Как много тех, с кем можно говорить.

Как мало тех, с кем трепетно молчание.

Когда надежды тоненькая нить

Меж нами, как простое понимание.

Как много тех, с кем можно горевать,

Вопросами подогревать сомнения.

Как мало тех, с кем можно узнавать

Себя, как нашей жизни отражение.

Как много тех, с кем лучше бы молчать,

Кому не проболтаться бы в печали.

Как мало тех, кому мы доверять

Могли бы то, что от себя скрывали.

С кем силы мы душевные найдем,

Кому душой и сердцем слепо верим.

Кого мы непременно позовем,

Когда беда откроет наши двери.

Как мало их, с кем можно – не мудря.

С кем мы печаль и радость пригубили.

Возможно, только им благодаря

Мы этот мир изменчивый любили.

/Эдуард Аркадьевич Асадов./

Самая невыносимая женщина - это самостоятельная, самодостаточная, независимая, нашедшая в себе целый мир и этим миром увлечённая.

У неё возникает все меньше и меньше потребности в каком-либо обществе.

Она легко отпускает, никогда никого не держит и никогда никого не зовёт.

Вы можете быть очень важны для неё, но она не станет терпеть и ждать.

Она просто уходит...

Потому что женщина со вселенной внутри ничего не потеряет. Она в априори своей не боится ничего.

Не ждите ,что она без вас будет страдать.

Самодостаточность - это подарок судьбы и талант, и проклятие и наказание, одновременно...

https://www.facebook.com/share/r/1CeN2uAWqa/

Мне поздно быть слабой... И сильной - не надо.

В ошибках своих даже стала мудрее.

Всё чаще без слов... Мне достаточно взгляда,

Чтоб кто-то замолк, от ответа краснея.

Мне вовсе не нужно доказывать что-то.

Я сердцем смотрю, чтобы главное видеть.

Меня не обманет души позолота.

Могу не любить... Но никак - ненавидеть.

Мне поздно быть кем-то. Я стала собою.

Людей научилась прощать и молиться...

Ценить доброту, презирать напускное,

На глупость и дерзость других не сердиться.

Не в возрасте дело. Я лишь сохранила

В любых испытаньях желанье смеяться.

Я жизнь в проявленьях любых полюбила.

И просто однажды устала бояться.

Алевтина

Перед тем как уйти, я спросила:

«Скажи, а ты любишь меня?»...

Ты долго не отвечал, а потом уронил упрямо:

«Мне с тобой хорошо... Этого не достаточно?»...

В тот момент я ещё раз убедилась в том, что способна по-бабски приукрасить абсолютно всё — свою жизнь, чувства любимого мужчины, окружающий мир... Женщины — прирожденные художники-декораторы...

С кистью в руках и мольбертом в придачу,

а мужчины для нас порою чистые холсты — рисуем, раскрашиваем, где-то подтираем,что-то замазываем... Только вот, как правило, в итоге выясняется, что рисуем мы не с натуры, а на поводу у фантазий, желаний — гляди, сплошное несоответствие с действительностью.....

Эльчин Сафарли, "Если бы ты знал..."

Полина Гавердовская. Однажды ты поймешь, что осталась одна, и это спасет тебя. И последнее, о чем стоит волноваться: что подумают о тебе люди.

1. Однажды ты поймешь, что осталась одна. На самом деле ты всегда была одна, но это понимание обычно запаздывает. Родители умирают, мужья изменяют, дети вырастают. Ломается то, что работало еще вчера. Не важно, что именно произойдет, помни: одиночество всегда за спиной, как зима. Зрелость - это способность быть одной, не драматизируя. Готовиться лучше заранее, я расскажу, как.

2. Всех, кроме близкой родни, можно заменить. Никто и ничто не бывает в одном экземпляре. Впускай новых людей в свою жизнь, даже если не понимаешь пока, есть ли у вас общее. Однажды ты поймешь, что осталась одна, и это спасет тебя.

3. Всегда пробуй новое: еду, одежду, маршруты, гаджеты, активности, фильмы, книги, теории и объяснения вселенной. Мозг сделан из ленивой жвачки. Чем дальше, тем больше он хочет гнуться в одних и тех же местах, остальные его извилины стремятся исчезнуть. Не позволяй ему прилепляться к одним и тем же вещам, удовольствиям, путям, способам и трюкам. Всегда пробуй новое, особенно - когда тебе лень, страшно или не хочется. Однажды ты поймешь, что осталась одна, и это спасет тебя.

