8
Я тоже пропаду без вести, думала я, слушая Ваню и сидя рядом с ним на каменном полу (на не слишком холодном). Все-таки, сколько б ни бесилась ведьма, мы находились внутри обыкновенного прогретого дома. Где-то поблизости притаилась железная дверца, мерно капает с поржавевшей трубы. Но мы этого не видим и не слышим.
Какое счастье, что в понедельник не идти на работу, что абсолютно ясно сейчас, так ослепительно ясно. Лучше пропАсть вместе с фавном, думала я, впрочем не снижая своего внимания к рассказу, и периодически трогая Ванечку – то его лицо, то его плечо… Силясь тем самым как бы смягчить свинцовую жуть описываемой им правды.
--Вера! Смотри!—Сильно повысил тон Ваня, и я вынырнула из иллюзорного фильма, который он мне показывал через свое повествование, и проследила за синими очами. Ахнула!
Шерсть стремительно сходила с его козлиных ног, превращая их в человеческие. Рожки словно «уехали» в голову. Появлялись колени, икры, крепкие голени, копыта становились стопами, и на них проступали смешные длинные пальчики. Большой короче второго, заметила я. За долю секунды проскочила воспоминание из психологии: нравится тебе человек на самом деле или нет, можно судить по тому, приятно ли тебе смотреть на его голые ступни. Мне было очень приятно.
Не прошло и полминуты, как передо мной сидел человеческий мужчина, совершенно обнаженный. Он положил руку на причинное место и иного стеснения не выказал. Он не отводил от меня своей синевы:
--Это всё ты. Колдуешь незаметно даже для самой себя, потому что ты великая волшебница.
Тяга стала невыносимой. Я уселась ему на ноги и ответила:
--Нет. Просто я люблю тебя.
Ждать больше нечего. Случилось то, что должно было случиться. В подвале адской Коробки, в каменном мешке, на пыльных полах. Он входил и входил в меня, и не было в моей душе кладовой, которую он бы не посетил и не обследовал.
--Теперь, когда вы всласть нарезвились,-- громогласно сказала стена голосом Лидки, -- ты отдашь мне папирус. Не то я его убью. Он в моей власти, Верочка. – Верочка- грозящее, железобетонное.
Ваня оттащил меня и прижался к противоположной от говорящей, стене, вцепившись в меня покрепче. Словно мог меня защитить. Не бойся, подумала я, и он услышал, ослабил хватку.
Я встала, быстро натянула сарафан и храбро расхохоталась. В горле пылал ужас, разнося языки своего пламени по всему телу, и предательски наливая щеки. Я не должна обнаружить, не должна показать – мой любимый сказал, что я великая волшебница.
--Так в чем же дело? Ты забыла, где я живу? Он там! Забирай и подавись! – я подозревала, нет, я была уверена, что все не так просто. Я шутила с ней. Я изгалялась над ней, умирая, задыхалась от страха, из последних сил сохраняя ровное дыхание. Я великая, великая, могущественная Волшебница. Он так сказал.
--Не играй со мной, стерва! Ты прекрасно знаешь, что я его там не вижу! –ее голос сорвался на фальцет, и Ваня закричал. Пальцы на его руках иссыхали, съеживались, покрывались древесной корой и порастали яркими, сочными, омерзительно зелеными листьями.
--Ааа! – надрывался он от боли и кошмара.
Ангел! Ангел, ангелангел…Где же ты…Где…Где…
--Нет твоего ангела, нет! Он тебя бросил! – орала стена. А руки Вани уже представляли собой два размашистых полуживых дерева.
Я выпрямилась, напрягая остатки воли, и завопила что есть мочи, из глубины жалости, отчаяния и ненависти:
--Есть! Он есть! Есть, есть!
И тут зачирикала флейта. Тихо, грустно, как поет весеннее пустынное утро на самой дальней окраине света. Поет ручейком, поет ничтожной непобедимой травинкой, звенящим ландышем и молодой мышкой, прилежно ищущей пропитания… Не владея собой, я закрыла глаза и упала куда-то вниз.
***
Крылатый бомж, всем своим видом гармонируя с затхлым подвалом, играл на флейте. Капала труба, черная морда железной дверцы была окружена нимбом сочащегося с улицы света. Мы с Ваней-человеком, обнявшись, сидели в углу и дрожали. Ангел отнял флейту от губ, и прошептал:
--Жалко вас…
--Что же делать? – в такт ему прошептала я, не отрываясь от Ванечки.
--А делать нечего, -- вздохнул ангел. – Либо он, либо коробки с ведьмами.
--Но почему?! – вскричала я, отлепилась от Вани, подползла к флейтисту, стала целовать его в драные штаны, -- Миленький, почему? Родненький, помоги, помоги…
Он поцеловал меня в макушку. Ваня не проронил ни слова.
--Иван. Он вошел в подъезд, он виноват. Мне жаль…
--Любопытный идиот… -- Отозвался Ванечка. Сказал как дунул: тихо, безнадежно, в пустоту…
--Но и я вошла! – я ревела в драные штаны бомжа.
--Но ты Ленина дочь, ты сильная. А он…
--Проклятущая Лена. – Выдохнула я и вспомнила всю историю, которую поведал Мой Фавн.