Ну что же мне делать с тобой таким? Объявить джихад одному неверному? Вывернуться наружу кавернами, рубцами бел╦сыми: смотри, дорогой, вот так бывает, когда ты с другой, похоже, будто прижгли папиросами или вытравили кислотой. Но вс╦ некрасивое между нами по умолчанию запрещено - складывай белоснежные оригами, носи тончайшие кимоно, веди себя, как подобает принцессам, а свои воспалительные процессы оставь докторам - пусть они решают; впрочем, пожалуй, тебя украшает вон тот перламутровый шрам.
Ты так упоительно безнаказан, и веришь, что сл╦зки мышиных полчищ не отольются однажды разом, что вс╦ не накроется медным тазом, а мыши - да разве их всех упомнишь. Нет, я не пугаю тебя геенной, вообще ничем тебя не пугаю, дай Бог тебе после жизни бренной низвергнуться в самую бездну рая. Нет, я не ведаю, как должно быть, и как могло бы - не знаю тоже, не будь такою я узколобой, не будь такою я толстокожей. Ну просто прости мне мои печали, мои бессмысленные обиды, ночные бденья с убитым видом над чашкой с горьким соленым чаем. Прости, что я не могу быть гордой, прости, что я от всего устала, прости, что я с расписною торбой, прости, что я со своим уставом. Прости, что мерой своею меряю, кто здесь Авель, а кто здесь - Каин, прости, что я никогда не верю, что каждый новый ожог - случаен.

нет слов

Сначала я была зайцем. Толстым, пушистым, ушастым, безмозглым и оттого страшно умильным. Потом заяц как-то сам собой весь отвалился кусками темного парного мяса и оскаленных костей. И я стала уткой. Гладкой, серой, с крапчатыми крыльями, изящной китайской уткой. Я плавала в пестром от ряски пруду, пока из камышей не вылетело пламя. Утку прошило дробью, целой горстью мелкого свинцового жемчуга. Мокрая собака с горячей пастью радостно вытащила ее на берег. Внутри утки я оказалась яйцом - тонкостенным, хрупким, совершенным. Яйцо не успело даже остыть. На него наступили сапогом. Теперь я - игла. И во мне нет ничего, кроме смерти. Что самое обидное, не Кащеевой, а моей собственной.
Я правлю миром. И это очень утомительно, хотя я делаю это весьма ловко. Нужно просто одно непрерывное усилие воли, длящееся каждую секунду. Иначе мир начинает оползать пластами сырой штукатурки, из-под которой вываливаются фрагменты каменной кладки, а в дыры летит черный ветер. Если моя воля ослабнет, повсюду воцарится хаос. Главное не забывать об этом, помнить даже во сне, даже когда от усталости не видишь ничего, кроме вращающегося огненного колеса. Я - игла, стальной стержень моего мира, предательски рассыпающегося в труху.
Любовь - это сизифов труд. Ты катишь в гору огромный камень, катишь его поближе к небу, и твоя радость растет с каждым шагом. А потом он срывается, и надо все начинать сначала. И тебе кажется, что новый камень легче и уступчивей, но ты ошибаешься, это все тот же чертов камень, и до вершины тебе с ним не дойти. До вершины, к моему глубокому сожалению, - только в одиночку.
И странное дело. Чем больше я обо всем этом знаю, чем чище становится мое зрение и острее слух, тем больше мне дают советов один другого нелепее, тем чаще меня поучают, ободряют, объясняют мне истинное положение вещей и указывают на промахи. А что самое смешное, некоторые даже пытаются меня ввести в заблуждение. Извините на минуточку, если дело касается любви, то тут у меня черный пояс девятого дана. Я в жизни ничем другим не занималась. И там, где кто-то воображает себя летящей по снегу легконогой лисицей, виртуозными росчерками хвоста сметающей собственные следы, я вижу угрюмое топтание копытами в глине, сломанные ветки и дымящиеся брызги мускусной мочи. И мне скучно до зевоты.
Я - игла, я тонка и остра, и нет такой силы, которая бы превратила меня обратно в яйцо, в утку или в зайца. Поздно.
(с)
Образ с иглой поразил меня в самое сердце. Но я прихожу к выводу, что яйцо, утку и зайца можно нарастить себе снова
Вчера мне курьерской службой доставили е╦ книгу "Река Найкеле", это невероятно больно, пронзительно и близко мне.