4. Прости всех, кого можно, остальных забудь. Забвение - лучшее наказание и лучшее лекарство. И никогда ни с кем не спорь, лучше сделай маникюр.

5. Спешить некуда. Все, что происходит быстро, живет недолго. Если действительно чего-то хочешь, - сделаешь. Если расхотела, значит, было не нужно. Рискованные желания и поступки откладывай, давая им «отлежаться». Делай что-то, в чем ты не уверена, лишь если желание неотступно преследует тебя долгое время.

6. Этот пункт дополняет предыдущий: если очень хочешь чего-то, и считаешь это правильным, делай. Желания и есть жизнь. Давай желанию жить внутри и следи за ним. Если не исчезло - последуй ему.

7. Не сдавайся, пока чего-то хочешь. Удача, это - опыт, то есть - количество повторений. Любая неудача - недостаток опыта и компенсируется опытом. Смелость и риск - это опыт. То, что порой выглядит, как несусветная наглость - это опыт. Стойкость, терпимость, умение прощать, устойчивость и независимость - все это опыт. Главное - не сдаваться, пока чего-то хочешь.

8. Ничто не конец, даже конец. Помни об этом в отчаянии, в горе, у могилы друга, читая письмо любимого, который покинул тебя. Непременно будет день, когда ты скажешь: «И к лучшему!» (особенно это касается любимого:) Ничто не конец: однажды ты поймешь, что осталась одна, и эта мысль спасет тебя.

9. Ничто не конец, но конец близок. И полезнее думать, что он - завтра. Тогда легче следовать всем этим пунктам.

10. Делай что хочешь, но позаботься о своем теле, иначе оно неожиданно отомстит тебе. Приобрети привычку спрашивать, чего оно хочет, и выполнять это. Если ты никогда не слушала тело и не знаешь, как оно разговаривает, начни с простых вещей вроде лесных прогулок, плавания или йоги. Дальше все произойдет само: тело ждет, чтобы его услышали.

11. Последнее, о чем стоит волноваться: что подумают о тебе люди. Люди думают в основном о себе, а также - о тебе, меряя по себе. То есть - они не думают ни о тебе ни друг о друге. Делай, что хочешь и см. пункт 7.

12. Бойся уверенности. Уверенность - начало маразма. Сомневайся, допускай иные варианты, оставляй открытыми пути отступления себе и другим. Я сомневаюсь в каждом пункте, который я написала. Но сию секунду, пожалуй, все оставляю как есть...

***

© Полина Гавердовская

Одиночество — это не тогда, когда вы ночью просыпаетесь от собственного завывания, хотя это тоже одиночество. Одиночество — это не тогда, когда вы возвращаетесь домой и все лежит, как было брошено год назад, хотя это тоже одиночество. Одиночество — это не телевизор, приемник и чайник, включенные одновременно для ощущения жизни и чьих-то голосов, хотя это тоже одиночество. Это даже не раскладушка у знакомых, суп у друзей… Это поправимо, хотя и безнадежно. Настоящее одиночество, когда вы всю ночь говорите сами с собой — и вас не понимают.

Для меня одиночество — это когда жизнь полна людей, а душой зацепиться не за кого...

Михаил ЖВАНЕЦКИЙ

Салют!

Разрешите пригласить Вас на танец

Оснoвная прoблeма любви в тoм, чтo ктo-тo из партнeрoв частo нeдoстатoчнo зрeлый.

Если Βы зрeлый чeлoвeк психoлoгичeски, духовно, вы нe влюбитecь в peбeнкa. У зpeлого чeловeкa доcтaточно цeльноcти, чтобы быть одному. Κогдa зpeлый чeловeк отдaeт cвою любoвь - oн пpoстo дaeт, oн чувствуeт блaгoдapнoсть зa тo, чтo Βы ee пpиняли, нe нaoбopoт. Он нe oжидaeт, чтo Βы будeтe блaгoдapны зa это, eму нe нужнa Βaшa блaгодapность. Он блaгодapит Βaс зa то, что Βы пpиняли eго любовь.

Когдa двa зpeлых чeловeкa любят дpуг дpуга, пpoисхoдит oдин из вeличайших паpадoксoв жизни, oднo из самых кpасивых явлeний: oни вмeстe, нo в тo жe вpeмя бeзмepно одиноки. Они до такой стeпeни вмeстe, что почти одно цeлоe, но их eдинство нe pазpушаeт индивидуальности - фактичeски, oнo ee увeличиваeт, oни cтанoвятcя бoлee индивидуальными.

