Что может служить нам истинной мерой?
Одни закрывают глаза, упрямо стараясь
вымерить душу тем же аршином,
что и белую стену: другие, задыхаясь,
бросаются в первые складки прибоя.
1
Мы вышли из театра, уставшие, выдохшиеся, но беспокойныe, как разум, как отпечаток истекшего цвета в свой черед устремляющегося вперед, проторенными раньше путями, и теми, где проход еще не проложен. Мы стоим в едином шаге от неба и стремимся охватить все, что нас окружает.

Ему дали две недели на работу с пьесой-
Он сказал, что синоним пьесы v Париж, и мы помчались навстречу вечно маячащей, вечно отсроченной легкости, которой, даже достигнув, я все равно не замечу.
Мы ехали выписывать чью-то новую жизнь, без нимба постели и без отравленной крови прекрасных женщин.
Он знает меня слишком хорошо, для человека, с которым меня связывает только театр и квадрат кухни. Он умеет целовать мои взгляды, бить меня словами, быть красиво жестоким и, главное, он умеет меня не любить. Не переносит, когда я с ним не спорю, и еще больше не переносит, когда я с ним соглашаюсь.
Дорога, большая, серая, вечная: я знаю, что в этот момент мы осуществляем чью-то мечту.
От этого теплее-
Мне хочется говорить о песке!
Да, о песке можно говорить, как о книгах, вазах, поездах, городах, как о карнавале на пляс де Конкорд, в толпе прохожих. Но он любит блюзы и хрустящий картофель, который жарят прямо на улице, в общем, весь оставшийся путь, мы воображаем анатомию и зарисовываем места.
2
Наш рабочий кабинет v это бистро на улице Бонапарта, где наши конспекты пропитываются кофе ╚Сартром╩ и взглядами официанток. Наши сигареты, сгорая, покачиваются в такт, в каждой строке привкус горчицы и тушеной капусты, а иногда свжий и густой вкус пива, пот на лбу и на сырых стенах погребка.
Вокруг нас Париж, Сена с набережными гитар и тельняшек, это бистро, к которому мы пригвождены по 12 часов в сутки.
Когда он выходил бродить по городу, сталкиваясь, иногда, с желтой звездой еврея и похотью проституток, я жаждала жизни и плакала, как итальянская мать на экране, над ненаписанными стихами. Но твердо знала, что когда-нибудь я небрежно брошу свою юность в камеру хранения на Лионском вокзале, наклеив билет в одну сторону на свой чемодан.
3
Поздний вечер.
Мы сидим и разбираем написанное, из десятков страниц остается 2-3, не больше.
Я злюсь и бросаюсь жестокими взглядами, но молчу, молчание больше и правильнее слов. Он говорит: ╚Если я люблю тебя не достаточно нежно, то это потому, что наши дни сотканы изо лжи и ненависти, а я безоружен╩
Успокаиваюсь.
Возможно, наша жизнь могла быть прекрасней, мы с разбега могли бы провалиться в траву или, размяв речную глину, лепить лица, которые нам дороги.
Мне хочется рассказать всем и каждому, что есть еще где-то взошедший овес и покос зеленый, агония цвета и таянье аромата. Мне хочется всегда помнить запах теплого молока и хлеба, и то, как мы глотали ╚Шерлока Холмса╩ сидя на крыше. Говорили что-то бессмысленное, бессвязное, банальное, вечное и безрассудное, в такт крови стучащей, как паровоз от дерзости и отчаянья, которое сбивало нас с ног, заставляло шататься и проклинать, иногда даже плакать. Да что там плакать v частенько рыдать и укрываться притворным равнодушием, почти испепеленными огнем, который пожирал нас и вспыхивал от первой улыбки, от первого слова, от пальцев, от каждого шага и противоречивых желаний, еще не познав безысходность жизни обворовывающей мечту.
Почему я плачу?
Потому что небо голубое!
Все v дымка, пар и выгон для ветров.
Париж- Париж, им ветер одевает тело, он утихомиривает тебя хитросплетеньями, и ты решаешься без затяжки, сейчас это нельзя полюбить, сейчас твою речь продолжает упавшее молчание.
4
Примерно четыре часа в день я жалела, что не учила французский, остальное время меня пожирали строчки, пальцы, наравне с бумагой, впитывали чернила.
Господи! Какой же безумной любовью мне дается мудрость среди торжествующих букв, пожалуй, с ней схож по воздействию только джаз в чистом виде, когда не хватает полночного солнца.
Напротив меня сидит человек, который покатился лицом за решетку кроссвордов и девушка, она приходит сюда уже седьмой день. Мне кажется, что я давно ее знаю. Я спрашиваю себя v где, в какой день, в пределах какой книги, какого глухого времени, у какой границы суток, на какой улице, в каком подъезде v я ее познала?
Я спрашиваю себя, где в это мгновенье я была с нею рядом (близко), за каким порогом, и возможно ли это теперь? Осталась ли она в моих тайных провалах, в числах, во взглядах, в альбомах, в гриме, в празднествах немыслимой мелодии? Я спрашиваю себя v где, у каких пределов разума и света? Как будто умереть и жить v одно и тоже: как будто бы просто идти v подобно волшебству! Я спрашиваю себя - где я дышала с ней одним воздухом?!
