Незнаю ! Но если судить по описанию и нижеследущим приведеным фактам то наеверное сам Сталин !
19 августа 1939 г. Сталин на неожиданно созванном секретном заседании Политбюро ЦК, в котором участвовали и члены русской секции Коммунистического Интернационала, провозгласил в программной речи, что теперь настало время поднести фитиль военного пожара и к европейской пороховой бочке. Сталин прямо заявил: "если мы примем предложение Германии о заключении пакта о ненападении с ними", то следует исходить из того, что "они, естественно, нападут на Польшу, и вмешательство Франции и Англии в эту войну станет неизбежным". Вызванные этим "серьезные волнения и беспорядки" привели бы, как он заявил, к дестабилизации Западной Европы без того, чтобы "мы", Советский Союз, были бы сразу же втянуты в конфликт. И он сделал перед своими ближайшими товарищами вывод, провозглашенный еще в 1925 г.: что тем самым "мы можем надеяться на выгодное для нас вступление в войну". На взгляд Сталина, теперь появилось "широкое поле деятельности для развертывания мировой революции", иными словами - для никогда не отбрасывавшейся цели советизации Европы и для установления большевистского господства. И он закончил призывом: "Товарищи! В интересах СССР, родины трудящихся, вперед, к началу войны между Рейхом и капиталистическим англо-французским блоком". В качестве первого этапа установления имперского господства Сталин охарактеризовал большевизацию Германии и Западной Европы. Через четыре дня после этой тайной речи, 23 августа 1939 г., между представителями правительства Рейха и правительства СССР был заключен пакт о ненападении с важным секретным дополнительным протоколом.
19 августа 1939 г. было днем, когда Сталин начал Вторую мировую войну (в том числе и путем неожиданного удара по японской 6-й армии на Халхин-Голе, приказ о котором он отдал в тот же день).
Первое известное указание на содержание сталинского выступления находится в архивных документах от 17 июля 1941 г., когда командир 53-й стрелковой дивизии полковник Бартенев сообщил, что Сталин на банкете по случаю выпуска воспитанников военных академий в Кремле с ходу отверг тост одного генерал-майора за мирную политику и возразил: «Нет, военная политика!»
«Хочет того Германия или нет, но война с Германией будет».»