Два зpeлых чeлoвeка в любви пoмoгают дpуг дpугу cтать cвoбoднeе. Ηeт никaкой политики, никaкой дипломaтии, никaких попыток подчинить ceбe другого. Κaк Βы можeтe пытaтьcя подчинить чeловeкa, кoтopoгo любитe? Тoлькo пoдумaйтe oб этoм — пoдчинeниe этo poд нeнaвиcти, гнeвa, вpaждeбнocти. Кaк мoжнo дaжe думaть o тoм, чтобы подчинить себе человекa, которого Вы любите?

Их индивидуaльности не смешивaются - они усиливaются.

© Ошо «Зрелость»

Оставляет нужных, отводит чужих....

Там виднее на небе Ему...

Знаешь, девочка, иногда нужна тишина...

Не тональная...а та что

внутри... Помни: ты у себя одна... И ... себя ...

береги...

„Der Knopfsammler“ – Auschwitz-Birkenau, Winter 1944

In einer Welt ohne Identität suchte der kleine Eli nach Spuren der Verschwundenen. Jeden Tag nach dem Appell, während andere sich zusammenkauerten, um sich zu wärmen oder auf Brot warteten, durchkämmte er den gefrorenen Schlamm – die Augen zu Boden gerichtet, die Finger wund. Was er suchte, war kein Essen, sondern Knöpfe.

Aus Holz, Knochen, verrostetes Metall. Manche glatt, andere rissig. Er verstaute sie sorgfältig in einer alten Tabakdose aus Blech, versteckt unter den verrottenden Latten seiner Pritsche.

„Das sind Namen“, sagte er zu dem Mann, der neben ihm schlief. „Jeder gehörte jemandem. Jemandem, der nicht mehr hier ist.“

Er kannte ihre Geschichten nicht, aber er ehrte ihre Überreste. In einem Lager, das gebaut wurde, um Identitäten auszulöschen, wurde Eli ihr stiller Archivar.

Als Auschwitz befreit wurde, waren die Überlebenden abgemagert und stumm. Soldaten boten ihnen Suppe, Decken und Leben an. Doch Eli weigerte sich zu essen.

„Meine Kiste“, sagte er. „Wo ist meine Kiste?“

Es dauerte Stunden, bis ein Soldat sie fand, verbeult und kalt. Als sie sie ihm in die Hände legten, presste er sie an seine Brust wie ein schlagendes Herz.

Erst dann weinte Eli – nicht um Essen oder Freiheit, sondern um all die Namen, die nie wieder ausgesprochen werden würden. Außer von ihm.

‎Казалось, никогда того не встречу,

‎Кого я снова полюбить сумею.

‎В ДУШЕ, как за окном, холодный вечер,

‎Её сейчас лишь плед и книга греют.

‎Роман читаю о любви красивой.

‎Как жаль, что было это не со мною.

‎Я долго счастье у судьбы просила,

‎Оно промчалось, видно, стороною.

‎Но обижалась на неё напрасно.

‎Она сказала вдруг: "Ещё не вечер,"

‎Мне подмигнула звёздочкою ясной,

‎Послав ,в подарок, на закате встречу.

‎И сразу стало легче и теплее

‎От чувства, что в душе моей проснулось.

‎О том, что потеряла, не жалею,

‎Как будто юность вновь ко мне вернулась.

‎Забыто фото старое в альбоме,

‎Перед глазами новый образ милый,

‎Мне сердце наполняющий любовью,

‎Когда-то ставшей слабой и бескрылой.

‎Нам поздняя любовь дана в награду

‎За то, что и надеялись, и ждали,

‎Встречая на дороге к ней преграды,

‎Их верою своею побеждали.

‎Нина Ганькина

📌- Одна ты будешь. Ростом почти 1,90, веса немалого. Была б худая, так хоть на подиум. А тут? Вековухой станешь. Кто на такую громилу-то позарится? Гренадерша, - сокрушалась тетка Катя, глядя на Веру.Та стояла у зеркала и ненавидяще смотрела на себя. Над ней в школе смеялись. И прозвища давали обидные. Другим девчонкам носили портфели, звали на свидание, она же одни тычки получала. Вера росла по натуре очень доброй и общительной. И однажды с ней попыталась подружиться Лида. Вера расцвела. Наконец-то у нее подружка появилась! Можно друг другу рассказывать все девичьи секреты, гулять вместе. А потом услышала в коридоре разговор Лиды с одноклассницами.

