Любимое.Для души.
https://www.facebook.com/share/r/19V3XmtBzn/
Быть умной женщиной – это хорошо. Но лучше – быть мудрой! Чем мудрость отличается от умности?
Умная женщина, обнаружив ошибку мужа, ткнет его носом. И напомнит, что она его об этом предупреждала. Мудрая женщина – поддержит, приободрит, иногда сделает вид, что ничего не заметила. Умная женщина в кризисной ситуации возьмет бразды правления и научит мужа жить правильно. Мудрая женщина очень тонко покажет ему направление и поддержит в намерении дойти туда. Умная женщина будет учить детей математике, несмотря ни на что. А мудрая – увидит в каждом из них личность.
Умная женщина на работе будет стараться быть лучше других и не совершать ошибок. При этом большинство коллег будут относиться к ней очень настороженно. Мудрая женщина создаст в коллективе атмосферу любви и тепла. Умная женщина будет вмешиваться в жизнь своих взрослых детей, давать им непрошенные советы и рекомендации, рассказывать им о том, как правильно растить детей. Мудрая женщина позволит детям получить свой жизненный опыт и поддержит в любой ситуации. Умная женщина будет бороться с влиянием свекрови, отстаивать свою независимость от родителей, ругаться с ними из-за их советов. Мудрая женщина научится улыбаться, слушать молча, соглашаться. И делать по-своему. С любовью.
Умная женщина хочет изменить весь мир, переделать всех людей вокруг. Мудрая женщина начнет меняться сама. И примет других такими, какие они есть. Умная женщина думает, что счастлив тот, кто прав. А мудрая женщина знает, что прав тот, кто счастлив.
Одних стираешь, словно мел с доски.
Других с трудом из сердца вырываешь.
И без одних ты счастливо живешь.
А без других никак не выживаешь…
Одни уходят, не оставив след.
Других следы прибой времен стирает.
А кто-то оставляет шрам в душе.
А кто-то саму душу забирает…
- Маргарита Фортье.
Если не знаешь, что делать, дождись до утра.
Всем же известно — оно мудренее, чем вечер:
Вдруг завтра ветер подует попутный — не встречный,
И поменяется к лучшему снова игра.
Если не знаешь, что делать, то дальше живи,
Чай завари золотистый, желательно с мятой,
Слушай дожди, если синее тучами смято,
Луч, залетевший случайно в окошко, лови.
Если не знаешь, что делать — остынь, подожди,
Глупой обиды пожар погасить постарайся
И за приятное, милое что-то цепляйся,
Мыслей тяжёлых колёса в уме не крути.
Если не знаешь, что делать, то вспомни о том,
Что есть у жизни не только плохие сюжеты —
Разве охапками радость не слала букеты,
Разве печали одни наполняли твой дом?
Сколько их было моментов, когда ты не знал,
Что делать дальше, но все узелки развязались…
Лишь бы все близкие рядом с тобой оставались,
Лишь бы любви огонёк, не сдаваясь, пылал!
Анна Опарина
…О, одиночество, как твой характер крут
Посверкивая циркулем железным
Как холодно ты замыкаешь круг
Не внемля увереньям бесполезным
Дай стать на цыпочки в твоём лесу
На том конце замедленного жеста
Найти листву, и поднести к лицу
И ощутить сиротство, как блаженство…
Б.Ахмадуллина
А просто всему своё время:
Для мудрости и для мечты,
Для радости и для терпенья ,
И для отреченья, увы...
Пожалуй, всему - свои краски,
Оттенки и запах, и вкус;
Слова, ожидания, сказки...
Надежды и светлая грусть.
Так было и есть, и так будет, -
На этом стоит белый свет:
Расписано всё в "Книге Судеб"...
Но людям к ней доступа нет.
___
Ирена Буланова
Юрий Рост:
Ах, Белла!
____
Я дружил с ней и любил ее. Она была прекрасна, она была необыкновенно одарена душевной щедростью, благородством, красотой и гением Таланта.
Ее не с кем сравнить не только в современной жизни (здесь она была просто одна), ее не сравнить и с предшественниками. Она несравниваема, а значит, несравненная.
