И не говорите!

Но однозначно в нашу пользу был факт совершения ею должностного преступления. Она таки выдала деньги человеку без доверенности и без паспортных данных и дала подделать подпись.

факт совершения ею должностного преступления.

Непонятно только, на что она рассчитывала? Как она могла подумать, что такое может сойти ей с рук? Вряд ли она это сделала специально. Бухгалтер же не может не понимать, что никакой нормальный человек не откажется от своей честно заработанной зарплаты в пользу незнамо кого, и деньги все равно в конце концов придется отдать. Но боролась до конца, пытаясь морочить мужику голову. И только увидев разъяренную жену потерпевшего, поняла, должно быть - все, сопротивление бесполезно, пора сдаваться...

Ну да, ну да. Перекрутилась как-то с этими деньгами, видимо...

Крашеные яйца

Во дворе, где мы жили, когда мне было четыре года, была масса детей. На Пасху все вышли с крашеными яйцами. Тогда были такие поединки: дети стукают яйцо об яйцо, чье выстояло и не разбилось - тот победил, он забирает яйцо противника. Мне ужасно хотелось поучаствовать в этой "битве титанов", но у меня не было яйца. Я вернулась домой и потребовала у мамы крашеное яйцо, чтобы быть, как все.

- Зачем тебе яйца, ты же не ешь яйца вкрутую, - сказала мама.

- Я не буду их есть. Все дети стукаются яйцами, я тоже хочу, - ответила я.

- Не получится, - сказала мама. У меня нечем красить яйца. Так что придется тебе обойтись.

От обиды и от жалости к себе я заревела в голос. Вообще-то я была очень спокойным и разумным ребенком, плакала только в исключительных случаях, поэтому на мой рев примчался папа - узнать, почему ребенок так горько плачет. Узнав, что речь идет всего лишь о крашеном яйце, сказал:

- Не плачь ты так, сейчас мы с тобой покрасим яйца.

И действительно, и часу не прошло, как я вышла во двор, имея в наличии зеленoe яйцo. В качестве краски мой папа-врач использовал зеленку. Это была, конечно, порочная идея: есть яйца, крашеные медицинскими растворами, вряд ли было полезно, на что мама и указала папе.

- Ничего, - ответил папа, - не думаю, что кто-нибудь отравится.

- Почему ты так уверен? - спросила мама. - А вдруг? Это же дети...

- Потому что никто это яйцо есть не будет. Оно прокрасилось насквозь, я же на всякий случай два сварил, одно для проверки. У него не только скорлупа, но и белок зеленый. Ну, кто будет есть зеленое яйцо? И вообще, надеюсь, она выиграет, и яйцо вернется домой в целости и сохранности, - успокоил маму папа.

Не вышло. Яйцо я тут же проиграла, сразившись с соседом по подъезду Колькой Кондрахиным. И обжора Колька сразу же, в мгновение ока, его съел! Несмотря на зелёный белок! Моя мама ужаснулась - а вдруг он все-таки отравится? Может, ему надо промыть желудок? Папа попытался ее успокоить, уверяя, что Кольке ничего не будет, он уже большой (Колька был старше меня намного, года на четыре), а доза слишком мала, это же не раствор, а всего лишь пятна на белке. И вообще - зеленка не ядовита, ничего ужасного не произойдет. Но мама все равно побежала к Колькиной матери и рассказала все, как на духу. Однако мать Кольки и не подумала впадать в панику.

- Да ладно, Гутя, не переживай ты так, - сказала она. - Вон Колька летом зелёные яблоки в чужих садах ворует и жрет килограммами, и хоть бы раз у него понос был. Сколько там той зеленки он съел? Одну каплю? Будь спокойна, ничего моему Кольке не будет.

Колькина мать была вполне адекватная женщина. Она не тряслась над своим сыном, как моя мама надо мной. Ладно бы он выпил пузырек зеленки, тогда , может, и пришлось бы желудок промывать, а от белка с зелеными пятнами Колька действительно не пострадал. Обошлось. Но это был первый и последний раз, когда в нашей семье красили яйца на Пасху.

Комариный укус (мистическая история)

В детстве я вечно ходил покусанная - комары меня любили. Потому поначалу и этому укусу никакого значения не придала: ну, укусил комар за ногу, почешется и пройдет. Но со временем стало понятно, что этот укус не совсем обычный: шишка на правой икре сбоку чуть пониже колена была большая, твердая, красная, чесалась - просто мочи не было терпеть. И из дырки на ее верхушке постоянно сочилась лимфа. Как комару удалось попасть в какой-то лимфатический сосуд да еще и проколоть его, я представляла с трудом, но, наверное, это был большой комар. Продолжалось это долго, недели две. Не помню, почему я не обратилась к папе - специалисту по кожным болезням (мне было уже 12 лет, могла бы и сообразить), наверное, не считала это серьезной причиной для просьбы о помощи. А когда показала папе - было уже поздно. Место укуса уже перестало чесаться, лимфа не текла, но бугор размером примерно 4 см в диаметре затвердел и приобрел багрово-лиловатый оттенок. Ничего с ним сделать папа не смог, бугор сам со временем побледнел, стал по цвету мало отличаться от цвета кожи, так что в глаза не бросался, но в размерах не уменьшился. Правда, достаточно продолжительное время опухоль эта мне не мешала, так что я про нее и думать забыла.

Но однажды (я уже была замужем, сыну было лет шесть с половиной к тому моменту) я ее потревожила. Не специально, так уж получилось. Во время очередных раскопок в нашем дворе (там вечно велись какие-то сантехнические работы), возвращаясь поздно с работы, наощупь (было уже темно, а фонари не горели), я зацепилась за какой-то кусок арматуры, торчащий из земли. Куском острой проволоки я расцарапала ногу. На пути проволоки оказался и след от давнего комариного укуса. И оттуда хлынула кровь. Я еле ее остановила - затянула ногу носовым платком. Дома продезинфицировала царапину, на сочащийся бывший укус наклеила бактерицидный пластырь. И со спокойной совестью легла спать.