- Я специально с Веркой дружу. Потому что она страшная и большая. На ее фоне даже я кажусь крохотной и симпатичной! - смеялась подружка.

Так Вера осталась снова одна. Школа закончилась. Нужно было учиться. Тетя Катя, воспитывавшая девочку (родителей Веры не стало, когда она была маленькой), советовала ей идти на модных бухгалтеров и экономистов.

А Вера мечтала стать поваром. Она очень любила готовить. Пусть даже угощать было некого. Сама ела мало. А то, что была в теле - так комплекция такая, против природы не попрешь. Один раз Вера изнуряла себя тренировками. Похудела. Да только как бросила, вес снова вернулся. Да еще и с удвоенной силой.

- Зачем тебе в повара? И так-то вон, ни в одну дверь скоро не войдешь! - вздыхала тетя Катя.

Она была похожа на Верину маму, невысокая, худенькая. А Вера пошла в отца, добродушного упитанного великана. Только она папу от этого не меньше любила. И даже радовалась их сходству. И папа бы радовался, останься он жив. Вера была в этом просто уверена. А не стеснялся бы ее, как тетя Катя. И не шпынял бы по любому поводу.

- Пойду в повара. Решила так, - отчеканила Вера.

Поступила без проблем. Готовила она так, что тем, кто попробовал, хотелось добавки и тут же рецепт требовали. У нее даже обычная жареная картошка получалась по-особому. Потому что клала Вера туда и сыр, и майонез, и разные приправки. Свои хитрости кулинарные были. Плюс блюда делала с душой.

Выучилась. На работу устроилась. Первое, что решила сделать - с теткой разъехаться. Сил слушать о том, что она толстая, страшная, вековуха и прочее не было.Только тетя Катя в позу встала. Не хотелось ей снова в комнатку в общежитии возвращаться. Но квартира по закону Верина был. В 18 лет она в права вступила. Принадлежала ее маме и отцу.

- Вырастила на свою шею! Сколько сил в тебя вложила! А ты? Старую женщину в общежитие выгоняешь! - кричала тетя Катя.

Вера подумала и решила квартиру разменять. Тетка не очень-то ее любила. И прав на ее жилплощадь совсем не имела. Только она была единственным родным человеком. Да и по натуре Вера была очень доброй и жалостливой.Жилплощадь находилась в хорошем районе. Поэтому обмен нашли с легкостью. На двухкомнатную и однокомнатную. Парадокс в том, что Вера двушку тетке отдала. Мол, у той же сын приезжает с женой и внуками, надо где-то останавливаться. А она одинокая. Ей зачем две комнаты? После этого случая тетка Веру действительно полюбила.

- Вер, ты чего такая простушка? Зачем от родительской квартиры тетке отдала большой кусок? Я тут извини, ваш разговор однажды послушала. Как она тебя только не называла! "Мясистая" вроде бы самое нежное было. После такого не то что квартиру, послать далеко надо, - качала головой Верина начальница.

- Да мне не жалко. Родная ж кровь-то! Она и правда пожилая, куда ей на старости лет в общежитие? Меня она в детский дом не отдала, уж как-никак воспитала. А на слова эти я не обижаюсь. Если такая уродилась, то что тут сделаешь? - ответила Вера доверчиво.Ну, а дальше шла домой в дождь. У пакета ручка лопнула. Картошка по лужам покатилась. Вера чуть не заплакала. Это только в кино грациозные красавицы рассыпают непринужденно апельсины. И к ним тут же бегут брутальные мужчины-рыцари. А она кто? 36-летняя великанша. Одинокая. Никому не нужная.

- Девушка... Вы это... Рассыпали тут. Девушка, я помогу! - раздалось позади.

Вера оглянулась. Посмотрела вниз. Невысокий мужчина улыбался ей и протягивал картошку. Пока Вера соображала, что ему ответить, он хлопнул себя рукой по лбу, достал из кармана пакет и принялся туда картофелины резво складывать.

- Спасибо, - вздохнула Вера.

До этого ей никто не помогал. Никогда. Добрый знак, видимо. Хотела дальше идти, да незнакомец не позволил.

- Девушка! А давайте, я вас подвезу! А то у вас и зонтика-то нету!

- Вы на машине? - неизвестно зачем спросила Вера.