Хрупкая, нежная и тревожная, Белла Ахатовна обладала чрезвычайно стройным, не гнущимся ни на каком ветру стеблем, на котором цвел, не опадал, лишь меняя затейливые и прекрасные лепестки, чистый цветок ее (и только ее) поэзии. Да она и не учитывала веяния, не ожидая ни хулы, ни выгоды.
Она ходила по земле, и радовала нас своей внимательной и верной любовью, своей поэзией, своими неспешными кружевными речами.
Она стояла в очередях, беспрестанно пропуская спешащих состязателей на пути к прилавку:
- Пожалуйста, будьте прежде меня!
И при этом…
Она слышала божественный диктат.
- Диктат, Белла, или диктант?
- Ну, что ты, конечно, диктат. Диктант слышат гении. Пушкин, наверное.
Она очень его любила. И по-женски, но без ревности. Она переписывалась с ним стихами. Он ей отвечал. Еще до того, как получал послание.
И мы бывали на этих словесных парах.
- Пожалуйте! Будьте рядом! Разделите с нами время.
"Булат, возьми меня с собой!" - эти стихи адресовались живому, и читала она их живому, как знак притяжения. Но долгая дорога из Петербурга в Ленинград оборвалась, и Белла в черной шляпе с вуалью вышла на сцену Вахтанговского театра, где тысячи людей прощались с Окуджавой и его (нашим) временем, и прочла эти пронзительные стихи о любимых с непостижимой трагической достоверностью.
Теперь они там втроем встретились.
Ее сердцу принадлежала и Москва, и страна. И весь мир с его землей, водой и небом. И небом.
Ах, Белла! Зачем?
Тихий, прерывистый слог ее речи словно сигнал морзянки, по которому, как по приводящему лучу, можно было прийти к самой открытой в русской литературе душе.
Белла не омрачила свою жизнь и наше представление о ней ни единым неточным шагом, сулящим выгоду или успех. Она была свободна и изумительно независима, защищая свое имя убеждением, умом и тонким юмором, часто выдаваемым за наивность, которая, впрочем, тоже была ей присуща.
Белла Ахатовна Ахмадулина, прекрасная Белла, была последним Первым поэтом России и в высоком нравственном смысле. В самом высоком.
И такой Беллы у нас всех больше не будет. Никогда.
Юрий Рост.
Долгий дождь прильнул к холодным стеклам,
Будто не бывало теплых дней.
Улица озябшая промокла,
В лужах отражение огней.
Ветер объявление полощет,
Буквы расплылись и вкривь и вкось.
Мы меняем общую жилплощадь
На любые две, подальше, врозь.
Долгий дождь, пора осенней скуки,
Что-то нам не удалось понять,
И одну любовь на две разлуки
Мы с тобой решили поменять.
Телефон звонит без передышки,
Трубку снять скорее ты спешишь.
Показалось мне, что часто слишком
- Не туда попали, - говоришь.
Долгий дождь, разбросанные листья.
Вот и мы не можем вместе быть.
Открывать не стоит старых истин.
Разойтись - не значит разлюбить.
Зачеркни: "Прекрасная жилплощадь,
Лифт, балкон, горячая вода".
Напиши: "Есть две души продрогших,
Долгий дождь и долгая беда".
**
Лариса Рубальская
https://www.facebook.com/share/r/1BR3P8yRPd/
Не говорите женщине про годы...
Она всегда бывает молода...
И- как в природе нет плохой погоды...
Так и над ней не властвуют года.
Не говорите женщине про даты...
Зачем вести ненужный
зимам счет?
Речной цветок - раскрывшийся когда-то ...
Так и цветёт - пока река течет.
Не говорите женщине
про возраст...
Зачем про это нужно говорить?
В неё влюбиться никогда
не поздно...
И ей не поздно никогда любить.
Не говорите женщине про время.
Друг друга с ней вам просто
не понять...
В седьмой, тридцатый,
сотый день рожденья ...
Она упорно будет чуда ждать.