Это была одна из последних моих спокойных ночей. Впереди у меня было множество ночей беспокойных. На сон я никогда до этого не жаловалась, засыпала сразу, как только голова касалась подушки. А тут вдруг со мной стало твориться черт-те что. Царапина зажила моментально, но место укуса опять приобрело багровый цвет, опухоль увеличилась в диаметре, и осталось чувство жжения в месте затвердения от укуса. Не постоянное - днем оно мне не мешало, я его просто не ощущала, но стоило мне лечь спать и укрыться даже не одеялом - тонкой простыней, как жжение становилось невыносимым. Ощущение было - как будто к коже подносят горящую свечу. Приходилось вытаскивать ногу из-под одеяла и так спать. Стоило заснуть и во сне втянуть ногу под одеяло, как все начиналось сначала: огонь в ноге будил меня, не давая сомкнуть глаз. Совсем без одеяла или хотя бы простыни я спать не могла - замерзала, держать открытой только ногу у меня получалось плохо - во сне человек себя контролировать не может. Надо было что-то делать.

Было лето, мы с ребенком как раз поехали в отпуск, к моим родителям.

- Лина, - сказал папа, - ты носишь на ноге мину замедленного действия. Не жди, когда рванет, иди к хирургу, это надо вырезать, и чем быстрей, тем лучше.

- Папа, ну она же столько лет мне не мешала, может, пройдет?

- Не стоит ждать, что пройдет. Не мешала, потому что ты ее не тревожила. А теперь от нее можно ждать любых сюрпризов.

Вернувшись домой из отпуска, я пошла к хирургу. Тот сказал:

- Ерунда, я почти на 100% уверен, что это новообразование - доброкачественное. Удалю вам амбулаторно, в больницу ложиться не придется, под местным обезболиванием. Я с понедельника ухожу в отпуск, через месяц - милости прошу.

Я ушла с твердым намерением вернуться через месяц. Но - человек предполагает, а бог располагает. Через месяц у меня были уже совсем другие планы. Оказалось, что я беременна. Я была счастлива и настроена во что бы то ни стало сохранить этого ребенка. Мне было уже 29 лет, я считала, что это мой последний шанс (после тридцати, я тогда была уверена, рожают только бесшабашные дурочки, мама должна быть молодая, хотя бы относительно). Поэтому я решила никаких операций не делать - а вдруг наркоз повредит будущему младенцу.

Весь срок я терпела, кое-как научившись спать с высунутой из-под одеяла ногой. Но во время родов обнаружилось новое свойство моей опухоли: она жгла меня огнем уже без всякого одеяла. Причем выглядело это так: пока идет схватка, боли в ноге я не чувствую, а как только схватка кончается, начинает гореть огнем нога. Нормальные женщины в перерывах между схватками отдыхают, некоторые даже засыпают на несколько минут (с первым ребенком я и сама так делала), потому что в перерыве между схватками организм пытается восстановить силы. У меня же не было никакого перерыва, у меня был цикл: схватка-огонь-схватка-огонь...

Когда же ребенок наконец родился, я вдруг с изумлением обнаружила, что исчезла и боль в ноге.

И боль эта больше никогда не вернулась. Мало того, сама опухоль тоже исчезла бесследно. На месте выпуклости осталась небольшая вмятинка, ощутимая только, если погладить место бывшего комариного укуса пальцем.

Папа пошутил, что выглядит так, будто вместе с ребенком я родила и опухоль. Это очень странно, но чего в жизни не бывает. С его точки зрения - совершенно необъяснимое явление, но медицина - не математика, она еще далеко не все может объяснить.

Тамара

Тамара Брагина пришла к нам в отдел сразу после школы. Закончила школу с золотой медалью, но не повезло: то ли завалила какой-то экзамен на вступительных, то ли по конкурсу не прошла, не суть важно. Красивая девочка, не просто хорошенькая - русская красавица: толстая русая коса ниже пояса, голубые глаза в пол-лица, нежная кожа, только фигурка современная - тонкая, как у подростка, да ей и было-то 17 лет всего. В отдел ее взяли техником, на копеечную зарплату - ну, без образования же. Но умница - очень быстро всему научилась, понимала нас с полуслова, ей давали довольно сложные задания - знали, Тамара не подведет, да и печатала она быстро и без ошибок, хотя и не слепым методом.

За ней тут же стали увиваться мальчики - на нашем ВЦ их было много, неженатых специалистов: и электронщики, и программисты, и эксплуатационники, - но Тамару они как-то не интересовали, она их всех планомерно отвергала. Со временем стало понятно, в чем дело. Тамара влюбилась. Предметом ее любви стал Станислав Николаевич, для нас - просто Стас, старший брат моей сотрудницы и лучшей подруги Вики. Здоровенный мужик под два метра ростом, ему было тогда уже за тридцать - вдвое больше, чем Тамаре, был он начальником научно-исследовательской лаборатории автотранспорта, имел жену и двоих детей. К нам наведывался каждый раз, когда по делам бывал в министерстве, то есть довольно часто, - сестренку любимую проведать. Он много шутил - у него было отменное чувство юмора, знал массу анекдотов и смешных случаев из жизни. Ну, немудрено, что Тамаре он понравился. Это бы ничего, если бы Тамара ограничилась простым немым обожанием. Но нет - она начала донимать Стаса своей любовью. Со стороны все это выглядело довольно странно: она кидалась помогать ему надеть пальто, провожала его до крыльца, дарила ему какие-то мелкие сувениры и даже букетики цветов... Писала письма с признаниями в любви. Дошло дело и до стихов. Стас пытался ее вразумить, ничего не выходило - Тамарин натиск на неприступную крепость только усиливался. В конце концов Стас сказал Вике, протягивая ей кучу бумажек:

- Ты должна это прочесть. Поговори с ней, Вика, может, она к тебе прислушается.

Вика почитала записки и стихи и сделала вывод:

- Ты знаешь, Линка, по-моему, она ненормальная. По ней психушка плачет. На, почитай это творчество.

Я почитала. Ну, что сказать... Все эти записки, а стихи в особенности явно указывали на то, что у Тамары с головой непорядок: мысли, без концов и начал, причудливо смешивались, она перескакивала с одной темы на другую без всякой системы, стихи и вовсе не имели ничего общего с поэзией, разве только то, что были написаны в рифму, а так это был просто бессмысленный набор слов, без ритма и размера.

- По-моему, с ней говорить бесполезно, она нас просто не услышит.

Но мы попытались. Привели Тамаре все разумные доводы, почему так себя нельзя вести, включая главные: Стасик обожает детей, Тамару он не любит, а любит жену Бэллу, никогда с ней не разведется - он же партийный, и вообще - он еврей...