- Я? На автобусе? - ответил тот.

Черноволосый, черноглазый, шустрый. Росточком маленький такой. Она переспросила:

- В смысле, на автобусе?

- Да шофер я! Как раз вот заканчиваю, смотрю: девушке красивой помочь надо! - незнакомец продолжал улыбаться.

И тут Веру прорвало. Может, сказалась усталость. Или еще что. За ней и не ухаживал никто ни разу. Только Генка из соседнего дома. И то, когда наедине оказались, не выдержал, тут же зашептал:

- У меня никогда такой большой женщины не было! Это, наверное, нечто!

Вера его вытолкала взашей. Мужчины были как-то меньше ее. Даже высокие. И себе она всегда казалась такой неуклюжей. Ну непара никому, как ни крути! Если только великан из детских сказок выбежит! И тут этот!

- Издеваетесь, да? Насчет красивой! Смейтесь на здоровье! - и Вера чуть не заплакала.

А мужчина удивился. Она по глазам видела. И совершенно искренне ответил:

- Чего же издеваюсь? Кто смеется? Вы и правда красивая!

- Да ну? С таким ростом и весом? - усмехнулась Вера.

- Что не так? Что с ростом и весом? Все мы в этот мир разными приходим. Обижаться теперь да себя ненавидеть? Нет уж. Я себя люблю таким, какой уродился. Если бы все мужчины красавцы писаные были, скучно бы пришлось. Не считаете? А вы прелестны! Я таких еще не встречал! - и уставился на Веру в полном восхищении.

Она села в автобус. Дождик-то все сильней лил. Решила доехать да распрощаться. Но не тут-то было! Новый знакомый - представился, Витя его зовут, тут же потащил картошку ей на этаж. Вере ничего не оставалось, как проявить законы гостеприимства и пригласить его на чай.Он сидел на стульчике. Маленький, мокрый, как воробушек. Еще по пути остановился у магазина, торт купил, мороженое, фрукты. И зачем-то мягкую игрушку. Вере она очень понравилась. Виктор ее взгляд перехватил и купил этого зайца. Вера себя сразу девчонкой почувствовала...

- Может, есть хотите? У меня борщик, голубцы, - вырвалось непроизвольно у Веры.

Виктор радостно закивал. Съел махом и все. Смущенно попросил добавки. И признался, что такого вкусного борща ни разу не ел!

- Я один живу. Все лапшу завариваю. Некогда. До чего ж у вас хорошо да вкусно! Как в раю! - причмокнул Виктор.

- Скажите тоже! - рассмеялась Вера.

Только на этот раз совершенно искренне. А он все ей говорил, что у нее ямочки на щеках красивые. И улыбка замечательная.

Соседкам на лавочке было от чего рты пораскрывать - Вера и Виктор начали встречаться. Смеялись над ними. И пальцем показывали.

А они шли по улице. Он, такой махонький по сравнению с ней. Но это потом перестали замечать. Виктор стал казаться, выше, что ли. А Вера, наоборот, девушка и девушка. Даже хрупкость в ней увидели. И перестали обсуждать все потом да хихикать. Самодостаточные они ходили и влюбленные. И так он на нее смотрел, что даже первые красавицы завидовали.

У Виктора двухкомнатная квартира была. Вот они ее да Верину после на "трешку" обменяли да ремонт хороший сделали. Дачу купили.

Случаи курьезные бывали, да они с юмором на них реагировали. Однажды отдыхали, а Виктор в лесу на стекло наступил. Приемный покой недалеко был, Вера никого вызывать не стала. Схватила его на руки да прямиком туда.

Очевидцы потом рассказывали:

- Чего только в жизни не бывает! Сидим, ждем, когда примут. Вечер уже. И тут открылась дверь и в приемный покой ворвалась огромная женщина с ребенком на руках. Пригляделись - а это мужик! С ногой у него что-то было. На себя приволокла! Молодец баба! Вот это любовь!

Зарабатывает Виктор хорошо. Каждый день продукты сумками волокет. Вере даже завидуют. Все для нее и для дома избранник делает!