Не говорите женщине про годы —
Ведь это просто болтовня одна...
Так много в мире бед
и непогоды...
И что бы было- если б... не... ОНА!
Дайте женщине тишину...
Пять минут на мечту и кофе...
И желанных слов глубину —
Самых искренних, без подвохов.
Чтоб, дыхание затаив,
Улыбалась она, как в детстве;
Чтобы душу, любви открыв,
Она слушала своё сердце.
Дайте женщине право сметь...
И желать, и в мечту поверить...
Чтоб душой никогда не тлеть
И забыть про свои потери.
Дайте женщине право быть
И желанною, и любимой:
Ей без этого не прожить —
Это просто необходимо!
Но не дайте себя забыть
В круговерти забот домашних...
Дайте женщине ощутить
Себя лучшей, родной и вашей!
Дайте женщине это всё!..
Это, правда, совсем не сложно...
И поймите, что без неё,
Вам и пусто, и невозможно.
Дайте женщине тишину...
Пять минут на себя саму.
Ирена Буланова
Вся наша жизнь – лишь миг один,
Зависящий от нас.
И от пелёнок до морщин
Есть мост длиной в «сейчас».
А мы, то вспомним о Вчера,
То Завтра ждать хотим…
Но у небес своя игра…
Семь правил и причин.
Живи, не нарушая их,
Чтоб душу сохранить.
Когда закончится твой миг –
Тебя начнут ценить…
Не нужно логику искать,
Ведь можно не успеть,
Людей родных поцеловать,
И песню сердца спеть…
Не нужно жить, чтоб в рай попасть,
А нужно рай создать!
Не клеветать, не предавать
И жизнь других не красть.
Бывает так, что атеист,
По совести своей,
Поближе к Богу, чем артист,
Что в рясе для людей…
Раз в сердце Бог, то рай в душе!
А если там темно,
То не пробраться в рай уже
По блату всё равно…
Простое счастье – жить любя,
Беречь людей родных.
Где завтра есть, там нет тебя,
Ведь жизнь – всего лишь миг…
Но от пелёнок до морщин
Есть мост длиной в «сейчас».
Как жить – решаешь ты один…
И ад, и рай – всё в нас…
Ирина Самарина-Лабиринт
Он наблюдал за ней издалека,
Как можно наблюдать в полёте птицу.
Терялся и пытался скрыться,
Чтоб взглядом не дотронуться слегка.
И ангел непорочной чистоты,
Живет, ему казалось, в этом мире
И, сидя в одиночестве в квартире,
Он представлял ее глаза, ее черты.
Бывает, ангелы спускаются с небес,
Но этот "ангел" этажом жил выше,
И днем и ночью он прекрасно слышал
И скрип кровати и паркета треск.
И всякий раз, очередной клиент,
Захлопывая за собою двери,
Топтался по его наивной вере,
Не понимавшей сущности измен.
Он наблюдал за ней издалека.
Бывая в храме, за неё молился.
Он жил один. Он так и не женился,
Все привыкая к скрипу с потолка.
(Николай ЛЯТОШИНСКИЙ)
Я НАУЧИЛАСЬ ЖИТЬ ОДНА... Прощать и забывать обиды, Брать лучшее от прожитого дня, Не слушая того, что шепчут в спину. Я научилась долго ЖДАТЬ, И сердцем всем в победу верить Я научилась отпускать, Того, кто чувств твоих не ценит. Я научилась ПОНИМАТЬ - Людей других ты не изменишь, Нет смысла никого держать, Пускай идут, открой им двери. Я научилась ГОВОРИТЬ, Своих фантазий не стесняясь, Себя ценить, себя любить, С ненужным быстро расставаясь. Я научилась ОХРАНЯТЬ.... Свою свободу, своё счастье Я научила жить сейчас, Не ждать, когда наступит завтра!...
Дина Рубина:
Золотая краска...