- Почему это он еврей, он же Матвеев?, - спросила Тамара, наплевав на все остальные доводы; как видно, это было единственное, чего она еще о Стасе не знала.

- Потому что наша мама - еврейка, - ответила Вика.

Но все увещевания были впустую. Тамара продолжала доставать Стаса признаниями в любви. Стас перестал заходить к нам в отдел - от греха подальше. А с Тамарой стало твориться и вовсе непонятное. Всю свою любовь к Стасу она перенесла на Вику: открывала ей дверь, подавала пальто, дарила цветы, писала стихи, даже дала как-то почитать дневник... Вика тихо бесилась. И еще новая странность появилась у Тамары: она стала пропадать. Просто исчезала куда-то, потом появлялась как ни в чем не бывало. Когда начальница отдела спрашивала:

- Где ты была, Тамара? Мы тебя обыскались! - она всегда находила, что сказать: то ей стало плохо во время обеда, и она пошла к врачу, то ее тошнило, и она сидела в туалете, пока тошнота не прошла... Когда пытались ее уличить, говорили, что в туалете ее не было, отвечала:

- А я не в нашем туалете была, а в грузовых перевозках.

Управление грузовых перевозок было на втором этаже, а мы на первом...

Последней каплей стало ее исчезновение на пути в Министерство. Заместителю министра понадобились копии каких-то сводок, с бумагами отрядили Тамару. Тамара ушла - и пропала. До Министерства было 10 минут спокойным шагом, но Тамара не объявилась там ни через полчаса, ни через час. Секретарша замминистра звонила без конца - сводки нужны были срочно. Копии сводок сделали заново и отнесли бегом разгневанному замминистра. А Тамара пришла через четыре часа. Сводок при ней не было - она их где-то забыла. Зато на голове у нее была шикарная прическа. Из ее-то косы! Понятно, почему на нее ушло столько времени.

Это стало последней каплей. До всех наконец дошло, что Тамара больна. Наталья Константиновна спросила ее напрямик:

- Тамара, скажи, ты слышишь голоса, это они тебе приказывают, куда идти?

И Тамара призналась - да, голоса говорят ей, куда идти и что делать. Шизофрения... Поговорили с Тамариной мамой, еле уговорили ее обратиться к врачу.

- Нет, ни за что, вы что, хотите сказать, что моя девочка - сумасшедшая? Да у нее никогда ничего такого не было, она школу с золотой медалью кончила, это вы все ее довели!

Может, и вправду не было, до поры до времени болезнь дремала, но что-то дало толчок, и она проявилась. Что - бог весть: неудача при поступлении в университет, любовь к Стасу... Но шизофрения проявилась бы рано или поздно в любом случае.

Тамару положили в психиатрическую клинику. Вышла она оттуда через пару месяцев совершенно нормальной внешне, но все уже были в курсе, что болезнь может вернуться и обращались с ней бережно. Через полгода она уволилась, вышла замуж. Мама ее пришла к нам на ВЦ, плакала: доктор сказал, нельзя ей замуж, и детей нельзя заводить, но ее ж не переубедишь... Замужем она пробыла недолго, муж развелся с ней, когда узнал о ее диагнозе.

Последний раз мы видели Тамару где-то через год после того, как она от нас уволилась. Все сидели и работали, как вдруг раздался стук в окно. За окном стояла Тамара. Леночка Гуцу, которую взяли на Тамарино место, открыла окно.

- Девочки, не спрашивайте меня ни о чем, спрячьте скорее, за мной следят...

И собралась лезть в окно.

- Тамара, да что с тобой, войди в дверь, в окно-то зачем?

- Нет, в дверь не могу, за дверью следят...

- Да что ты такого сделала, что за тобой следят? И кто следит?

- Меня хотят убить... У меня три подруги, в трех разных городах - в Москве, Ленинграде и Хабаровске, их всех уже убили одинаковым способом: вскрыли вены и закупорили их: затолкали туда хлебные шарики - черный, белый и серый. Я осталась последняя, меня тоже выследили... Я к вам зашла по дороге в милицию, мне совсем немного осталось - тут же отделение милиции рядом, на Комсомольской, надо заявление написать...

- Кто убил? - спросила ничего не понимающая Леночка.

- Грузины... Вон, смотрите, по той стороне идет грузин, это он за мной следит!

- Да какой же это грузин? Это же типичный молдаван, вон и усы у него, как у всех молдаван, висячие!

- Вы ничего не понимаете, это он просто под молдавана маскируется, они под кого хочешь маскируются: под цыган, под румын, под молдаван... Все, он меня уже заметил, поздно лезть в окно. Ладно, пойду сразу в милицию, меня же там защитят, правда?

Мы молчали. Так было жалко ее... Ведь ее же сразу опять в психушку запрут.

- Тамара, может, не надо тебе в милицию? Здоровье твое как? Ты табетки-то пьешь, которые тебе выписывают?

- Таблетки? А при чем здесь таблетки? Я здорова, зачем они мне... Ладно, девочки, пока, я побежала!

Грустно😥

Я тоже знаю подобную историю.

Девочка в 12 лет переболела менингитом.

Девушкой влюбилась в женатого мужчину и "доставала" его точно также, как ваша героиня и с тем же диагнозом.

Только судьба ее известна.

Умерла в своей постели в 60 лет неожиданно и тихо.

Я знаю, тамарин случай - не единственный в своем роде. Менингит - да, мог привести к развитию шизофрении. Очень жалко таких людей, но коммуницировать с ними - практически невозможно. Бедные их родные и близкие... Да, и ранняя смерть среди шизофреников - не редкость, связана с сопутствующими заболеваниями: сердечные болезни, низкий иммунитет и т. д.

Певица

Валя была самой обычной девочкой. Не красавица, но с милым лицом, еще по-детски круглыми щеками, прямыми волосами соломенного цвета, которые ей не нравились - она мечтала о кудрях, поэтому с вечера, намочив волосы, туго-туго заплетала косички, а утром их расплетала, получалось подобие кудрей. Самодельные кудри держались недолго, до первой перемены, но Валя не ленилась, каждый вечер проделывала процедуру приручения волос в надежде, что к моменту, когда она станет взрослой, волосы наконец привыкнут и будут лежать красивыми волнами сами, без ежевечернего заплетания косичек.

