Яков Есепкин

«Стихотворения из гранатовой шкатулки»

Каверы

XI

У Эреба велики балы

И ночные музыки чудесны,

Молодые резвятся юлы,

Пированья сие ль не одесны.

Вьется мускус, аромы летят,

Хмель щадит герцогинь безобразность,

Ах, и ангелы сами хотят

Пригубить со бочонков алмазность.

Не сюда ли влекут нас оне,

Смертоимные одницы Геи,

В ледяном восточаясь огне

И чаруя диаментом веи.

XII

И еще пировые темны,

Лишь надежды гостей исцеляют,

Но уже фавориты Луны

По алмазным дорожкам гуляют.

Разливайте в начинье арак,

Данаиды веселые, где вы,

Феи ночи, шелковый сумрак

Вас таит, милоокие девы.

Наваждение это ль, обман

Ветхих сеней, прелестниц альковных,

Пусть и вьется надмирный туман

О тлеющихся пудрах церковных.

XIII

Бледной кровию майских аллей

Очарованы внове менины,

Кто чудеснее их и милей,

Чьи прелестнее снов именины.

Ах, каждятся в летящем огне

Меловые со цветью виньэты,

Не над нами ль рыдают оне,

Паче звезд ли во мгле силуэты.

Вот стоим соваяний темней

С бутоньерками тусклого мая,

Из остья и крушницы теней

К чермным плахам жасмин вознимая.

XIV

Возберутся пеять ангелки,

Суремой наполнятся амфоры,

И порфирные наши мелки

Небодержные выжгут фарфоры.

А и что, а и что горевать

О юдольных пенатах и сенях,

Цвет граната с тоской обрывать,

Аще вечно мы в белых сиренях.

Нощной млечности хватит ли всем,

Хоть бы зрите во мраках, гиады,

Как меловницы плачут по сем

Бледным агнцам, чарующим сады.

XV

Оведет золоченый кармин

Переспелые вишни и хлебы,

Зри точеность всещедрых емин,

Это пир не у славной ли Гебы.

Се, вольно аонидам хвалить

Колченогих владетелей цвета,

Диаментами панночек злить,

Юд встречать из шумного корвета.

И еще на столы сонесут

Млечных вишен с траурной каймою,

И тогда премолчавших спасут –

В барвах звезд и со цветью немою.

Яков Есепкин

«Стихотворения из гранатовой шкатулки»

Каверы

XVI

Во надмирной юдоли гореть

Феям тьмы с божедревкой наскучит,

Положат нам еще умереть,

Несоцветность бессмертию учит.

Вновь ли Марфа обносит столы,

Ночь вифанская дышит глубоко,

Фарисеи ль опять веселы

О лафитниках – око за око.

И дадут Господь-Богу вино,

Апронахи сменят багряницы,

И в кадящейся цвети равно

Он узрит ледяные свечницы.

XVII

Вертограды чадящий нефрит

Изольют во сады юровые,

И увиждим – всетронно горит

Наше вретище, мы ли живые.

Аще мгла, это мы ль, вопия

Славим небы, молимся аллее

С тенью звезд, август, чаша сия

Паче неб и парчи тяжелее.

Со перстов наших воски текут,

Прелились оне в черные свечи,

Где по барве и цвети влекут

Нас порфирные млечные течи.

XVIII

Стража тьмы опочинет в садах

Елеонских, умчат колесницы

Герцогинь -- мы о нощных звездах

Совием тусклой кровью стольницы.

Аще плачут сильфиды по нам,

Яко чахнут юдоли язмины,

Мы доверимся вещим ли снам

И разбавим их мглою кармины.

Ах, тогда и начнут пировать

Фарисеи, по амфорной чаше

Желть вести и язмин обрывать,

На столы воск порфирный лияше.

XIX

Алавастры темней и темней,

Низа полнит начиние хмелем,

Это пир соваяний теней,

Их диаментным чествуют элем.

Нас июльская сень поманит

И оцветятся барвой лампады,

Всяк обручник теперь именит,

Сад ночной восхищают цикады.

Сколь Господе заглянет в окно

Венцианское – узрит о цвети,

Как становится кровью вино

И молчат фарисеи и дети.

ХХ

Эльфы пурпуром дышат однем,

Ночью тихой, елико живые,

Гипс фамильных аллей оминем,

Совиясь, удивим пировые.

Стол августа всещедр и богат,

Звезды смерти юнетки считают,

За нефритом – и темный агат,

Дивно Фреи цвета сочетают.

Ах, над всем этим вишни, гляни,

Сукровичные с чернью виньеты,

И каждятся в порфирной тени

Наши витые мглой силуэты.

