В его кондитерской на улице Риволи всегда пахло тёплым маслом, карамелью и терпким шоколадом. Пьер, мужчина средних лет, высокий и подтянутый, носил белый китель, который неизменно был в сахарной пудре. Его знали не только как мастера эклеров и macarons, но и как человека с мягкой улыбкой и лёгкой грустью в глазах.

В тот дождливый осенний день дверь кондитерской тихо зазвенела, впуская прохладный воздух и девушку, которая казалась совершенно не парижанкой. Она вошла, словно неуверенно ступала по чужой земле, но улыбка её была настолько светлой, что даже уставшие туристы за соседним столиком обернулись.

Её волосы, золотистые и слегка влажные от дождя, упали на плечи, а пухлые губы тронула робкая улыбка.

— Bonjour, — сказала она с мягким акцентом.

Пьер, вытирая руки о полотенце, подошёл ближе. Ему сразу захотелось рассмотреть её глаза.

— Добро пожаловать. Что пожелаете?

Она задумалась, переводя взгляд с витрины на его лицо.

— У вас так много красоты… Я даже не знаю. Может, вы посоветуете?

Пьер улыбнулся краешком губ. Он любил, когда люди доверяли его вкусу.

— Для начала — что-нибудь простое, но особенное. Вот этот эклер с ванилью из Мадагаскара.

Она взяла эклер , осторожно попробовала своими мягкими губами , и вдруг рассмеялась — звонко, неожиданно, как будто здесь, в Париже, впервые почувствовала себя счастливой.

— Это чудо, — произнесла она. — Меня зовут Анна. Но друзья зовут меня… — она на секунду замялась и добавила: — Уралочка.

— Уралочка? — переспросил Пьер, словно пробуя это слово на вкус. — Красивое имя. Немного суровое, но нежное внутри. Как ваш смех.

Она посмотрела на него внимательно, и в её взгляде мелькнуло что-то — интересное, может быть, искра узнавания. А Пьер вдруг поймал себя на том, что уже не видит вокруг ни витрины, ни туристов, ни даже дождь за окном.

Была только она — с её странным прозвищем и светлыми волосами, и он чувствовал: в этом дне начинается история, которую он ещё не знает, но уже ждёт.