Вечерами они гулять любят да за город ездить. На нескромные вопросы по поводу того, что уж очень разные, Вера не обижается. Виктор - тем более. Он так друзьям и знакомым говорит:

- А кто сказал, что пара у нас должна быть как с обложек из журналов? Люди все разные. И раз я роста такого, так что мне, Дюймовочку ждать всю жизнь? Вера мне нравится! И полюбил ее. Ну и что, что она выше? Ерунда это все! И красавица жена для меня первая. Правила-то да стереотипы в головах у людей прочно засели. Вот и гонят всех туда. С человеком живешь-то! С душой его. А не с ростом и весом! И комплексовать - не в наших с Верой правилах. Я ей еще туфли на каблуке купил! Пусть носит. Ну, а людям бы посоветовал: живите Вы, милые, в свое удовольствие! И никогда и ни на кого не обращайте внимания. Счастье -то Ваше!!!

Татьяна Пархоменко

Когда я выходила замуж в 2000 году, не стала брать фамилию мужа

не только по причине феминистских взглядов,

но и потому, что социология уже тогда была частью меня, она сказывалась на образе мышления.

Статистика значила больше, чем суеверия, традиции и свадебные обычаи:

8 из 10 браков распадаются,

средняя продолжительность семейной жизни составляет 5-9 лет.

У меня не было иллюзий: семья в современном мире — скорее временный альянс, чем вечный союз.

Не хотелось менять документы ради чего-то, что, скорее всего, не продлится вечно.

Смысл?

Муж-математик верил в обратное: кто-то должен эту дряную статистику менять, и пусть этой парой будем мы.

Очень по-разному мы с ним смотрели на семью. Для меня совместная жизнь — уравнением с неизвестными, для мужа — аксиома.

Я исходила из, как мне казалось, рационального взгляда, муж отстаивал ценность проживания собственной жизни, без оглядки на удручающие социологические данные и бракоразводные процессы окружающих.

Соглашалась с ним, что пока отношения не начнут разрушать нас, мы будем вместе.

Так и жили. Не без кризисов, в двух словах — всякое бывало.

Упрямо отстаивала свободу и независимость на случай развода, а он — право на счастье быть вдвоем и в радости, и в горе.

На двадцать пять лет брака муж предложил, раз уж мы оказались в эмиграции в католической стране, пройти обряд «второго венчания», позвать трёх дочерей, новых родственников и друзей.

В ответ фыркнула. Статистически вторая половина жизни выглядит хуже первой, у мужчин хорошие шансы на новую семью и младенчиков от женщин помладше. Что уж, от моей подруги-ровесницы с шестью детьми муж ушел к той, которая на 15 лет моложе. Вокруг нас почти одна сплошная «серийная моногамия» (это когда люди за жизнь несколько раз состоят в моногамных отношениях по 5-10 лет)…

После стольких лет совместной жизни, занудничала я, разумнее дать друг другу свободу. Дети выращены. Зачем тянуть на себя новые обязательства вопреки социальным трендам?

Ответ самой близкой подруги на такие рассуждения был резкий: «Ты еще пуделю своему после 12 лет жизни в семье свободу дай и отпусти на волю. Совсем уже ку-ку, Аня».

Муж же ответил, что собственно ради той близости, которая бывает лишь после четверти века вместе, вся эта история жизни и писалась. И вообще, Аня, выходи уже из своего информационного пузыря, прекрати зацикливаться на негативной статистике. Давай жить нашу жизнь, нашим умом и хватит сомневаться в любви. Она существует.

Напомнил про Ингу и Стаса, Юлю и Сережу, Марианну и Женю, Кристину и Винни…

Оборачиваясь назад, понимаю, что я та, кто строил брак на случай его распада.

Супруг — тот, кто строил его на случай счастья. И в этом контексте немного жалко себя и мужа.

Строго говоря, всё в нашей жизни пошло не по плану: эмиграция, количество прожитых вместе лет... Всё указывает на то, что жизнь не совсем похожа на распределение вероятностей и математическую статистику.

В церкви священница одобрила затею второго венчания, пусть мы и не трушные англикане, не это главное в нашей истории.

На радостях я выбрала свадебное платье и договарилась о фотосессии.

Когда фотограф спросила, что такое любовь, немного зависла, для меня это

высшее из всех искусств, не формула, не контракт, не рецепт, не везение и не случайность. Это творчество, молитва и ответственность. А еще это выбор. Повторяемый ежедневно.

Олег ответил проще: любовь — это моя Анечка. И добавил, что как математик, в целом ратующий за четкую терминологию, считает важным оставить это чувство без четкого определения, ибо любовь неуловима, у каждого она своя.

Мне кажется, единственные верные слова на этот счет сказаны две тысячи лет назад:

«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится».

Анна Кулешова