Лиля, что-то вы совсем писать истории перестали, а они у вас такие симпатичные. Жалко ветку, так ведь и уйдет в архив. Хорошо хоть, церковка еще пишет. Ну, и я периодически стараюсь ее на плаву поддерживать..

Эта история - из моей советской юности.

Я всегда хорошо училась в школе, занимала первые места в олимпиадах по русскому языку, математике, мне вообще школьные предметы давались легко. Классная руководительница, желая мне добра, открытым текстом говорила мне, что наш город - это кладбище талантов, что я должна получить медаль, свалить отсюда и ни в коем случае не возвращаться.

- Только не вздумай идти в университет, - предостерегала меня она, когда я уже заканчивала школу. - В университете сплошные антисемиты. Срежут на вступительных экзаменах и не поморщатся, к чему тебе жизнь начинать с разочарований?

- Да не собираюсь я поступать в университет, - отвечала я. - Зачем он мне? Наукой заниматься - это не для меня, какой из меня ученый. А тогда кем я после университета работать смогу, учительницей, что ли? Только не это! Я в Политех пойду, - заверила я Валентину Ивановну.

- В Политех - это правильно, - поддержала меня классная. - Там к твоей национальности никто цепляться не будет, во всяком случае явно, уж на вступительных точно.

С золотой медалью, правда, случился облом. Мне поставили четверку по русскому языку. Было обидно, конечно, у меня ни в одном классе не было годовых четверок по русскому, за выпускное сочинение я тоже получила пятерки - и за русский, и за литературу, откуда же вдруг взялась четверка по русскому в аттестате? Но разбираться я не хотела, меня и серебряная медаль устраивала, при поступлении в ВУЗ было всё равно, какая медаль - золотая или серебряная, в любом случае в Политехе сдавать только математику (устно и письменно), а только это меня и интересовало - два вступительных экзамена, как ни крути, лучше пяти.

Но мой папа был иного мнения. Он, который в жизни никогда ни с кем не выяснял отношений, почувствовал себя оскорблённым до глубины души. Сказал мне:

- Пойду поговорю с Львом Григорьевичем. Ведь это же несправедливо!

И пошел, хотя я убеждала его не делать этого, не портить себе нервы, всё равно же бесполезно.

Завуч Лев Григорьевич (сам, кстати, учитель русского и литературы, но не в нашем классе) сказал папе:

- Я отвечу вам как еврей еврею. Ваша дочка ни при чем. И мы ни при чем. Школа выставила ей все пятерки: и годовые, и за экзамены. Но РОНО... У нас в городе уже несколько лет нет ни одного золотого медалиста. И вдруг - ваша девочка. Еврейка. С их точки зрения это ни к черту не годится. Пусть уж лучше никакого золотого медалиста, чем золотая медалистка - еврейская девочка.

- Но ведь нужна формальная причина, разве нет? Нельзя же просто так, на пустом месте... Ей что - снизили оценку за выпускное сочинение? - беспомощно спросил папа.

- Нет, не снизили. Придрались к тому, что за первое полугодие 9-го класса у неё четверка.

Действительно, такой прискорбный случай имел место быть. До 9-го класса я училась в восьмилетке, там ко мне никто никогда не придирался, учительница русского языка Виргиния Павловна не глядя ставила мне пятерки, она мне доверяла как себе. Она даже давала мне проверять диктанты и изложения пяти-шести-семиклассников. На ее уроках я периодически сидела на задней парте со стопкой тетрадей и правила их работы. Оценки я, конечно, не ставила, только исправляла ошибки красными чернилами и ставила галочки и палочки на полях: галочка - орфографическая ошибка, палочка - синтаксическая. Волнистой линией подчеркивала стилистические погрешности. Для замотанной Виргинии Павловны это была неоценимая помощь, она очень любила свою работу, но и семью свою тоже любила, у нее был муж и две дочки-погодки, чуть младше нас, на которых времени катострофически не хватало из-за того, что тетради надо было проверять дома. А кроме того, два раза в месяц мы с шестого класса выпускали стенгазету под ее руководством. Мы с подругой Валентиной, жившей со мной в одном доме, были в редколлегии не последними людьми - и писали, и рисовали, и идеи генерировали. Это было страшно весело, но тоже требовало времени, ведь все делалось после уроков. И от такого доверия Виргинии Павловны я, в общем, расслабилась. Ошибок я не делала, но могла перенести слово неправильно, например, оторвать при переносе букву от корня или разделить суффикс. Виргиния Павловна на это внимания не обращала. А в новой школе строгая Лидия Петровна меня пару раз ткнула носом в такие переносы, поставив за сочинения четверки и выведя четверку по русскому за первое полугодие. Это меня быстро отрезвило: я стала тщательней проверять свои работы, ну и, соответственно, перестала получать четверки, так что по русскому и за 9-ый, и за 10-ый классы в году у меня уже были пятерки. И я никак не думала, что из-за этого не получу золотой медали.

Но - не получила. В РОНО, как видно, долго ломали голову, но в конце концов придумали. Кто ищет, тот всегда найдет. Правда, никакой психической травмы мне это не причинило. Да и папа смирился, дальше завуча не пошел. Он был не борец и не идеалист, мой папа. Понимал, что против системы не попрешь. И слава богу, что понимал. Тогда многие ломались на этом - на поисках справедливости. Ходили по инстанциям, пытались кому-то что-то доказать. Идеалисты. Их ещё тогда презрительно называли сутягами. До сутяги моему папе было далеко, для этого нужен был совсем другой склад характера. Так что он просто выкинул эту историю из головы. И я тоже, на долгие годы. Сейчас вот вдруг вспомнила, когда перебирала в памяти истории и думала, о чем бы написать.