_____
Это был типичный завсегдатай пивной: красномордый, высоченный, с толстой шеей и победоносным брюхом…
Короче, он был таким, каким хочется представлять себе немецкое пивное быдло. И прицепился к нам именно в пивной, огромной мюнхенской пивной, простиравшейся чуть не на сотни метров. Наша местная приятельница, уроженка вообще-то Днепропетровска, но ныне патриотка Германии, уговорила нас взять по кружке пива - здесь, мол, особое место и пиво везут из какой-то особой пивоварни.
Мы стали обсуждать сорта, повышая голос, чтобы перекричать франтоватое, в баварских шляпах с перышками, трио в центре зала - скрипка, контрабас и барабан без продыху лупили что-то бравое, чему горласто подпевали румяные пивцы с кружками…
И тогда от шумной компании за соседним столом отделился утес - он казался особенно высоким, потому что мы сидели, - и с широченной улыбкой направился к нам. И если б не эта улыбка, явное послание добрых намерений, то впору было бы испугаться его буйволиной мощи.
Тут надо кое-что пояснить…
Эта встреча произошла лет двадцать назад, в нашу первую поездку по Германии. И длилась она минут сорок от силы, и разговор был коряв, отрывист, иногда мы просто перекрикивали друг друга, если трио вступало со свежим энтузиазмом. Вообще то первое путешествие по Германии, с заездом в Гейдельберг, Берлин и Франкфурт, Нюрнберг и Дрезден, с десятком выступлений перед новой публикой, с музеями и невероятными парками и дворцами, было настолько сильным впечатлением, что сейчас остается только удивляться: что заставило меня записать тем же вечером рассказ нашего случайного собутыльника? что заставляло меня время от времени вспоминать его и думать о нем, а главное - что заставило сейчас извлечь его буквально из праха распавшейся на горстку ветхих страниц записной книжки и отвести законное место в цепочке этих коротких историй?
Господи, да он с трудом изъяснялся по-русски! А наша приятельница с еще большим трудом балакала по-немецки, хотя и была лучшей ученицей в их группе по изучению языка.
Понятия не имею, почему это въелось в меня: дымная полутемная пивная, красномордая глыба рядом, попытки связать непослушные слова…
Само собой, я не стану буквально изображать его языковые потуги. Он оказался восточным немцем, родившимся еще до войны, после войны учил русский язык. Он и подсел к нам потому, что услышал знакомые слова. И все повторял восторженно: Россия, Россия… - будто лучшая часть его жизни прошла в каком-нибудь Ленинграде.
- Очевидно, он - дурак, - пожав плечами и отвернувшись, сказал мне муж. - Что за восторги перед страной, искалечившей его детство?
И будто из упрямства перебил собеседника и поправил: мы вовсе не из России, а из Иерусалима, столицы Израиля. Тот ошалел. Восхитился… Это тоже нам знакомо, подумала я, - радостное участие немцев в благобытии страны, созданной по причине и по следам их преступлений.
Но этот… Я пригляделась: у него была симпатичная физиономия трудяги. Он сразу доложился, что по профессии он - шофер-дальнобойщик и в данный момент отдыхает между рейсами. А завтра с утра - тю-тю-у-у! - возвращается в Дрезден на своем трейлере. Свою историю, свою настоящую историю стал рассказывать сходу, без предисловий, будто торопясь вывалить все и вернуться к товарищам. Так и запомнила его: взлохмаченный, с потным красным лицом, время от времени он отмахивается большой ладонью от призывов собутыльников - вернуться за стол и то и дело запинается в попытке подобрать правильное русское слово.
Пересказываю буквально так, как двадцать лет назад записала в блокноте, чуть ли не конспективно. Почему-то кажется, что таким вот, бедноватым и торопливым, слогом правдивей всего предстает судьбинная мощь его простого рассказа.