Начинаю сходить с ума.
Он вернулся с прогулки, мы посмотрели друг на друга и попытались отгадать, где мы сейчас находимся.
Но я не нашла ответов. Я не знала, из какого я предела ветра и цвета, в каком больном лице, скрипе, смещенье звезд, в каком последствии всякого начала, в каком пятне, устах, чащобах, в бряцанье каких ключей я нахожусь. Не знала, какого круга я центр: ствол, какого дерева: море, какого странствия: на чаше, каких весов взвешивать краски и цвета страницей книги.
Но он умеет приносить покой, сжимать мои совершенно безумные мысли и превращать их в ничто, в биенье губ, в кольца дыма. Он сказал, что я ускользающая, бренная, прохладная-попросил об одном v будь!
Париж- Париж, как же быстро ты впитываешься в душу.
5
На следующий день моя грудная клетка потеряла плоть, возможно, она соскользнула с костей и упала в желудок. Я пыталась проверить, но руки не слушались, точнее я просто не могла их отыскать. Я хотела рассмеяться, но мне не удалось издать ни звука. Я молча смотрела на свою оболочку.
Смирилась.
Строила в строчки слова, но так, что бы они походили на камни со мной по соседству, скрепленные человеческой рукой, и еще на те, которые лежат в тесноте, как будто рассыпаны там, где глыба, возле которой строили дом, ее не сумев уменьшить, снимает перегородку-
Все это, конечно, не бог весть как важно, без четких границ очевидной очевидности. Нет, она, конечно же, существует, но безразлична, расстроена, если совсем не бездейственна, существует одновременно со мной и смещается.
Очевидность v столь плотная, словно забвенье всего, что я увидела мельком, смещается не оставляя и следа белизны, когда я от нее отворачиваюсь, но она проскальзывает в меня, незримо, точно чье-то победное ╚я╩.
Сегодня я писала о глазах. Глаз v это уловка, чтобы было можно идти напрямик, вплоть до мира, все сводящего на нет.
6
Ухожу на улицу, с безразличием таким же, с каким смотрит в меня Париж-
Париж, здесь я натыкаюсь на саму себя!
Пытаюсь быть с ним на одной высоте и попасть в середину. Он призывает меня кого-то, взывая ко мне, а ответом будет воздух, застывший меж нами подобно улыбке.
Я начинаю понимать, что немногим дано быть причастным к небу, которое всех нас терпит. И, что расплываются в грязь иероглифы любви, гонимые к свету ветром.
Я потихонечку каменею, и мне уже хочется уткнуться в обломки колонн вместо колен, и затеряться среди безлюдных пространств. Но я обещала быть-
7
Поздно, как обычно зарываюсь под стол.
Сладкое, неповторимо сладкое одиночество, окно, опрокинутое наискось в ночь.
Хочу домой! Бродить по своей кухне, по своим квадратным метрам, по всем закоулочкам памяти, где уже не пахнет тоскою, где по воскресеньям, сидя за пыльными шторами, перестаешь верить, что жизнь могла бы сложиться как-то иначе. Где меня ждет все та же тень, где я не чувствую тела и лишь покорно и мерно бьется сердце, что было когда-то моим, а теперь, подчиняясь ритму часов, неизменно уносится к утру последнего дня, что давно миновало, но опять и опять настает, с бесплодным упрямством. А потом, в сигаретном дыму, в остром запахе свежих газет, в заботах друг о друге, целая квартира моих друзей. И я начинаю медленно ощущать себя, наполняться жадностью к жизни, вместе с боем часов над кухонной плиткой.
Как же я люблю падать, падать на нетронутый наст бытия маленькой, ничтожной крупинкой соли, ничего не видавшей, не знающей ни о чем, обреченной обо всем забывать и всему научаться сначала, ежедневно. Ведь даже убогость людская, всего лишь оттенок величия.
Засыпаю.
8
Просыпаюсь.
Париж- Париж, отпусти меня восвояси!
И пусть нас беспощадно шлифует любовь и ненависть, и мы станем под конец подобьем зеркал, поставленных друг против друга. И пусть даже последняя четкая грань ускользнет от нас в иллюзорном пространстве спасения. Пусть никто не ответит на выспренность наших речей, и ничего не выйдет из всех наших дел, совершаемых в жажде последствий.
Отпусти меня!
Я теперь твердо знаю, что несмотря ни на что все-таки есть подобие отклика, в нежных объятиях сна, которые раскрыты любому, в переливах волн, в траве неутомимой и молчаливой, в словах, что порой срываются с губ, неведомо кем рожденные, в долгих сумерках между деревьями.
Есть!
Есть подобие порыва из мрака к преддверью света разлитого в нас.
И даже в тихих и холодных словах v расставание, забвение, грусть v душа приобретает вновь утраченную частицу ясности.
Париж- Париж!!!
Даже когда ты станешь недоступным для взгляда, я буду чувствовать тебя. Ты будешь рождаться во мне покоем, при виде удобного кресла, и я буду слышать, в каждом биении сердца, хлопанье твоих дверей