Училась она средне - перебивалась с тройки на четверку, никакими особыми талантами не блистала. Но одна особенность у нее все-таки была: Валя до самозабвения любила петь. Голос она имела громкий, сильный, но, к сожалению, некрасивого тембра - визгливый; когда Валя пела, хотелось заткнуть уши и бежать, куда глаза глядят. К тому же у нее совсем не было слуха: в Валином исполнении любая песня звучала на манер "Синего платочка", вернее сказать, его первых двух строчек. Почему именно "Синий платочек", как ей это удавалось, не мог понять никто. Ну, вот попробуйте сами спеть, скажем, "Темную ночь" на манер "Синего платочка" - я уверена, у вас ничего не получится. А у Вали получалось:

Темная ночь, только пули
Сви-и-истят по степи...

Дальше шли сплошные ля-ля-ля-ля, до следующего куплета:

Ты меня ждешь и у детской
Кро-о-оватки не спишь...

Ну и далее в том же духе, сплошной "Синий платочек".

Наш девятый класс был сборный, все пришли в среднюю школу после окончания восьмилетних, которых в городе было три, а десятилетка - одна. Валя была вообще не из нашего города, а из деревни неподалеку, о ней никто ничего не знал, поэтому поначалу все решили, что она придуривается. "Ну, Каменецкая, ты даешь!" - говорили мальчики, когда Валя пела на переменах. Валя воспринимала это как похвалу. Девочки только кривились и переглядывались. Но Валя не придуривалась - она просто не могла не петь, песни рвались из ее груди.

В школе уже много лет существовал хор, руководил которым учитель географии Петров. Песни там пели разные: и детские, и советские патриотические, и сочиненные лично Петровым: географ сам писал к ним и музыку, и слова. Петров был человеком с большими странностями, без жены, без детей. Хор заменял ему семью. Это была "плоть от плоти его, кровь от крови". Ученики его мало волновали, они были просто инструментами, причем не очень хорошими, главным для Петрова было - довести их до ума, чтобы слаженно звучали. Но мы его любили.

В хор Петров брал только старшеклассников, не заморачиваясь с малышней. Желающих было немного, дети менялись - одни оканчивали школу и уходили, другие, наоборот, приходили после восьмого класса из других школ, и хотя никаких особых требований к слуху и голосу учитель не предъявлял, чтобы набрать необходиное для хора количество певцов Петрову приходилось заманивать народ обещанием всем поющим в хоре выставить четверки по географии автоматом. Тем, кто пел у него в ансамбле (а Петров руководил еще и ансамблем, выступал с ним на всяких смотрах, нередко занимал призовые места), он выставлял пятерки не глядя, но в ансамбль попасть было трудно, для этого надо было и в самом деле уметь петь. Я туда попала случайно: когда Петров отбирал девочек из хора для своего ансамбля, оказалось, что у меня очень низкий голос, чуть ли не бас, редкий голос для девочки-подростка. Петров был счастлив, обнаружив меня. Хотя я не обладала ни особым умением петь, ни особой музыкальностью, но слух у меня был, а для партии третьего голоса, сказал Евгений Николаевич, моих данных вполне достаточно.

Валя не претендовала на то, чтобы петь в ансамбле, но и в хор Петров ее не взял, отмел сразу, сказав: "Нет, Каменецкая, ты не можешь петь в хоре. У тебя нет музыкального слуха." Валя умоляла принять ее в хор, но Петров был непреклонен. Единственное, что он ей разрешил, это присутствовать на всех репетициях, но при условии, что она будет сидеть с закрытым ртом. Валя пообещала, что она будет нема, как рыба.

Через какое-то время Вале показалось мало просто сидеть в зале во время репетиций, и она опять стала приставать к Петрову: "Евгений Николаевич, а можно, я буду стоять на сцене вместе со всеми? Я буду петь беззвучно, только губами шевелить, вот увидите, меня не будет слышно. Можно, Евгений Николаевич?"

Петров, человек, в сущности, добрый, разрешил. И гордая Валя встала в общие ряды. Не только на репетициях, но и во время выступлений. Но долго она не продержалась. Во время одного из выступлений хора Валя не выдержала и раскрыла рот. Голос её - сильный, резкий, похожий на визг, почти ультразвук, так долго удерживаемый взаперти - взмыл над залом, ударил по ушам, зазвенели стекла... Хор замолк, как будто всем разом заткнули рты.

Что тут поднялось в зале, трудно поддается описанию. Хохот, гвалт, топанье ногами, свист и улюлюканье... У Петрова случился сердечный приступ, пришлось вызывать скорую. Слава богу, скорая приехала достаточно быстро, еще бы полчаса, и история могла закончиться инфарктом. А так - откачали, и ладно. Но Валя навеки была отлучена от хора.

Заметки про нашего мальчика

1.

Новый 1983 год мы уже встречали в новой квартире, почти обжитой. Муж привел ее в порядок без меня: проводил там все вечера, по субботам даже ставался ночевать на раскладушке, Он нанял людей, чтобы поциклевали и отлакировали паркет, вымыл окна, отдраил кафель и сантехнику, повесил карнизы, а на них - шторы, привез и собрал мебель, даже люстры уже висели, когда я наконец соизволила прийти и посмотреть, как выглядит в готовом виде наша долгожданная квартира. Муж даже обиделся на меня, что я так долго не приходила посмотреть, что он сотворил. Про то, что я могла бы и помочь, он даже не заикался.

- Какая ты равнодушная и нелюбопытная, - сказал он мне. - А вдруг бы я все сделал не так, как надо?

- Я тебе доверяю больше, чем самой себе. Кто из нас три года слесарем работал - я или ты? И вообще, ты же знаешь, у меня времени нет: дети, стирка, уборка, готовка... Все вечера заняты, и суббота тоже занята хозяйственными делами. А по воскресеньям мы проведываем родителей, тебе ли не знать... А ты - молодец, ты все сделал правильно.