Первым браком его отец женат был на еврейке. Молодыми были, влюбились друг в друга, дело нормальное. Но не поладили, очень уж разными были, и разбежались. Мало ли, бывает! Отец женился вторично, уже на немке, и через год родился он, Вилберт, - да, приятно познакомиться… И вот когда Гитлер пришел к власти и все это началось… словом, когда по-настоящему запахло жареным, однажды ночью отец молча ушел и вернулся не один, а с молодой женщиной, черноволосой, кудрявой, с огромными зелеными глазами, в блестящем черном плаще (шел сильный дождь!). И мать ее приняла. Мать была замечательным человеком, хотя и излишне прямолинейным. Он, Вилберт, тогда совсем был маленьким, года четыре, поэтому не следил за лицом матери, а жаль: сейчас дорого бы дал, чтоб посмотреть, как эти две женщины друг друга разглядывали.
Отец помог той спуститься в подвал и - знаете что? - до самого конца войны Эстер - ее звали Эстер - из подвала не выходила. Она просидела там все эти годы! Все годы войны отец и мать Вилберта прятали у себя в подвале еврейку. Родной брат отца, Клаус, тот был настоящий наци, служил в гестапо, знал, что брат прячет свою первую жену, но не выдал… А когда Вилберт подрос, ему стали поручать носить ей еду. И он справлялся. Лестница была крутовата, но он же взрослый, почти мужчина, и не боится крутизны и темноты! К тому же там, в подвале горела лампочка, и хотя Эстер стала бледная, как смерть и ее огромные глаза в полутьме так странно светились, он совсем ее не боялся. Наоборот: страшно к ней привязался. Они очень подружились.
- Мы с ней были ближе друг к другу, чем я с матерью… - сказал он.
Эстер в молодости закончила академию искусств, участвовала в выставках. Она писала небольшие пейзажи, пока не… словом, до всего этого дерьма. В подвале очень тосковала без дела, говорила, что это - самое трудное: руки без работы ноют, болят по-настоящему. Тогда Вилберт украл для нее золотую краску. Просто спер, прости Господи! В их церкви неподалеку, во Фрауэнкирхе, в подсобке работал мастер, подправлял то и се, какие-то завитки на алтаре, на деревянных хорах. Уходя на обед, так все и оставлял. Надо было так украсть, чтоб незаметно. Больше всего было банок с золотой краской… и Вилберт не то чтобы грабил мастера, а так… подворовывал. Подкрадется, снимет крышку с ведра и зачерпнет в баночку. Зато бумаги было навалом! Покойный дед до войны владел писчебумажным магазином, и ее много осталось — хорошей толстой упаковочной бумаги… Эстер писала и писала золотой краской свои пейзажи: золотые деревья, золотое озеро, золотой мостик над ручьем…
И знаете, она пересидела фюрера! Когда пришли советские войска, выползла из подвала, стала получать продовольственные карточки и кормила их всех - всю семью. Они и выжили за счет этих продовольственных карточек.
- Мои родители умерли рано, - говорит он. - А вот Эстер дожила до восьмидесяти девяти и умерла совсем недавно. И всю жизнь была для меня самым близким человеком… Конечно, работала до последнего, писала акварели - пейзажи в основном. Была известным художником. Но знаете что? Никогда больше не использовала в работе золотую краску. Зачем? Другой полно, всякой-разной. Все ее пейзажи такие прозрачные, легкие - прямо ангельские. Словом, искусствоведы и критики знали Эстер именно по этим невесомым пейзажам.
После ее смерти, а Вилберт, само собой, остался единственным наследником, после смерти в мастерскую Эстер хлынули эксперты музеев и галерей.
- Увидели ее золотые подвальные пейзажи - чуть с ума не сошли! Она ж их никогда не выставляла, не хотела. Говорила, это совсем особый, нетипичный этап в творчестве. Вцепились, давали огромные деньги. Я отказался… И потом всё письма слали, с музейными печатями да гербами, подсылали каких-то своих гонцов, увеличивали сумму, пытались уломать. Но я - на-а-йн! Я не продал! Я развесил их по всему дому - пусть сияют! Золотой лес, золотое озеро, золотой собор…
- Я шофер, дальнобойщик, - добавил он, и кружка в его рыжей волосатой лапе казалась небольшой чашкой. - Дома не бываю по пять-шесть дней. А когда возвращаюсь и вхожу к себе, особо если полдень и солнце в окна, навстречу мне - волны золотого света!
Дина Рубина.