Российские историки теперь давно уже видят и непосредственную связь между 23 августа 1939 г. и 22 июня 1941 г. Пактом с Гитлером от 23 августа 1939 г. Сталин достиг своей первой цели и, как вспоминает маршал Советского Союза Жуков, "был убежден, что он, опираясь на пакт, обведет Гитлера вокруг пальца". "Ну, для начала мы обманули Гитлера", - таково было мнение Сталина, согласно Никите Хрущеву.[13] Пакт от 23 августа 1939 г. воодушевил Гитлера напасть на Польшу и в результате, как ожидалось, вызвать европейскую войну, в которой Советский Союз с 17 сентября 1939 г. участвовал как агрессор, правда, не навлекший на себя объявления войны со стороны западных держав.
В результате агрессивных войн против Польши и Финляндии, шантажистской аннексии суверенных республик - Эстонии, Латвии и Литвы и угрозы войны против Румынии Советский Союз после договоров с Гитлером смог увеличить свою территорию на 426000 кв. км, что примерно соответствовало площади Германского рейха в 1919 г.
Сталин через Молотова передал в Берлин 12-13 ноября 1940 г. требования, которые сводились к распространению советской "сферы влияния" на Болгарию, Румынию, Венгрию, Югославию и Грецию, то есть на всю Юго-Восточную Европу, а на севере - на Финляндию, с которой ведь только в марте этого года был торжественно заключен мирный договор. Был затронут даже так называемый "шведский вопрос". Иными словами, Советский Союз теперь претендовал на господствующую позицию во всей Восточной Европе и в бассейне Балтийского моря, требуя, кроме того, создания баз у черноморских проливов и свободы передвижения по балтийским проливам (Большой Бельт, Малый Бельт, Зунд, Каттегат, Скагеррак), так что Рейх, боровшийся за существование, оказывался словно в клещах с севера и с юга. Эти инсинуации, переданные в ужесточающейся военной обстановке, были столь вызывающими, что практически оставляли Германии только выбор - сдаться или сражаться. Речь шла о преднамеренной рассчитанной провокации, в которой представляет интерес в первую очередь психологический мотив, поскольку он позволяет понять, как уверенно и сильно должен был уже чувствовать себя Сталин к этому моменту. А именно, если бы он, как не раз сообщало немецкое посольство в Москве, действительно боялся Гитлера, то он едва ли стал бы провоцировать его таким способом, который, по оценке Эрнста Топича, был равносилен "Соммации" [от слова "Сомма"], едва скрываемому требованию капитулировать.
Первой стратегической целью, согласно плану Генерального штаба, был разгром главных сил немецкой армии южнее линии Брест - Демблин и выход к 30-му дню на рубеж Остроленка - р. Нарев - Лодзь - Крейцбург - Оппельн [ныне соответственно Ключборк и Ополе, Польша] - Ольмютц [ныне Оломоуц, Чехия]. Последующей стратегической целью было наступления из района Катовице в северном или северо-западном направлении, чтобы разгромить также силы левого немецкого крыла и овладеть территорией всей Польши и Восточной Пруссии. Главный удар должен был наноситься силами Юго-Западного фронта из Львовского выступа, чтобы отрезать немецкую армию от ее южных союзников. Одновременно было запланировано окружить и разбить немецкую группировку в районе Люблин - Радом правым крылом Юго-Западного фронта во взаимодействии с левым крылом Западного фронта, наступающим из Белостокского выступа в направлении Варшава - Демблин. Против Финляндии и Восточной Пруссии - очевидно, результат январских штабных маневров, - как и против Румынии и Венгрии, должна была сначала вестись активная оборона, а затем должно было последовать наступление на юге из районов Черновиц и Кишинева против Румынии для занятия Ясс и разгрома левого крыла румын
Численное и материальное превосходство войск Красной Армии 22 июня 1941 г. вытекает из простого сопоставления сил. Так, в ее состав уже 15 мая 1941 г., как докладывал Сталину Генеральный штаб, входили 303 дивизии, из которых к этому моменту 258 дивизий и 165 авиационных эскадр были сосредоточены для наступления против Германии, Финляндии и Румынии. Вопреки прежним утверждениям, все эти соединения в результате негласного пополнения резервистами уже почти достигли своего мобилизационного штатного состава.[29] Однако число дивизий 303, о котором доложил Генеральный штаб Красной Армии Сталину 15 мая 1941 г., в результате шедшего вовсю формирования новых соединений к началу войны еще более возросло, так что, например, к началу августа 1941 г.
см глава 8.9.
только германской и ее союзным армиям противостояли на фронте 330-350 дивизий,[30] что означает совокупную мощь Красной Армии на этот момент, по меньшей мере, в 375 дивизий. 3550 немецких танков и штурмовых орудий противостояли, по российским данным, 14000-15000 советских танков - число, которое, однако (при совокупном количестве 24000 танков), наверняка занижено, особенно если учесть, что из 92-х механизированных дивизий (по состоянию на 15 мая) целых 88 были развернуты у западной границы, а наряду с этим имелись также многочисленные самостоятельные танковые подразделения, например - в составе кавалерийских и стрелковых дивизий, что приблизительно означает в совокупности 22000 танков. Кроме того, 1700 немецких танков относились к совершенно недостаточным типам Р I и Р II, а также к легким чешским танкам Р 38, так что лишь 1850 немецких танков и штурмовых орудий были вообще в состоянии противостоять советскому противнику.
2500 готовым к бою немецким самолетам (по другим данным - 2121) из общего количества 23245 наличных советских машин противостояли, якобы, лишь 10000-13500 самолетов, которые, даже будучи машинами «старых» образцов, в критических ситуациях все же появлялись и доставляли хлопоты немецким Люфтваффе, как жаловался в своих дневниках сам рейхсминистр д-р Геббельс. А 7146 немецким артиллерийским стволам противостояли, по российским данным, 37000 из общего количества 148000 орудий и гранатометов, переданных советской военной промышленностью Красной Армии. Поскольку, не считая резервов Главного командования, уже 15 мая 1941 г. 248 из 303 наличных дивизий и 165 из 218 наличных авиационных эскадр были сконцентрированы «на западе», то и доля находящегося там оружия была, очевидно, больше. Но даже согласно приведенным цифрам, на стороне Красной Армии 22 июня 1941 г. имелось 5-6-кратное превосходство в танках, 5-6-кратное - в самолетах и 5-10-кратное, если не больше, превосходство в артиллерийских стволах. При этом необходимо учесть, что серийный выпуск современного оружия только начался и скачкообразное нарастание объема производства не только предусматривалось, но и, несмотря на огромные потери промышленных мощностей в результате выигрыша немцев в пространстве, действительно было достигнуто уже во второй половине 1941 г.