Яков Есепкин

«Стихотворения из гранатовой шкатулки»

Каверы

XXI

Се вечерии с Иродом, тьма

Сукровичные вишни оплавит –

И превьется о хлебах сурьма,

Аще пурпур бессмертие славит.

Утром слуги отмоют полы

И винтажие мраморных лестниц,

И ярким алавастром столы

Вновь уставит хор юных прелестниц.

Нас камены сюда завлекли

Чтить всетаинство смерти, на хвою

Льется мгла, по какой и вели

Их к письма гробовому сувою.

XXII

Потемнели яркие сады,

Сон юдоли тоску навевает,

Биты червой августа плоды,

Пусть каждят, яко вечность бывает.

Август, август, мы чада твое,

Се узор твой унылый, закатный,

Пирование дивно сие,

Ах, арома, ах, воздух мускатный.

И еще белый хлеб нанесут,

И опять станут юды цениться,

И во сенях благих не спасут,

Но мы будем всенощно им сниться.

XXIII

Паче звезд воски траурных сех

Божевольных пасхалов, к Эребу

Их соклоним, о наших власех

Пурпур ветхий равенствует небу.

Вижди, вижди, сколь мы взнесены,

До пенатов и как дотянуться,

Нам юдицы нанесли во сны

Тусклых лилий, над семи ль очнуться.

Ах, зерцал червотечность язмин

Всепогибельный пусть обеляет,

Где виется по желти кармин

И лишь мгла цвет небес разбавляет.

XXIV

От пурпурно-кровавых виньет

Мы ослепли и цвета не имем,

Нощь свое диаменты виет,

Как алмазный венец и поднимем.

Яко мало еще сукровиц

Небовольным – порфирность берите,

Вы алкали чумных косовиц,

Так хотя наши муки всезрите.

Мы и станем садами брести,

Звезды плесть со дворцового тюля

И червовою нитку вести

По тлеющимся вишням июля.

XXV

Яства чинят гиады, столы

От емины и хлебов ломятся,

Аще ночь, восточимся из мглы

С диаментом, пусть Иды кормятся.

Суе речь, мы одне предстоим,

Никого, никого не осталось,

Воск пасхалов и звезды таим,

Миррой таинство их сочеталось.

Но и мало юродным сурьмы

О челах, се каморы иль нети,

Вижди нас, это, Господе, мы –

Изваянья в отравленной цвети.

Яков Есепкин

«Стихотворения из гранатовой шкатулки»

Каверы

XXVI

Отцветает и сей виноград,

Зелен был, ныне темночервонный,

Сень вдыхает пленительный смрад,

Камелотов смурод благовонный.

Выйдем нощность цветниц обирать,

Помни, Асия, наши кармины,

Иль во темном легко умирать,

Всё мы бледные прячем язмины.

Вновь морошки нанесли к столам

И сочтили Француза у Гебы,

И стекает по белым челам

Нашим воск, преливаясь на хлебы.

XXVII

По фарфору златые каймы

Соведем, а цветенья не будет

Золотого – и нощные тьмы

Окаймим, кто порфирность избудет.

Морок, морок фамильный лиют

На букетники феи Эреба,

Се начинье, из коего пьют

Вседержители цвети и неба.

Но смотри, бутоньерок витых

Меж хлебами цвета не следятся,

И в обрамнице свеч золотых

Тени мертвых царевен кадятся.

XXVIII

Воск и цветь по челам истекут,

Оживут соваянья из глины,

И Господние слуги рекут:

Он за нами послал цепеллины.

В млечных вретищах сени минем,

Тще восждали скитальцев к обеду,

Всяк преживший безмолвен и нем,

Се, Аид пусть вкушает победу.

Узрит чад Господь-Бог о свечных

Тусклых восках и цвети порфирной,

О тенетах божниц ледяных,

Мглу кадящих над слотой эфирной.

XXIX

Меловницы сидят круг стола,

Нас ли ждать, Марфа носит емины,

Велика у дворцовий и мгла,

Всепорфирность лиет и кармины.

Август, август, фарфор меловой

Где восставить сейчас, аще грезы

Улетели со чермной листвой,

Биты мглой наши белые розы.

И воидем в холодную мреть

Сех садов, где их плакать не тщимся,

И еще положат умереть –

Мы тогда с чернью роз соточимся.

XXX

Это вечный всебелый жасмин

Очеса наши цветом изводит,

Се – и лейся, юдольный кармин,

Пусть сугатно Чума хороводит.

Ах, еще ли благие цвета

Мы ждали во исчадные лета,

Яко смерть золота, золота,

Увиемся хоть в барву исцвета.

Станут нощно обручники весть

По столам цветь со кущ потаенных,

И тогда лишь предстанем, как есть,

О сукровице вишен тлеенных.