Иуда и первосвященники
Вскоре после того как Иисус и Иоанн Марк покинули
лагерь, Иуда Искариот исчез, вернувшись к своим братьям только к
вечеру. Несмотря на то что Учитель специально просил воздержаться
от посещения Иерусалима, этот запутавшийся и недовольный апостол
спешно отправился в город на встречу с врагами Иисуса, которая
состоялась в доме у первосвященника Кайафы. Неофициальное
заседание синедриона должно было начаться вскоре после 10 часов
утра. На этой встрече они собирались обсудить характер обвинений,
которые предстояло выдвинуть против Иисуса, а также решить, какую
процедуру следует использовать для того, чтобы доставить его к
римским властям и обеспечить необходимое утверждение гражданской
властью уже вынесенного смертного приговора.
Днем ранее Иуда рассказал некоторым родственникам и
саддукеям, друзьям семьи его отца, что он убедился в том, что Иисус
является благонамеренным мечтателем и идеалистом, а не
долгожданным избавителем Израиля. Иуда заявил, что ему очень
хотелось бы найти какую-нибудь возможность достойно покинуть это
движение. Его друзья льстиво заверили его в том, что его уход будет
приветствоваться еврейскими правителями как великое событие,
значение которого будет трудно переоценить. Они заставили его
поверить, что он тотчас удостоится высоких почестей синедриона и
наконец-то сможет стереть с себя клеймо позора, – его
благонамеренную, но «прискорбную связь с невежественными
галилеянами».
Иуда не мог по-настоящему поверить в то, что Учитель
творит свои чудеса силой князя дьяволов, но теперь он был полностью
убежден: Иисус не станет использовать свое могущество для
самовозвеличения; наконец, он убедился в том, что Иисус позволит
еврейским правителям убить себя, и он не мог вынести унизительной
мысли – оказаться причастным к разгромленному движению. Он не
собирался мириться с явным поражением. Он хорошо понимал
твердый характер Учителя и проницательность его величественного и
милосердного разума. И тем не менее, ему было приятно хотя бы
отчасти разделять мнение одного из родственников о том, что Иисус,
оставаясь благонамеренным фанатиком, был, вероятно, не в своем уме,
что он всегда выглядел странным и непонятым человеком.
И теперь, как никогда прежде, Иуда осознал, что
испытывает странное негодование из-за того, что Иисус так и не
назначил его на более почетную должность. Прежде он всегда ценил
то, что ему доверили должность апостольского казначея, но теперь он
начал чувствовать, что его не оценили по достоинству и что его
способности остались непризнанными. Внезапно его охватило
негодование, когда он подумал, что именно Петр, Иаков и Иоанн
удостоились чести близкого общения с Иисусом; и теперь, когда он
направлялся к первосвященнику, стремление расквитаться с Петром,
Иаковом и Иоанном поглощало его куда больше, чем мысль о своем
предательстве Иисуса. Однако помимо всего прочего, именно в тот
момент на переднем плане в его сознании начала появляться новая,
преобладающая мысль: он решил добиться почестей для себя, а если
одновременно с этим можно было свести счеты с виновниками
величайшего в его жизни разочарования, то тем лучше. Им овладела
ужасная смесь смятения, гордыни, отчаяния и решимости. Поэтому
должно быть ясно, что отнюдь не деньги вели Иуду в дом Кайафы, где
ему предстояло договориться о своем предательстве Иисуса.

Подходя к дому Кайафы, он утвердился в мысли
покинуть Иисуса и своих товарищей-апостолов; решив, таким
образом, предать дело царства небесного, он поставил своей целью
добиться для себя как можно больше тех почестей и славы, которые,
как он полагал, впервые связывая себя с Иисусом и новым евангелием
царства, должны были когда-нибудь достаться ему. Прежде все
апостолы лелеяли такие же честолюбивые мечты, но с течением
времени они научились восхищаться истиной и любить Иисуса, – во
всяком случае, больше, чем Иуда.
Предатель был представлен Кайафе и еврейским
правителям его двоюродным братом, который объяснил, что Иуда –
обнаружив, что было ошибкой позволить коварному учению Иисуса
ввести себя в заблуждение, – прибыл туда, где он желал бы публично и
официально отречься от своей связи с галилеянином и одновременно
просить о восстановлении в доверии и братстве своих собратьев-
иудеян. Как объяснил далее этот представитель Иуды, он признаёт, что
для сохранения мира в Израиле Иисуса следует взять под стражу и что
он пришел, дабы – в подтверждение своего раскаяния в том, что он
принимал участие в таком ошибочном движении, и в доказательство
искреннего возврата к учениям Моисея – предложить синедриону свои
услуги, поскольку он, вместе с начальником стражи, имеющим приказ
об аресте Иисуса, может устроить так, чтобы этого человека можно
было арестовать тихо и тем самым полностью исключить опасность
народных волнений или необходимость откладывать арест до
окончания Пасхи.