Дом был чудесно расположен, внутри квартала, так что даже шум транспорта до нас не доносился. Мишина школа была совсем рядом - только через дорогу перейти на светофоре, площадка для игр - прямо под балконом, детский сад для Вовика - за углом, даже и дорогу переходить не надо, он сам туда ходил, я его отпускала одного. Стояла на балконе (один балкон у нас выходил на детскую площадку, другой - на детский сад) и смотрела, как он входит в ворота - он всегда оборачивался и махал мне рукой. Мальчик мой обожал свой новый детский сад не меньше, чем старый, всегда сидел там до победного конца. Я приходила с работы в семь, заходила в группу, говорила воспитательнице: "Я уже дома" - и уходила. А Вовик дожидался, пока заберут последнего ребенка, то есть до восьми, провожал воспитательницу Лиду почти до автобусной остановки и приходил домой. Это была полная идиллия, даже не могу представить такое здесь, в Германии. Трехлетний ребенок сам идет в садик, сам возвращается. Фантастика! А тогда это было в порядке вещей, ничего странного мы в этом не находили: дети же играли во дворе сами, без родителей, без бабушек-дедушек, почему бы им самим не пойти в садик, если садик - в том же дворе? А с молоденькой воспитательницей у нашего ребенка любовь была взаимная: он обожал ее, она его - они жили душа в душу.

***

Решив, что 11 лет - возраст вполне солидный для ребенка, чтобы оставлять с ним младшего брата, мы наконец стали выбираться из дому, чтобы развлечься, хоть иногда: в кино, в театр. Я оставляла детям ужин, договаривалась с Мишей:

- В полдевятого уложишь малого спать, а сам можешь еще немного посидеть, почитать. Нас не жди — мы придем не раньше половины одиннадцатого.

Дети не возражали. Когда мы возвращались, они всегда спали. Наутро я всегда расспрашивала Мишу, как им было, слушался ли его Вовик, не скандалил ли, когда он его укладывал.

- Нет, - отвечал старший сын, - всё было хорошо. Он слушался, только я от него все равно так устал, что тоже лег спать в полдевятого.

Я ему верила: наш младший ребенок мог кого угодно умотать одними вопросами.

Но со временем Миша приспособился. Он научил брата цифрам и математическим знакам и стал задавать ему письменно примеры на сложение и вычитание, а со временем научил строить графики по координатам точек, параллельно объяснив ему, что такое отрицательные числа: оси координат у него были и с отрицательными числами тоже. Говорил ему:

- Если все точки поставишь на правильных местах, то, когда их соединишь, получится что-нибудь интересное.

- А что? - спрашивал малыш.

- Увидишь, когда построишь.

Вовик старательно трудился, ну, и получал в результате то кленовый лист, то звезду, то домик... А старший получал долгожданную свободу.

***

Со временем, года в четыре, Вовик захотел научиться читать. Я запретила, сказала домашним:

- Ни за что. Даже буквам его не нужно учить, ни к чему хорошему это не приводит. Пусть его в школе учат. Помните, как скучно было Мише в первом классе? Ладно еще задачки, но если его читать-писать научить, так что он в школе будет делать?

Миша согласился, а муж сказал:

- За меня можешь быть спокойна, я его точно ничему не научу.

И то правда: муж, став начальником отдела, зачастую задерживался на работе, ему было не до того.

Каково же было наше изумление, когда однажды ребенок (ему было тогда года четыре с половиной), усевшись в кресле с довольно толстой книгой - созрел, чтобы продемонстрировать нам свои знания и умения,- раскрыл ее на первой попавшейся странице и бегло принялся пересказывать слово в слово рассказ Драгунского "Что я люблю". Был субботний вечер, все как раз собрались в большой комнате.

- Надо же, - сказала я. - Как это тебе удалось выучить наизусть такой большой рассказ?

- Мама, ты что, не понимаешь? Я ничего не выучил. Я читаю.

Я открыла книгу на другой странице, ближе к концу, сказала:

- Читай.

Ребенок без усилий прочел страницу из середины другого рассказа.

У меня челюсть отпала, все остальные выглядели не менее озадаченными.

- Так, - сказала я. - Я же просила не учить ребенка читать. Чья работа?

Муж и старший сын хором ответили:

- Не моя.

- Мама, меня никто не учил читать, - сказал Вовик. - Я сам научился.

- Но как ты мог научиться читать, если ты букв не знаешь?

- Захотел - и научился. И буквы я тоже сам выучил.

Больше нам от него ничего добиться не удалось. Потом, уже когда он подрос, я еще раз предприняла попытку понять, как он смог научился читать. Спросила его, он ответил:

- Не знаю. Я не помню времени, когда не умел читать. По-моему, я умел читать всегда.

Конечно, это было не так, но субъективно он это так ощущал.

***

Лет с пяти Вовик стал в садике собирать вокруг себя всех желающих послушать книги. Воспитателница Лида говорила, что таких набиралось немало, по 10 -12 детей. Они все усаживались в кружок вокруг него, и он бегло, как взрослый, с выражением читал им. Лида говорила, что для нее это реальная помощь, ведь группы были тогда большими, по тридцать и более детей, это на одну-то воспитательницу и одну нянечку. Ладно, когда они носятся на улице, а когда в группе? Наш малыш оттягивал на себя треть группы, это было очень существенно, Лида могла в это время занять нелюбителей книг чем-то другим, им более интересным.

Дома он довольно быстро перечитал все детские книги: всяческие сказки - народные и литературные: Винни-Пуха, Алису в стране чудес, Мери Поппинс, все шесть томов Волкова про волшебника Изумрудного города, книги про Незнайку, сказки Джанни Родари... Потом принялся за серию "Мир приключений", которая в то время выходила в Кишиневе (выборочно), добрался до фантастики - прочел повести Кира Булычева об Алисе Селезневой - девочке из будущего, Александра Беляева, Уэллса "Человек-невидимка"...

Я с отторопью смотрела, как он глотает книги, которые ему совсем не по возрасту, и думала: А что же дальше? "Война и мир"? Но тут он наконец нашел то, что искал: он стал выборочно читать тома из детской энциклопедии, и мы все вздохнули с облегчением. Тут уже надо было думать, осмысливать, так что скорость чтения замедлилась, детской энциклопедии должно было хватить надолго. Хорошо помню, как одно время его очень занимала проблема размножения: как размножаются, скажем, муравьи. Или змеи, или бабочки. Или растения. Я с ужасом думала о том времени, когда мне придется объяснять ему, как размножаются млекопитающие, в частности люди. На счастье, мне попалась какая-то переводная книга с картинками типа занимательной анатомии, кажется, она называлась "Тайны анатомии" , где двое детей, волшебным образом уменьшившись, путешествуют внутри человеческого тела. Эту книгу он изучил очень внимательно и сказал мне: "Я почти все понял. Есть еще кое-что непонятное, надо вырасти, жениться, тогда уж точно всё будет ясно".