Секретная концентрация авиации, развертывание авиационного тыла и тыловых служб были также уже почти завершены к 22 июня 1941 г. Генеральный штаб Красной Армии сконцентрировал "в непосредственной близости от государственных границ самую мощную наступательную группировку авиации" за всю историю войны в воздухе и в этих целях с весны 1941 г. оборудовал в этой зоне плотную сеть оперативных аэродромов. Причем, что логично, в первую очередь во фронтальных выступах под Белостоком и Львовом, откуда, согласно плану Генерального штаба от 15 мая 1941 г., должны были последовать мощные неожиданные удары Западного и Юго-Западного фронтов.
Явные наступательные намерения выдавало и подтягивание всех материальных ресурсов вооруженных сил непосредственно к западной границе государства. Огромные склады с боеприпасами, оружием и материальной частью, горючим, продовольствием и другими предметами снабжения, со всеми мобилизационными запасами создавались, как отметил и полковник Данилов, практически в сфере досягаемости вражеского огня - наготове лежали даже железнодорожные рельсы.

Далее, верным признаком широкомасштабных наступательных планов являлись карты, которыми были оснащены части Красной Армии. Немецким войскам в разных местах приграничной территории, а также в более глубоком тылу попал в руки картографический материал, сориентированный далеко на запад, вглубь германской территории, и столь же обильные материалы с информацией о Германии
О советских наступательных планах говорит и тот факт, что военные игры, штабные учения и т. п. были принципиально наступательными и носили атакующий характер.
Согласно данным ОКВ, советское военное командование систематично поставило на службу наступательному планированию "все имеющиеся в его распоряжении разведывательные средства". К ним принадлежали и "планомерные операции Военно-воздушных сил СССР над территорией Рейха", "почти ежедневно поступающие сообщения о новых нарушениях воздушного пространства советскими самолетами", "сознательные провокации"; точно так же сюда относились планомерная съемка местности и разведка немецкой территории советскими военными комиссиями, "частично - высшими офицерами с большим штатом сотрудников",
Верховное главнокомандование Вермахта [ОКВ] - что было обусловлено, возможно, и его более широким кругозором - сделало из разведывательных данных весны 1941 года существенно более серьезные выводы, чем конкурировавшее с ним Главное командование сухопутных войск. Так, начальник штаба оперативного руководства ОКВ генерал артиллерии Йодль[66] и начальник штаба ОКВ генерал-фельдмаршал Кейтель[67] с апреля по июнь 1941 г. направили несколько писем министерству иностранных дел и правительству Рейха, в которых они с растущей тревогой, а в конце почти умоляющим тоном и с "сильнейшей настойчивостью" обращали внимание на то, что Советская Россия осуществляет "против Германии самое мощное боевое развертывание в своей истории" и в любой момент может привести в движение на запад "гигантскую советскую вооруженную мощь".

