ на балконе перед моим окном. И мы вс╦ терпели, потому что я хотела, чтобы немцы оценили мои жертвы, старалась всячески подстраиваться под ихние законы и расписания. Когда у нас были гости, а это было очень редко, один раз мы стояли на балконе летом в 22.05 и разговаривали. На балкон из дома напротив выскочила все таже соседка-немка с криком: "Ужас, ужас, не дают спать". Зато в нашем доме жила немка-молодка со своим "жанихом", они уходили летом на Рейн развлекаться, грилить и часто возвращались ночью, в час или два ночи, гремя велоосипедами и разговаривая громко или что-то выясняя, тем самим будя нас всегда. Я не говорю уже о том, когда наши молодята так "молодились" ночью, что трясса весь дом (т.к. он был с деревянными полами),было такое впечатление, что рядом снимают порнофильм с элементами садо-мазохизма. (Эти звуки мог слышать не то что дом напротив, а вся улица). Но соседка напротив никогда "не слышала" этих шумов и вместе с другими соседями-арийцами мило приветствовало "сладкую парочку". Меня удивлял и поражал этот парадокс, чем тише мы себя вели, тем больше ненависти вызывали в лице соседей-арийцев. Я много терпела, много ущемляла свою гордость и лишала себя чести, подстраиваясь под них, чтобы доказать свое желание интегрироваться, чтобы быть достойным гражданином Германии, но эти усилия были и остаются тщетными. Многое сгорело в душе, как в адской топке. Осталось то, что тлеет и сгореть не может: разочарование, отчаяние, ярость, жажда возмездия свыше и нескончаемая обида.