Господи, он же был еще совсем маленький ребенок, я еле удержалась от смеха - боже упаси было рассмеяться, это было бы для него оскорбительно, он же был абсолютно серьёзен! Он в детстве вообще был очень серьезный мальчик, например, мог сказать: "Мама, ты знаешь, папа у Юры Хемича (соседского мальчика, с которым они ходили в одну группу в детском саду) пьет водку. У них полно бутылок на балконе. Это же очень вредно - употреблять алкоголь. Я так ему и сказал". Приятелю моего мужа Алику он как-то высказал: "Дядя Алик, зачем вы курите? Вы же можете заболеть неизлечимыми болезнями, например, раком легких".

Люди терялись, когда такое слышали от пятилетнего ребенка, не знали, как реагировать. Нам пришлось потратить массу усилий, чтобы отучить его делать замечания взрослым, он никак не мог понять - почему?

Это была полная идиллия, даже не могу представить такое здесь, в Германии. Трехлетний ребенок сам идет в садик, сам возвращается. Фантастика! А тогда это было в порядке вещей, ничего странного мы в этом не находили: дети же играли во дворе сами, без родителей,

Когда говорят,что в союзе все было плохо удивляюсь.

Ви зююс!

Какие умницы!

Я думаю, мальчик выучился читать, следя по тексту, когда читали ему, поэтому читал, как взрослые - бегло и с выражением. Так училась читать и я. Мне было скучно сидеть и ничего не делать, когда читают вслух. Мне надо было непременно видеть этот текст, да ещё и картинки. Например, когда воспитательница читала про Алёшу-почемучку. Не помню, чтобы мне давали читать другим детям в садике - но в начальной школе точно водили в другой класс занимать детей в отсутствие учителя чтением им вслух. Так что, я вашего мальчика очень хорошо понимаю.

Конечно, не всё. Нам не пришлось в полной мере испытать то, что досталось на долю старшему поколению, так что грех жаловаться. Мы были тогда молоды, другой жизни не знали, так что не рефлексировали, а просто жили и радовались жизни.

Не знаю, Таня, может вы правы, а может - нет. Я не замечала его особой любви к рассматриванию текстов и картинок. У меня сложилось впечатление, что скорее он сопоставлял у меня за спиной выученное наизусть с печатным текстом (он знал массу стихов и сказок и безошибочно находил в книге страницы с нужным текстом, когда просил что-то почитать). Каким-то образом он умудрился еще и понять, что значат непроизносимые буквы (ъ, ь) и знаки препинания: на них он притормаживал, это создавало впечатление чтения с выражением.

А пластинки со сказками вы разве не слушали? Прекрасное исполнение, артистическое чтение... Было, что сопоставить.

Как-то раз мы с ребятишками поехали в санаторий и пошли в детскую комнату. Вошли в игровую, а там на проигрывателе стояла сказака "Старик Хоттабыч" с незабвенным Николаем Владимировичм Литвиновым и его амечательной командой. Я чуть не прослезилась. И выяснила, что могу продолжать с любого места )))

А пластинки со сказками вы разве не слушали?

Вот чего не было, того не было. У нас даже проигрывателя не было. Всё сами-сами... Потом, уже во времена перестройки, муж организовал программистский кооператив, и все у нас появилось: японский музыкальный центр, телевизор SONY. Но тогда ребенок был уже большой, ему было 8 лет, и у него были совсем другие интересы: его интересовал только персональный компьютер. Хотя нет, песни Высоцкого он слушал, сестер Берри, еще что-то, ведь все, что раньше было только на магнитофонных кассетах, стало выходить на пластинках, я их покупала. Кстати, эти пластинки мы взяли с собой (положили в контейнер), часть раздарили потом (среди друзей и их детей нашлись коллекционеры), часть еще есть до сих пор, хотя, разумеется, никто их уже не прослушивает. Стоят, пылятся, не выбрасывать же.

У нас телевизора долго не было, а вот проигрыватель - обязательно! Оперная и опереточная классика, романсы, советские композиторы, ВИА, как только начали выходить. Рио-риту, помню, в детстве любила. Ну и - А.В. Литвинов сотоварищи, а как же! Радио, опять же! Так что, я знала, что "Дж. Пуччини" (ц)

А вот момента обучения меня чтению тоже не припомню. Может, и не занимался никто особенно, раз уж ребёнок сам оказался читливый.

Радио, опять же!

О, напомнили, радио! Радио у нас точно было - транзисторный приемник Спидола. Я писала про него, если вы помните: как малыш в шесть месяцев добрался до приемника через прутья кроватки и частично выломал, частично вырвал из него тумблеры, а добычу спрятал их за пазухой запихал в ползунки. Но приемник, вообще-то, был папиной игрушкой, дети и я были к нему равнодушны. Нет, ну слушали, конечно, какие-то передачи типа "С добрым утром!" или радиостанцию "Маяк", но детские передачи - нет, не припомню. Муж, кстати, до сих пор любит радио, у нас стационарные телефоны имеют функцию радио, так что на кухне, когда я занята делом, муж настраивает телефон на какую-нибудь интересную радиостанцию, чтобы мне не было скучно в одиночестве. Телевизор я не очень, особенно на кухне, а радио во время кухонных работ - в самый раз.

Заметки про нашего мальчика

2.

В школу муж решил отдать его в шесть лет, но не тут-то было. Нам сказали: да, ребенок у вас очень развитый, но физически он еще к школе не готов. Придется ему еще год походить в детский сад. Если бы он родился хотя бы в декабре, мы бы его взяли, а так - нет, никак, таковы правила. Но мой муж, "уж если он чего решил, то выпьет обязательно". Он нашел ход. Кто-то познакомил его с завучем нашей районной школы, куда ходил Миша. С этим завучем они придумали, как обойти ограничение на возраст. Тогда (не знаю, как сейчас) при подаче заявления в школу к документам прикладывалась копия свидетельства о рождении ребенка, но не отксеренная, а просто заполненная родителями от руки. Секретарь, принимая документы, сверял копию с оригиналом, а затем возвращал оригинал, а копию оставлял. Завуч сам принял у мужа все документы, при этом предложил вписать в копию свидетельства вместо реальной даты рождения Вовика 26 октября. Мужу это обошлось всего лишь в бутылку коньяка "Белый аист". Кроме того, он пообещал отдать его в класс к лучшей учительнице из имеющихся (мы были по горло сыты Тамарой Федоровной, первой учительницей Миши, так что муж решил подстраховаться). Забегая вперед, скажу: не помог даже блат. Наталья Борисовна, которую завуч считал лучшей учительницей начальных классов, оказалась может, и получше Тамары Федоровны (внешне уж точно), но ненамного, это мы поняли довольно быстро. Возможно, для обычных детей она и была хороша, но с нашим ребенком она просто не знала, что делать. Не было у нее такого педагогического опыта.

