Последние два месяца я пытаюсь осознать свою новую роль – дедушки. Точнее, с июня, когда узнал, что Соня беременна.

Сначала я переживал только за себя, как и положено. Ощущение заката жизни, настроение пришедшей осени – вся эта туфта отлетела почти сразу, потому что никто себя старым никогда не признаёт. Потом стал переживать за Соню. Как она перенесёт беременность? Куда бежать? С кем советоваться? Чем помочь? В день родов эти волнения достигли максимума, но всё прошло отлично. Да и дочь моя, с её невероятной способностью продюсировать свою жизнь, вникая во все мелочи, была готова на все 100.

Но вот появилась маленькая девочка – и пришли новые переживания. Кем я теперь стал для своей дочки? В её голове теперь не отец, который никогда не стареет, а собственная дочь. Я ушёл на второй план. И это совершенно естественно. А вот кем я должен стать для внучки?

Буквально пару дней назад я впервые увидел Сару, подержал её на руках, поиграл с ней, посюсюкал – весь нехитрый дедовский набор. И вдруг вспомнил, как впервые держал Соню на руках. Ей было несколько часов от роду, мне – 33 года. Я ходил с ней по коридору минут сорок, рассказывал о себе, знакомился.

Я вспоминаю своего деда. Когда я приходил к нему в гости, то чувствовал себя в санатории. Тебя накормят и обязательно развлекут. Его питерская коммуналка с километровыми коридорами, телефоном на стене , рядом карандаш на веревочке, справочник желтые страницы, кухня на шесть плит и интересные соседи – всё это врезалось в память. Я помню каждую деталь: книги на полках, старый американский холодильник, сундук.

У деда ничего не надо было делать. Обязанностей - ноль. Можно было просто читать, валяться, болтать. И мне кажется, что деды для того и даны – чтобы внуки могли прийти к ним, расслабиться, помолчать или поболтать.

Когда я держал Сару на руках, я вдруг понял: мне не обязательно быть кем-то важным в жизни дочери или внучки. Мне важно быть тем местом, куда они смогут прийти, когда им нужно тепло и покой. Как когда-то мой дед был для меня.