Низкосортные поделки.

есть классная вещь-- Камю, Эссе о Сизифе. краткий смысл -- Сизиф был счастлив . я когда прочла -- не оченъ поняла,почему, собственно.а ща понимаю - потому что у других нет ни камней, ни вершин -- и некуда и нечего тащить ...остается быть в одиночку. скучно, в общем.
мне понравилась твоя идея про "нарастить". здорово.

Это не идея, Янкин, это сухой жизненный опыт
Я думаю, что она (любофф эта) становится сизифовым трудом, когда бестолкового мущщинку (а мы это любим- русские бабы)) надобно тащить на вершину, а он расслабится и лапки свесит, и есесно, не выдержишь рано или поздно, обронишь брильянтика и всё снова...
А настоящий мужчина- он сам пойдёт вместе с тобой вверх, а если надо, и тебя еще на руках донесёт

Ой, Саша, и размечтались же Вы о "настоящем мужчине"...
Днем с огнем..(с), хоть обшарь всю планету
Бывают, конечно же, исключения, но, они исключительно
принадлежат другим
Ладно, мечтайте дальше, пока молоды!

мне не нужно мечтать...
зачем Вам эта зависть? разъедает же она душу, Господи, благослови.

Никак не ожидала такого глупого ответа лично от Вас.
Ошиблась я в Вас... Жаль.
Счастья Вам! И здоровья!

мне вчера ( сегодня) ночью все рассказали-- почему бывает именно так -- как ты написала-- что мы( известно кто) любим их ( неизвестно кого)--и любим исключителъно к вершинам таскать -- нет, чтобы тихо-мирно жить-- на равнинке поживать . причем рассказали на форуме немецкий языккороче, и них ХY, а у нас--XX. вот собственно, и все...

Боже, какой пессимизм! Вы это серьёзно?

С позиции моего возраста - да, серьезно.
Счастья Вам!
Но, это не пессимизм. Пока не встретила, не могу утверждать.
Вдруг, он в пути?

Давайте, если Вы не против, верн╦мся к творчеству Анны.
Как Вам рассказ про иглу, Женя?

Прочитала.Понравилось. Не столько идеей, сколько стилем и образами. Отточеная, стальная проза. Прочитала и про Дюймовочку. Страшненький рассказик, но с искрой.

опять стихи
день сурка
Вот мое сердце сургучное, твоим именем запечатано, сохнет трещинками звездчатыми, груди льнут слепыми крольчатами, в грудь твою сонно тычутся, у тебя была таких тысяча, но - твоим именем оцарапаны мои губы, что как вино, потому что сухое красное, потому что горчит оно. Непрочитано, непрочитано то, что там, под печатью гербовой, под изящным твоим экслибрисом: эта книга из книг такого-то. Ранит губы бокалом сколотым твое имя, что как вино, потому что в хрусталь оправлено, потому что пьянит оно. Я пропитана, вся пропитана алкоголем и сигаретами, одинокие спят одетыми, а бывает и неумытыми. А бывает, совсем не спят они, на постелях своих распятые, и баюкают, будто спятили, телефонные номера. Эти судороги сердечные - бесконечные, бесконечные, никакого вам нахуй завтра, никакого в пизду вчера. Это худшая из агоний, так что дай мне скорей ладони, видишь тучи над Панксатони - нам не выбраться, день сурка. Я уже походила в шлюхах, а теперь я побуду строгой, ты один меня станешь трогать и одну меня будешь нюхать; говоришь, есть неалкоголики, у которых побольше кролики?.. Ну, любуйся. Издалека.
(С)