Браво!!!
Очень умно написано ...о людях, которым нельзя быть вместе.

Гениально - в двух абзацах собрать столько фраз.
беспокойный, как разум, - это как ?
отпечаток истекшего цвета в свой черед устремляющегося вперед, - непередаваемо !!!
проторенными раньше путями, и теми, где проход еще не проложен - сексуально ностальгическое ? Но всё равно непонятно.
Мы стоим в едином шаге от неба и стремимся охватить все, что нас окружает. Вы парадоксальнее чем Пушкин.
Мы устали.
Театр разложил нас на части.
Беспокойный ,как разум чудовища из Нотр-дам.
Отпечаток истёкшего кровью дофина с разорванной пастью
В свой черёд устремляет вперёд нас, в никем недостроенный храм,
Мы стоим одиноко от неба в едином шаге
И хватаем все то что под руку,дофин,что со сцены,
Оказалось что это акула прибилась к ноге,
И бросаем во всех,то что рыба дала нам к обеду,
Но ведь нас окружают и нас заставляют писать,
Хорошо,ведь закончаться завтра,наверно, консервы,
Мы им выдадем ночью не только что ждут,
но и то что хотела их мать,
тоесть мать одного,что связался с последнею стервой Парижа,
Боже сколько нам ждать, под дождём елегантным,такси.
Нас волна уже скоро снесёт к елисейским полям,
Ну вас к чёрту,до Фин,вы себе поработайте для,
А я лучше в театр вернусь,мне понравился рыжий...
Дама уходит в фойе обратно.изза недостроенного храма по водосточной трубе приплывает вторая акула и лопает недоделанного драматурга...Вот так,мужчины...Пишите оперетты...

А вообще,если убрать всю шелуху,то было бы интересно.

...Если бы Вас звали Франсуаза Саган,за Ваш рассказ дрались бы редакторы...Почему все так странно устроено в этом мире?...

да не точ то бы нельзя...не хотят они просто))

беспокойныЕ как разум)))
чего же тут не понятного?...есть пути по которым ты проходишь без проблем, т.к. по ним уже ходили, а есть те, по которым ты идешь первый)))
что же парадоксального в том, что мы взглядом пытаемя охватить то, что нас окружает?))))) а пример парадоксальности Пушкина?мм?)))
я так и не поняла, понравилось или нет?))))

ну мне побитых редакторов и так хватает, по долгу службы))))))))))))))))))))))))))))

...О,Господи!...Ужасы какие...Что ж это за служба такая - редакторов метелить?...

ну эт образно выражаясь)))))))))))))

Хорошо.Попробую ещё раз.Кстати - это плюс.

Образ : мы выплыли по ступенькам как разлагающийся мозг из черепной чашки....Во первых нету точности в передаваемом,во вторых словосочетания у вас рождаются трафаретно,сплошные штампы(может это по долгу службы ? ) и лепня глиной обезяны в обезяннике.(извините за откровенность.Если бы за этим не крылось чего то действительно интересного,я не взялся бы и отвечать.Тоже плюс.)
Третье.

Так было бы хоть немного логики.Но нужно позвать всё таки Пашу Корчагина на помощь,чтоб он проложил вам узкоколейку из театра к трамваю ,а по дороге...
И так далее,если хотите ,можем продолжать разбор вашей белиберды,потому что зерно,хорошее зерно,там ,не знаю правда где,потому что не читаю сосредеточенно вещей, которые вызывают смех нелепостью,но чувствую,что потенциал имеется.Сомневаюсь однако,что вы самостоятельно способны выбрести из "глубины сибирских руд "
Но не даром.Чувствую что вы женщина неглупая.
За такой же разбор моих вещей.

а я разве у тебя что-то разбирала??...не помню такого

Значит пришла пора.
На ты так на ты...
А что писатель,не заревнует