Единственное, чего наш сын не умел в первом классе - это писать. Вернее, он умел писать только печатными буквами, писать по-настоящему ему надо было научиться. Чтение, математика - это была для него скука смертная. Почти сразу Наталья Борисовна вызвала нас в школу на разговор, сказала:

- Я так не могу. У меня 40 учеников, все дети как дети, а ваш ребенок требует особого внимания. Я не успеваю давать ему дополнительные задания, он слишком быстро их делает, а потом мешает всем окружающим. Надо что-то предпринять...

С чтением мы решили просто: договорились, что он будет приносить свою книгу на урок и будет ее читать, пока все занимаются по букварю, так он будет занят. С математикой было сложней, но было решено, что он будет решать задачи с опережением, пока не дойдет до конца учебника. Подозревая, что это произойдет слишком быстро, муж предложил:

- А еще пусть переписывает какие-нибудь тексты, писать-то он толком не умеет.

Наталье Борисовне стало полегче. Хотя бы на уроке чтения наш ребенок был занят и никому не мешал. Но с учебником математики он разделался довольно быстро, писать красиво тоже научился за пару недель, а просто переписывать тексты ему не понравилось, он это воспринял как пустую трату времени. Терпел, но с трудом. Так что красиво писать перестал, едва научившись, переписанные на уроках математики тексты выглядели, как нацарапанные куриной лапой. Заставить его писать красиво, как требовала тогдашняя школьная программа, было невозможно, но зато писал он абсолютно грамотно не только с точки зрения орфографии, но и с точки зрения синтаксиса.

Мне хорошо запомнилась история с его первым сочинением, написанным в начале октября. Тема сочинения была - о белке. Наталья Борисовна рассказывала нам:

- Все дети как дети. Кто два предложения из трех слов написал, кто три, кто вообще ничего. А ваш накатал целую страницу. Да ладно бы только это! Но ведь он использовал в тексте все знаки препинания, имеющиеся в русском языке. Причем все правильно. Не только точку и запятую, но и тире, двоеточие, восклицательный знак и даже точку с запятой. Просто ужас какой-то!

- Да почему ж ужас-то? - спросил Лёва.

- Ну, это же как-то ненормально... Ребенок только что писать научился, никаких правил не знает, а уже пишет абсолютно без ошибок, как далеко не все взрослые могут писать.

- Я, например, не могу, - честно признался мой муж. - Я понятия не имею, когда нужно ставить двоеточие, а когда тире. А точку с запятой я никогда в жизни не использовал. Но это же не значит, что я нормальный, а мой сын - нет. Писать-то он только что научился, но читает-то он уже давно. Я вот во время чтения никогда не обращал внимания, когда какие знаки препинания ставятся. И как слова пишутся. А он, небось, обращал...

- И вообще, у него, наверно, то, что называют врожденной грамотностью, - добавила я.

- Не верю я во врожденную грамотность, - сказала Наталья Борисовна. - Но, наверное, в самом деле сказывается то, что он очень много и вдумчиво читает и хорошо запоминает.

Она была неправа. Есть, есть люди с врожденной грамотностью, и наш ребенок - один из них. Он достаточно грамотно писал на всех языках, которые изучал, даже не обладая поначалу большим словарным запасом (про первый диктант в немецкой школе, который он писал сразу по приезде, имея в запасе парочку немецких слов, я как-нибудь напишу, это было смешно). А уж со временем стал писать одинаково грамотно и на русском, и на румынском, и на немецком, и на английском. Вот только норвежский не выучил, хотя прожил в Норвегии два года. Ну, так на нем он и говорить не научился - не понадобился ему норвежский, обошелся английским.

****

26 октября ребенок пришел из школы в недоумении.

Мама, - сказал он, - меня сегодня поздравили с днем рождения. Но я же родился 26 января...

- Черт побери, - подумала я, - в документах осталась неправильная копия свидетельства о рождении!

- Надеюсь, ты не стал всех разубеждать, что тебе до дня рождения еще три месяца?

- Нет, не стал. Я ничего не понял, но промолчал.

Пришлось напомнить завучу, что в документах нашего ребенка надо бы заменить поддельное свидетельство о рождении на настоящее, вернее, фальшивую копию на настоящую, что мой муж и завуч успешно проделали.

****

Первую двойку наш ребенок получил по чтению. Я просто обалдела, когда увидела её в дневнике.

- За что? - только и смогла вымолвить я.

- Мама, она мне в середине урока вдруг говорит - продолжай! А откуда я знаю, что продолжать, я же свою книгу читаю, а не букварь. Вот она мне двойку и поставила...

Пришлось опять идти разбираться с учительницей. Я пыталась ей объяснить, что ребенок не может одновременно читать свою увлекательную книгу (которую она ему читать разрешила!) и следить за тем, на какой странице букваря, в каком конкретном месте находится весь класс, он просто не в состоянии это сделать.

- А что же мне делать? Я ведь должна его аттестовать за первую четверть, не могу ж я ему просто так поставить пятерку, другие же дети видят, что он особенный, и отношение к нему особенное, им не нравится!

- Но так же тоже нельзя! Ну, вызовите его первым, что вам стоит? И волки будут сыты, и овцы целы!

Заметки про нашего мальчика

3.