Все более близкое подтягивание советских соединений, причем по всей линии фронта от Прибалтики до Южной Бессарабии, воспринималось в ОКВ как "серьезная угроза", и, тем не менее, его подлинные масштабы еще сильно недооценивались. Одновременно вызывало тревогу - причем, как мы сегодня знаем, с полным основанием - отмеченное ОКВ быстрое развертывание авиационного тыла и занятие "близких к границе аэродромов сильными соединениями авиации", ведь эти меры были верно расценены как "подготовка дальних налетов сильных бомбардировочных соединений на Германский рейх", тем более, что стали известны многочисленные высказывания ведущих советских офицеров, которые "открыто говорили о скором русском наступлении".
11 мая 1941 г. генерал-фельдмаршал Кейтель в письме рейхсминистру иностранных дел впервые высказался о "постоянно растущей тревоге" ОКВ по поводу развития, которое приобрело "развертывание русских вооруженных сил вдоль германской восточной границы".
Принципиальное подтверждение находит и содержание меморандума, который шеф ОКВ 11 июня 1941 г. направил через рейхсминистра иностранных дел непосредственно по адресу правительству Рейха. Так, когда Кейтель вновь предостерегающе указывал на то, что "военные меры" Советского Союза привели "к крупному развертыванию Красной Армии от Черного до Балтийского морей" и "однозначно нацелены на подготовку нападения на Германский рейх", то это соответствовало реальной ситуации. Основываясь на сегодняшних познаниях, нельзя найти контраргумента, когда Кейтель отмечает, что "русское развертывание" все более перемещалось к границе и "отдельные соединения сухопутных войск и авиации" были подтянуты вперед: "Приграничные аэродромы заняты сильными соединениями авиации... Все эти факты, в сочетании с культивируемой в русских вооруженных силах волей к уничтожению, направленной против Германии", согласно Кейтелю, приводили к выводу, "что Советский Союз готовится в любой момент, представляющийся подходящим, перейти к наступлению на Великогерманский рейх".

Итак, ОКВ, в отличие от ОКХ, сделало в рамках своих ограниченных возможностей вполне правильные выводы. Едва ли в каком-то месте писем Кейтеля и Йодля можно найти фактическое преувеличение, угроза по незнанию скорее еще преуменьшается. Ведь в действительности подготовка наступления Генеральным штабом Красной Армии, как мы сегодня знаем, была уже не слишком далека от своего завершения.
Уже в мае 1941 г. была начата крупномасштабная пропагандистская кампания с целью политически и идеологически настроить весь личный состав Красной Армии, в соответствии с требованиями Сталина, на идею наступательной войны. Так, по согласованию с направленным из Москвы начальником 7-го отдела ГУППКА отдел политической пропаганды 5-й армии разработал "План политического обеспечения военных операций при наступлении",[75] который позволяет увидеть, что директивы Сталина немедленно претворялись в жизнь.Этот документ, наряду с другими важными актами, попал в руки немецких войск в здании штаба советской 5-й армии Киевского Особого военного округа в Луцке.

