Анна родилась весной 1895 года в городе Простеёв — уютном чешском городке, утопающем в садах и сирени. Её отец, Ладислав Клейнер, был портным, а мать, Мария, работала в прачечной при местной больнице. У Клейнеров не было богатства, но была любовь. Их маленький дом стоял на окраине — кирпичный, с покосившимся забором и старой вишней, которая каждую весну усыпала двор белоснежными лепестками.

Анна была тиха, задумчива и с детства любила читать. Она особенно тянулась к книгам на немецком и иврите, с интересом вслушивалась в вечерние беседы отца с соседями — о политике, о Боге, о будущем. В синагоге Анна выделялась своей сосредоточенностью: даже будучи ребёнком, она сидела тихо, словно впитывала каждое слово.

Когда ей исполнилось двенадцать, она помогала матери в стирке, а позже освоила шитьё у отца. Но её истинная страсть была в письмах. Она писала — тетради заполнялись рассказами, стихами, воспоминаниями. Письма друзьям были будто страницы романов. Она мечтала стать учительницей, возможно — писательницей. Но жизнь распорядилась иначе.

Молодость в тени перемен

К 1914 году, когда грянула Первая мировая война, Анне было 19 лет. Братьев у неё не было, но двоюродный брат Йозеф ушёл на фронт, и в доме Клейнеров послышались стоны боли и тревоги. Письма от Йозефа приходили нерегулярно, и каждое читалось Анной вслух, с комом в горле.

Она тогда работала в библиотеке — помощницей, за гроши. Она таскала книги, каталогизировала, помогала детям с чтением. Это было её место силы. Там же она познакомилась с Давидом Кауфманом — молодым студентом, евреем из Брно, приехавшим в Простеёв к тёте на лето. Он читал быстро, словно боялся, что не успеет перечитать всё до конца жизни. Они много разговаривали, спорили, и в конце концов полюбили друг друга.

В 1918 году, когда война закончилась и Чехословакия обрела независимость, Анне было 23. Она и Давид поженились весной 1919-го. Свадьба была скромной, но в доме было много света и смеха. Молодые поселились в Праге, где Давид преподавал историю, а Анна устроилась в женскую гимназию — сначала как помощница учителя, позже — как полноценная преподавательница литературы.

Семья и мечты

В 1921 году у Анны родился сын, Якуб. Родив, она почти перестала писать — не от нехватки времени, а от переполненности чувств. Всё, что она хотела сказать миру, она теперь говорила Якубу: сказки на ночь, стихи у колыбели, письма в его школьный дневник, когда он подрос.

Жизнь шла. Простая, но счастливая. Анна и Давид были уважаемыми людьми в еврейской общине. В их доме по пятницам собирались друзья, устраивали Шаббат, пели, читали Тору. Якуб рос умным, немного замкнутым, как мать.

Когда к власти в Германии пришёл Гитлер, в Праге поначалу отнеслись к этому как к далёкой угрозе. Но к 1938 году тревога в глазах Анны стала постоянной. Сначала — аншлюс Австрии, потом — Судетская область. Стало ясно: их, евреев, не пощадят.

Тьма надвигается

В марте 1939 года немецкие войска вошли в Прагу. Анна в тот день сидела на подоконнике, держа за руку мужа. Он молчал. Якуб пытался продолжать учёбу, но вскоре еврейских детей начали исключать из школ. Давида уволили с работы, затем и Анну.

Весной 1940 года им приказали переехать — еврейские семьи концентрировали в определённых кварталах. Их библиотека, фотографии, Аннины записные книжки — всё пришлось оставить. Давид прятал книги у друзей, Анна сожгла часть своих стихов, чтобы не попали в чужие руки.

В 1942 году пришли за Давидом. Его увели среди ночи, без объяснений. Анна больше его не видела. Её сердце разорвалось тогда, но она не плакала — только обняла Якуба и сказала: «Теперь ты — всё, что у меня есть».

Терезин

В ноябре 1943 года Анну и Якуба отправили в Терезин — гетто в старой крепости, превращённой в “показательное” место для еврейской интеллигенции. Условия были ужасны, но именно здесь Анна начала писать снова. Она записывала стихи на клочках бумаги, делала заметки о людях вокруг — о старике, читающем Шекспира; о девочке, поющей каждый вечер перед бараком; о женщине, потерявшей троих детей, но продолжавшей печь мацу из картофельной шелухи.

Анна пыталась учить детей в гетто, несмотря на запреты. Она писала для них сказки, рисовала, сочиняла короткие пьесы. Однажды её рассказ поставили дети в подвале: была история о солнце, спрятавшемся от зла, и ребёнке, который нашёл его в себе.

Якуб заболел в марте 1944 года. Тиф. Анна выхаживала его как могла, но лекарств не было. Он умер на её руках. Это была последняя утрата, которую её душа могла выдержать. Она не кричала. Просто легла рядом и долго лежала в тишине.

Аушвиц

15 мая 1944 года её имя оказалось в списке. Вагон был переполнен. Анна держала в руках платок сына — больше у неё ничего не осталось. Путь занял трое суток. В Аушвице стоял запах смерти, сырость, окрики на немецком. Её раздели, обрили, дали номер. Имя исчезло. Осталась только цифра.

Анна не прожила долго. Её слабое тело не выдержало. Но пока была жива, она продолжала писать — на стенах барака остались выцарапанные строки на чешском:

«Солнце спряталось в тебе, не дай ему погаснуть. Даже если небо черно — ты всё ещё можешь светить другим».

Свидетельницы, пережившие лагерь, позже говорили, что была одна женщина, читавшая стихи перед сном, будто колыбельную. Они не знали её имени. Но помнили её голос.

После

Анна Клейнерова не выжила. Её имя — одно из миллионов. Но её слова, если бы уцелели, стали бы светом. Её любовь, доброта, сила — были оружием против тьмы.

В 1995 году в Простеёве, на старом еврейском кладбище, где не сохранилось её могилы, установили камень с надписью:

«Анне Клейнеровой, учительнице, поэтессе, матери. Её голос был тих, но нес в себе мир».

И если вы когда-нибудь будете в Терезине и почувствуете запах старых кирпичей, задумайтесь: может быть, именно в этом углу кто-то писал сказку, чтобы спасти детство от ужаса. И, возможно, звали её Анна…