В те времена и слова-то такого не было — моббинг, но сам моббинг существовал всегда, просто нам повезло — никого из нас (ни меня, ни мужа, ни Мишу) никогда не травили. Моббинг в школе штука такая, любой может стать жертвой: самый толстый или самый больной, круглый отличник или самый тупой, одетый хуже или, наоборот, лучше всех, в общем, хоть как-то выделяющийся. Если выделяющихся нет — можно придумать что-нибудь порочащее. Вовик наш в классе оказался самой подходящей мишенью, он у всех был как бельмо на глазу. В первом классе ему досталось по полной. У него вечно что-то пропадало: то шапка, то одна варежка (через день-два чудесным образом находились), то альбом для рисования (нашелся через неделю без обложки), то пенал (нашелся, но без карандаша с резинкой) и т. д. Я никак не могла списать это на его забывчивость и рассеянность, наоборот, он был собран и аккуратен сверх меры. Поэтому никогда его не ругала, чувствовала, что его вины тут нет. А он расстраивался. Потом стало еще хуже — дошло до драк. В классе он дружил с соседским мальчиком, Алешей Тимофеевым, этот Алеша тоже был выдающейся личностью: крупный увалень, на голову выше нашего маленького и шустрого Вовика, тугодум, очень медлительный во всем. Ну, в общем, такой же кандидат на роль жертвы, как и наш ребенок. Их обоих постоянно задевали на переменах — толкали, ставили подножки, после школы, по дороге домой, могли запустить в спину ком грязи или сорвать ранец и бросить его в лужу... Особенно изгалялись двое — Женя Кравченко и Петя Донцов, дети вроде бы из нормальных семей, мама Жени работала в торге, мама Пети была зубным врачом. Я пыталась поговорить с Петиной мамой, но из разговора ничего не вышло, она мне сказала: дети сами разберутся, не надо лезть в их отношения. Дошло до того, что папа Алеши стал их встречать после уроков возле дверей школы. Правда, не каждый день, а только когда работал во вторую смену. Я пыталась научить ребенка давать сдачи — без толку, драться он не умел и не хотел, точно так же, как и Алеша. В те дни, когда Алешин папа не мог их встретить, они просто спасались бегством, причем Алешка вечно отставал. Пожаловаться учительнице (как делают в Германии) или натравить на обидчиков Мишу (он учился в той же школе) ни детям, ни родителям даже в голову не приходило — это же не по понятиям, прослывешь ябедой, это еще хуже, чем слабак.

Хорошо, что все это продолжалось недолго. Плохо, что закончилось очень печально. Однажды Алеша с Вовиком слегка задержались, не успели вовремя уйти из школы, а Петя с Женей и еще одним мальчиком из их класса, Максимом, перегородили им дорогу к светофору, не давали пройти, швыряли в них камни. В это время мимо проходил какой-то старшеклассник (так рассказывал мне Вовик), он увидел это побоище, крикнул им что-то типа "А ну, прекратили!" Петя с Женей послушались, перестали швыряться, а Максим — нет. Тогда незнакомый мальчик погнался за ним, поймал и стал бить. Кулаками. Избил и ушел. В результате Максим попал в больницу с разрывом селезенки. Все обошлось, к счастью, но резонанс это дело получило громкий. Детей таскали на опознания, требовали назвать имя, от нашего Миши добивались признания, что старшеклассник, повинный в избиении, имеет к нему какое-то отношение. Миша сразу сказал, что понятия не имеет, кто это такой, нет у него ни таких друзей, ни таких одноклассников. Дети тоже никого не опознали в школе — ни Алеша с Вовой, ни Петя с Женей, ни Максим. Так никого не нашли и никого не наказали. Это был просто случайный прохожий, поди найди такого — мальчика лет пятнадцати-шестнадцати (Вовик сказал, что он был постарше Миши, но не намного), темноволосого, без особых примет. На том дело и закончилось. Но после этого случая Вовика с Алешкой гнобить перестали.

****************
Вспомнилась еще одна "первоклассная" история — конфликт с Натальей Борисовной в конце первого полугодия.

Однажды Вовик пришел домой без портфеля. Рассказал нечто, на наш взгляд, совершенно невероятное: якобы учительница его ударила. Поэтому он демонстративно собрал свои вещи и пошел к двери, а когда учительница попыталась его задержать, швырнул портфель на пол и ушел всё равно. Хорошо, что было еще тепло, и он был в одной форме, в таком состоянии он, наверно, и про верхнюю одежду бы не вспомнил, у него было одно желание — немедленно покинуть школу.

- За что ударила? - ничего не понимая, спросила я. - Ты плохо себя вел?

- Нет. Не за то, что плохо себя вел, а за то, что плохо писал.

Мне это показалось совсем диким. Как это, ударить ученика за плохой почерк? Бред какой-то...

Выяснить удалось следующее. Он действительно поначалу писал аккуратно, очень старался — пока не научился. Потом это ему наскучило, и он стал писать быстро, но мелко и некрасиво. Наталья Борисовна пыталась его вразумить, но не тут-то было. Выводить буквы красиво ребенок отказывался категорически. И учительница не выдержала: шлепнула его по руке ладонью. Это его страшно оскорбило, его же никто никогда не бил - ни мама, ни папа, ни брат, а тут - чужая тетка, да какое она имела право! Он же ощущал себя личностью, и шлепок этот воспринял именно как насилие над личностью. Мы с мужем пытались как-то его успокоить, приводили разные доводы, но поскольку сами никак не могли учительницу оправдать, выходило у нас плохо. Одно ребенок понял - в школу ходить придется все равно, альтернативы нет.

И он стал именно что ходить в школу, а не учиться в ней. Сидел на уроках, ничего не делая, просто смотрел в окно. До каникул оставалось всего ничего. Начались контрольные работы за четверть. О чем он думал, я не знаю, о событиях знаю только со слов Натальи Борисовны. Первая контрольная была по математике. Он не стал ее писать. Точно так же, как и на обычном уроке, сидел, сложа руки, и смотрел в окно. Учительница не знала что делать. Но пересилила себя, сказала:

- Вова, выйдем в коридор.

Вышли.

- Ты меня извини, - сказала Наталья Борисовна. - Я виновата. То, что я тебя ударила по руке, это неправильно. Но и ты ведешь себя неправильно. Не как школьник. Здесь не детский сад, ты должен это понимать, никто с тобой цацкаться не будет. Если не будешь учиться, вернешься в детский сад, куда ты по возрасту относишься. Ты этого хочешь?

- Нет, - сквозь зубы ответил ребенок.

- Тогда иди в класс, у тебя есть еще 25 минут, хватит, чтобы написать контрольную. И забудем эту историю. Согласен?

- Да, - сказал ребенок.

И действительно — пошел, написал контрольную, получил свою пятерку. Он ее простил, но не забыл. Уважительное отношение к учительнице так и не вернулось.