Ключом к пониманию наступательной подготовки Сталина весной 1941 г., как вновь и вновь единодушно сообщают советские военные всех рангов, среди которых - и маршал Советского Союза Василевский, и российские военные историки, является крупная "переоценка сил СССР и Красной Армии",[107] "переоценка боеспособности наших войск",[108] "чудовищная... собственная переоценка".[109] И это ощущение собственной силы имело достаточные материальные основания, если иметь в виду многократное превосходство Красной Армии в танках, самолетах и артиллерийских стволах и принять во внимание, что промышленные мощности СССР достигли объема, позволяющего предоставить советским вооруженным силам "просто невообразимое вооружение" в кратчайший срок. Однако превосходство касалось не только материального оснащения, но и личного состава и даже командных кадров. Стоит напомнить, например, только о том, что еще в 1935 г. армия германского Рейха имела лишь около 4000 офицеров, а Красная Армия уже тогда - примерно 50000 "командиров", то есть исходное положение немцев было существенно хуже. Где же им было взять офицеров в период наращивания вооружений? Советское превосходство существовало и в сфере командного персонала, поскольку, как показал полковник Филиппов, даже мощное кровопускание в ходе "Большой чистки" было уже в определенной мере восполнено к лету 1941 г. за счет выпускников многочисленных военных учебных заведений, включая Академию Генерального штаба и Военную академию имени Фрунзе. Кроме того, Сталин рассчитывал на начало деморализации в войсках Вермахта. В Москве также царило мнение, что в случае войны с Советским Союзом пролетариат противника поспешит на помощь Красной Армии. Это, правда, была иллюзия, но такие иллюзии еще более разжигали агрессивные настроения накануне 22 июня 1941 г., а не умеряли их.
Уже Ленин провозгласил, что дело не в том, кто нападает первым, кто совершает первый выстрел, а в причинах войны, в ее целях и в классах, которые ее ведут.[25] Для Ленина и Сталина всякая агрессивная война Советского Союза против любой страны всегда заведомо являлась чисто оборонительной войной - и тем самым в любом случае справедливой и нравственной войной, в результате чего исчезало также различие между превентивным ударом и контрударом. Впрочем, советская военная теория исходила из предпосылки, что войны сегодня больше не объявляются,

Сегодня неопровержимо доказано, что Сталин был точнейшим образом информирован о немецком нападении. Уже в 1966 г. министр обороны, маршал Советского Союза Гречко разъяснил, что немецкое нападение явилось неожиданностью, возможно, кое-где для фронтовых частей, но ни в коей мере не для советского руководства и командования Красной Армии.[111] Примечательно, что и Хрущев, наряду с военными, не оставил в этом сомнений, заявив: "Никто, обладая хотя бы малейшим политическим рассудком, не сможет поверить, что мы были захвачены врасплох неожиданным вероломным нападением".[112] О неожиданном "немецком нападении" не может быть и речи, коротко заметил и полковник Филиппов. Впрочем, чувство превосходства у Сталина было так велико, что он даже считал себя в состоянии с ходу "отразить любое внезапное нападение Германии и ее союзников", "отразить любое нападение и разгромить агрессора".[113] Председатель Президиума Верховного Совета СССР Калинин выразил эту убежденность в докладе в Военно-политической академии имени В.И. Ленина 5 июня 1941 г., когда он без обиняков заверил своих слушателей: "Немцы намереваются на нас напасть... Мы ждем этого! Чем раньше они это сделают, тем лучше, так как тогда мы свернем им шею раз и навсегда".[114] При таких настроениях ни Сталин, ни Политбюро даже 22 июня 1941 г. ни на мгновение не усомнились в том, что Гитлеру удастся дать достойный отпор. Генерал Судоплатов, шеф [один из руководителей] разведслужбы, прямо говорит о "большой лжи относительно паники в Кремле".[115] Как подчеркивает генерал-полковник Волкогонов,[116] Сталин оказался в шоке не 22 июня 1941 г., а лишь несколько дней спустя, когда рассеялись иллюзии и выявилась катастрофа на фронте, когда стало ясно, что немцы все-таки воюют лучше.

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
Мнение одного неизвестного читателя.
Чтобы было, если бы Германия не напала на советского агрессора в июне, а СССР напал бы на Германию в августе, как он планировал
и не спасла бы Европу от кровавого советского зверья. А так большевицкие орды, благодаря героическому подвигу Германии, вырвавшей много клыков у сатанинского Зверя, ворвались в Европу только в 1944 г., сильно ослабленные, и захватили только половину, а не всю Европу, как собирался Сталин. Германия спасла Европу от большевицкого зверья!
ххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх

Поэтому можит и ставят памятники.