7
Подвал поехал, затарахтел, завертелся. Я уткнулась в ноги бесчувственного фавна и тоже потеряла сознание.
Очнулась от движения, настойчивого ёрзанья под своим лицом. Подняла голову. Никакой железной дверцы. Лишь глухой каменный "мешок" и высоко качается одинокая электрическая лампочка, даруя блеклое освещение. Попалась, Верочка. Связанный фавн с заклеенным ртом извивался и мычал, требуя освобождения.
Я отклеила скотч. В дрожащей полутьме его глазищи горели небесно синим. В них штормили слезы.
Я не раздумывая села прямо попой в пыль и грязь пола, и стала развязывать веревки на конечностях своего избранника. В какой-то момент я коснулась его пальцев. Теплые и сухие. Будто он не валяется тут в холоде не знамо который час… Задохнуться недолго -- пронеслась мыслишка -- ни одной нигде щелки. Но воздух почему-то не переводился и казался даже относительно свежим. Зябко...
--Вот так вот, Фаня-Нафанаил…Такая вот «сладкая жизнь» у нас с тобой получается.
Он сел, принялся отряхиваться и потирать затекшие кисти рук.
--Я не хотел…
Я впервые говорила с ним-настоящим, незаколдованным, и пристально его разглядывала. Почему-то по фильмам и книгам фавны виделись мне исключительно стоящими. Представить сидячего фавна все равно, что сидящую лошадь. Или козла? Я плохо разбиралась в мифологии, поэтому мне было интересно изучать его мохнатые ноги.
--Знаю… Можно?
Я осторожно, в мистическом трепете, коснулась одного его рога. Он улыбнулся. В скудном свете синева его глаз сузилась от улыбки, будто два моря превратились в речки. Между нами неумолимо нарастало напряжение. Никогда я не желала попасть ни в чьи руки так, как в его. Я отвернулась от «речек», а заодно и от широкой груди. Отодвинулась, мысленно прощаясь с новым сарафанчиком, безвозвратно изгаженным и заляпанным.
--Как ты здесь оказался? Что тебя занесло в эту мерзость, к этой гадине?
--Ты меня наверное помнишь, Верочка. – Неожиданно сказал он. Мягкое «Верочка», не стальное, какое выходило у Лиды, да что там, даже у мамы. У всех. Пожалуй, первое мягкое «Верочка» за всю мою жизнь. Не баловала она меня столь нежными голосами.
Я вопросительно уставилась на фавна.
--Ваня Перепелкин.
В беззвучном вскрике я закрыла ладонью рот. Ваня! Перепелкин! Пропавший без вести одноклассник. Школа, увешенная, как одетая до последнего сортира, в листовки: «Все, кто что-то знает о Иване Перепелкине, звоните…Приметы… На вид двенадцать лет…Русые волосы, голубые глаза…Ушел гулять и не вернулся…» Я тогда проплакала три месяца, мамка забрала меня из школы в середине учебного года увезла в деревню к бабушке, залечивать душевные раны. До сих пор шрам на левом запястье. Покажите мне того, у кого нет подобного… Не узнала я Ванечку своего. Теперь моментально узнала… Конечно! Эти синие глаза. Вот почему сразу его полюбила…Почему Мой… Как же раньше не?...
Я была влюблена в него, а он в Лиду Макарову. Как и остальные. Допрыгался, бедолага.
И я кинулась его обнимать, позабыв о робости, о дистанции, обо всем… Целовать, тереться, вывинчивать рога и гладить по шерсти.
--Ванечка…Ванечка… Как же это…как же...как же...
--Верочка, милая…-- повторял он и прижимал к себе.
Я отстранилась слегка, но решила остаться в его объятиях. Чтобы опять не «пропал без вести».
--Расскажи. Как же?... -- иступленно повторила я сто раз проговоренное.
Он опустил глаза и синева исчезла, вместе со всеми другими цветами подвала. Лишь синий, этот пьяняще синий, существовал здесь, существовал для меня.
--Я бегал за ней… Как дурак… Караулил у подъезда… И раз увидел что там, где должно было быть ее окно, там дверь. Испугался… Перекрестился даже. Но любопытство победило и я зашел. Идиот последний…Оказывается, родители ихние уезжали куда-то и она колдовала... Дальше ты догадываешься… Сделала меня фавном… Из Ивана у нее Нафанаил вышел…Зомбировала… Поселила в квартире соседской. Она бабке-эльфу принадлежит.
--Да, я ее видела. Жесть что за старушенция…
--Злющая хуже черта. Я у нее прислуга.
--А почему тебя сюда бросили? И дали нам быть вместе? Как думаешь? – я провела подушечками пальцев по его щеке. Имя «Ваня Перепелкин», давно затертое в моих девичьих мечтах, со всех сторонок зарисованное сердечками и обведенное красными чернилами, внесло в наше общение интимно-родственное начало. Сначала он ответил на мою руку, скользящую по его щеке, а не на вопрос. Сначала он Поцеловал. С настолько большой буквы, что во мне всё затрещало. Затрещало в животе, в горле, в утробе. Но я приказала себе хоть немного успокоиться. Вытерла помаду с его губ. Еще капельку отстранилась. Он меня понял и заговорил:
--Законы Сказки у них. Герой с Героиней должны встретиться. Тут они бессильны, сказку все-таки пишут не самостоятельно, слава Богу. Но Лидка хочет новую Сказку, в которой она, а не ты, победит. Вопреки Сказочнику. Но ты же победишь, да? Ты ж волшебница большая и у тебя Папирус. Я знаю. Я всё подслушал.
Он сильнее сжал меня. А я скомандовала:
--Давай, выкладывай что знаешь, Ванюша. По порядку. И будем думать, как нам выбираться из этого дерьма.