Когда двоюродный брат умолк, он представил Иуду,
который, подойдя поближе к первосвященнику, сказал: «Я сделаю всё,
что обещал мой кузен, но что вы готовы предложить мне за эту
услугу?» Видимо, Иуда не заметил выражения презрения и даже
отвращения, которое появилось на лице жестокого и тщеславного
Кайафы; сердце Иуды слишком стремилось к личной славе и жаждало
того удовлетворения, которое дает самовозвеличение.
Взглянув на предателя, Кайафа сказал: «Иуда, ступай-ка
к начальнику стражи и договорись с ним о том, чтобы привести своего
Учителя к нам сегодня или завтра вечером; и когда ты передашь его
нам в руки, ты получишь награду за свои услуги». Услышав это, Иуда
покинул первосвященников и правителей и обговорил с начальником
храмовой стражи план ареста Иисуса. Иуда знал, что в то время
Иисуса не было в лагере, и совершенно не представлял себе, когда он
вернется. Поэтому они договорились арестовать Иисуса на следующий
день (в четверг) вечером, после того как жители Иерусалима и
прибывшие сюда паломники отправятся на покой.
Иуда вернулся к своим товарищам в лагерь, опьяненный
давно уже не посещавшими его мечтами о величии и славе. Примкнув
к Иисусу в надежде на то, что однажды он станет великим человеком в
новом царстве, он, наконец, понял, что новому царству – такому,
какого ждал он, – не бывать. Однако он радовался, что оказался
настолько благоразумным, чтобы обменять свои разочарования,
связанные с невозможностью достигнуть славы в том новом царстве,
которого он ожидал, на быстрое обретение почестей и наград при
старом порядке, который, как он теперь полагал, сохранится и
который, как он был уверен, уничтожит Иисуса и то, что он
олицетворяет. Последний осознанный мотив предательства Иуды
раскрывает трусливый поступок эгоистичного дезертира,
единственной целью которого было обезопасить и прославить самого
себя, невзирая на те последствия, которыми было чревато его
поведение для Учителя и бывших товарищей.
Но так было всегда. Иуда давно уже увяз в своем
злостном, упрямом, эгоистичном и мстительном сознании, постепенно
накапливая в уме и лелея в сердце эту пропитанную ненавистью,
злонамеренную жажду мести и предательства. Иисус любил Иуду и
доверял ему так же, как он любил других апостолов и доверял им,
однако Иуда не воспитал в себе неизменной преданности и не испытал
в ответ беззаветной любви. Сколь опасным может стать тщеславие,
когда оно сливается с эгоизмом, а его высшей мотивацией становится
зловещее и давнее, затаенное желание отмщения! Сколь
сокрушительным является разочарование в жизни тех глупцов,
которые, не сводя глаз с призрачных и эфемерных соблазнов времени,
неспособны увидеть более высокие и реальные достижения – те
непреходящие свершения, которые осуществляются в вечных мирах
божественных ценностей и подлинных духовных реальностей! Иуда
жаждал мирских почестей и постепенно всем сердцем возлюбил свое
желание; умом остальные апостолы тоже жаждали такой же мирской
славы, но в душе они любили Иисуса и делали всё возможное, чтобы
полюбить те истины, которым он их учил.
В то время Иуда не отдавал себе отчета в том, что
подсознательно он критиковал Иисуса с тех пор, как Иоанн Креститель
был обезглавлен Иродом. В глубине души Иуда всегда возмущался
тем, что Иисус не спас Иоанна. Не забывайте, что Иуда являлся
учеником Иоанна, прежде чем стать последователем Иисуса. И всё то
человеческое возмущение и горькое разочарование, которое Иуда
накапливал в своей душе, облачая в одеяния ненависти, стало теперь
органичной частью его подсознания, готовое выйти на поверхность и
поглотить его, как только он решился лишить себя защитного
воздействия своих собратьев и одновременно с этим стал жертвой
хитрых намеков и тонких насмешек врагов Иисуса. Каждый раз, когда
Иуда позволял своим надеждам подняться до небес, а слова или дела
Иисуса разбивали их вдребезги, в его сердце оставался шрам горькой
обиды. Этих шрамов становилось всё больше, и вскоре сердце,
которому столь часто наносили раны, утратило подлинную любовь к
тому, кто заставил страдать эту благонамеренную, но трусливую и
эгоистичную личность. Хотя Иуда и не понимал этого, он был трусом.
Поэтому он всегда был готов приписать Иисусу трусость в качестве
мотива, который столь часто заставлял его отказываться от стремления
к власти или славе, когда, казалось, ему ничего не стоило овладеть
ими. И каждый смертный доподлинно знает, что любовь, даже если
когда-то она и являлась настоящей, способна – через разочарование,
ревность и продолжительное чувство обиды – превратиться в итоге в
самую настоящую ненависть.
Наконец-то первосвященники и старейшины могли
вздохнуть с облегчением, получив на несколько часов передышку.
Теперь им не нужно было арестовывать Иисуса прилюдно, а получив в
качестве союзника предателя Иуду, они могли быть уверены, что
Иисус не уйдет от их суда, как это уже не раз случалось в прошлом.