На склонах Санторини, где шум волн встречается с ароматом жасмина, случайная встреча становится точкой отчёта для новой истории.

Алина Новикова 34 года, московская рестораторша в разводе и Владимирос Кириакидис 40 лет, вернувший из Афин на родной остров, после смерти отца.

Алина стояла на крошечном балконе своего съёмного дома в Ие, держа чашку крепкого греческого кофе. Она только приехала накануне — усталая, слегка потрёпанная полётами и решениями. Но сейчас было тихо. И она наконец-то могла отдохнуть телом и душой.

Она не строила планов. Только утром решила дойти до книжного магазина, купить пару романов, найти кафе с видом на море, не думать, ни о бывшем- ни о московской суете - ни о том, что ей уже почти тридцать пять, и она не помнит, когда в последний раз была счастлива просто так, без повода.

Кафе она нашла случайно — вернее не кафе, а почти лестница, где на широких каменных ступенях стояло три столика. Один был свободен.

— Это частная территория, — раздался голос над ней.

Он говорил по-английски, но с лёгким акцентом. Высокий, в коричневой льняной рубашке, с тенью бороды и задумчивыми глазами.

— А я думала, это арт-пространство, сказала она.
— Это ступени к моей вилле, сказал Владимирос и повернул взгляд в её сторону.
— Значит, у вас отличный вкус. Я могу платить аренду — чашкой кофе. Сказала она и улыбнулась.

Он хотел что-то сказать, но только кивнул. Потом исчез в арке, оставив за собой запах краски и апельсина.

На следующий день Алина снова пришла к тем самым ступеням. Не потому, что не нашла другого места — напротив, в Ие было достаточно уютных кафе и балконов с видом на море. Но только здесь она ощущала тишину, которая не давила, а лечила.

На ступени уже стоял тот самый мужчина. В одной руке — кисть, в другой — чашка. Он что-то красил на нижней стене виллы: узор, похожий на древнегреческий фриз. Свет падал на его загорелую шею, и Алина поймала себя на том, что разглядывает, как двигаются мышцы его плеч под рубашкой.

— Я всё ещё на частной территории? — спросила она, держа в руках кофе и круассан.

Он повернулся. Коротко кивнул — это была почти улыбка.

— Уже нет, ответил он.

— Тогда вам — вот. — Она протянула второй стакан кофе. — Местная обжарка. Горький, как первая любовь.

Он взял стакан, медленно, как будто проверял, не шутит ли она.

Пауза. Не неловкая — скорее, звенящая.

— Вы здесь отдыхаете, спросил Владимирос?
— Не совсем. Скорее — восстанавливаюсь.
— После чего?
— После себя, — ответила она, не глядя на него.

Он ничего не сказал. Только сел на ступень ниже, отпил кофе и посмотрел на море. У него были очень красивые голубые глаза — они сливались с небом и морем.

— Я восстанавливаю виллу. Она принадлежала моему отцу. Теперь — мне.

Она кивнула. Снова тишина.

Спустя полчаса она встала.

— Я не буду вам мешать. Но, если позволите, вернусь завтра.
— Я буду здесь, — сказал он. Без улыбки, но будто чуть мягче, чем вчера.

Она пошла вверх по улице, чувствуя спиной его взгляд.

Когда Алина скрылась за поворотом, Владимирос поднялся, взял кусочек угля и написал на стене рядом с лестницей:
Aline.
Потом стёр, будто случайно.

Но имя осталось в его памяти — как запах её кофе.