Она бежит по полю из ромашек,

Смеётся, напевает что-то вслух...

Она читать уже умеет даже

И пёс её лохматый – лучший друг.

Она сегодня в школу опоздала.

Ругались мама с папой допоздна...

Она за них всегда переживала,

И думала, что в ней всех ссор вина...

Она идёт, небрежно поправляя

Распущенные волосы свои.

И каблучками цокая, шагает

К тому, кто признавался ей в любви.

Она бежит за сыном и хохочет,

Они гуляют часто во дворе.

Она взрослеть сама ещё не хочет,

Как дети, забывается в игре…

Она идёт, и шепчут за спиною

О том, как ей безумно повезло...

Ей повезло – быть мамой и женою,

И злом не отвечать на боль и зло!

Она идёт, от тяжести сгибаясь,

И сумки неподъёмные несёт...

Не глядя на закат, не улыбаясь.

У женской доли свой огромный счёт...

Она бежит по жизни, как по стёклам,

Прощая и предательства, и ложь.

Её душа от слёз совсем промокла...

Ту девочку в ромашках не вернёшь.

Она обнимет сына, дочку тоже.

Для мужа ужин стынет на столе...

Любовь свою огромную умножит

И станет больше света на земле.

Она себя однажды потеряла,

Раздав частички сердца и души.

И хоть её самой давно не стало,

Но для других она продолжит жить…

Она бежит по выжженному полю

Своей судьбы, похожей на петлю...

И шепчет, примирившись с женской долей,

Одно лишь слово главное: "Люблю!"

Ирина Самарина-Лабиринт

Этот гладиолус имеет название "Внучкины Ресницы".

Какая красота,прелесть,очарование!

Мне теперь бесконечно молчится…

Так уютно вдвоём с тишиной.

Мелкий дождь украшает ресницы…

Ветер-дворник для сердца родной.

И чем больше годов за спиною,

Тем сильнее желанье молчать…

Мне не нужно любою ценою

Планы разума все поощрять.

Мне не нужно доказывать, мчаться

За далёко-прекрасной мечтой.

Ни букетов не жду, ни оваций.

Сердцу дорог уют и покой.

Чашка чая и в плюшевом пледе

Свой любимый роман почитать…

Я не знаю, чем дышат соседи

И кому новый образ подстать.

Кто развёлся, женился, уехал…

Я отстала от всех новостей.

Суматоха и спешка – помеха

Тишине нежно-нужной моей.

Рядом есть только близкие лица,

Кто молчать научился со мной…

С ними вместе так сладко молчится…

Я учусь дорожить тишиной.

Ирина Самарина-Лабиринт

Штраус. Лучшее.

Шерстяная твоя любовь...

Человечнее человеков

Этот хвостик, что вечерком,

Душу лечит, как будто лекарь,

И грустит у дверей тайком,

Робко слушая у окошка

Отдаленье твоих шагов...

Друг твой пёсель, а может, кошка –

Шерстяная твоя любовь!

Ты становишься вдвое лучше

И добрее в десяток раз,

Наблюдая как счастья туча

Накрывает тебя сейчас

И щекочет, и лижет в шею,

Обвивает хвостом, мурчит...

Утром водит тебя к аллее

Твой надёжный мохнатый щит,

И несёт поводок под вечер,

Приглашая игриво в парк...

А мурчащая радость шепчет,

Что тебе без неё – никак.

Жизнь пушисто проводят с нами...

Убегают на небеса...

И уходом так сердце ранят,

Что без слёз пережить нельзя.

Как же хочется поучиться

У своих шерстяных друзей,

Чтоб добро излучали лица,

Так, как мордочки у дверей,

Что встречают своих усталых

Человеков, без лишних слов.

Безусловной любви лекало –

Шерстяная моя любовь...

Ирина Самарина-Лабиринт

Музыка небес!

Виртуозная игра!Магически ласкает балалайку.

Окончил музыкальную школу по классу балалайки и Государственное музыкальное училище имени Гнесиных (отделение народных инструментов) в классе Валерия Евгеньевича Зажигина. В 1985 году стал лауреатом третьего Всесоюзного конкурса исполнителей на народных инструментах.

В 1998 году был приглашён в Государственный академический русский народный ансамбль «Россия» под руководством Л. Зыкиной.

В 2002—2003 годах начинает сольную карьеру, сотрудничает с центром Стаса Намина. С 2003 года участник движения «Этносфера», фестиваля «Мамакабо», представляющих современную русскую музыку, не вошедшую в традиционный формат.

В 2007—2009 годах участвовал в проекте Дмитрия Маликова «Пианомания», играл на открытии Первого Международного кинофестиваля имени Андрея Тарковского в Иваново, открывал конкурс Евровидение 2009 года и Олимпийские игры в Ванкувере в Русском доме.

Участвовал как солист в фестивалях российской культуры, проходивших в США, Китае, Южной Корее, Германии, Франции, Испании, Болгарии, джазовых фестивалях в России и за рубежом. Играл во многих радио и телепередачах, правительственных концертах и саммитах. В последние годы гастролирует по России, странам ближнего зарубежья.

Уникальное владение техникой игры флажолетами, применение многих приёмов как тремоло, дробь и пиццикато не в академическом виде, а со смешением со старой школой и собственными методиками.

В начале нулевых Архиповский начал задумываться об усилении звучности инструмента. Он обратился к знакомым гитаристам и позаимствовал у них такой способ улучшения акустики, как применение электронных усилителей с подключением проводов к корпусу инструмента. Его можно назвать отцом электробалалайки, хотя сам он не любит такую формулировку и старается подавить искусственное звучание.

С 2007 до 2017 года Архиповский использовал балалайку 1928 года выпуска от выдающегося мастера Иосифа Игнатьевича Галиниса (1882—1942). Эта балалайка досталась ему от Нечепоренко после его смерти. Это второй инструмент его рук, на котором играл музыкант.

С середины 2017 года музыкант играет на балалайке 1915 года выпуска, которую сделал незадолго до смерти «русский Страдивари» Семён Иванович Налимов в селе Марьино, где они с Андреевым готовились создать Великорусский Оркестр. Дека сделана из ёлки, панцирь покрыт лаком, сделанным по утерянной методике.

В 2017 году Архиповскому пришло письмо от доброжелателя, в котором говорилось о немецком аукционе, на котором был выставлен этот инструмент. Эта балалайка, как и все известные работы Налимова, в середине 70-х годов XX века была куплена немецким коллекционером, но на данный момент только этот инструмент был возвращён обратно в Россию. Алексей назвал инструмент Налимом (давать имена инструментам — распространенная традиция у музыкантов).

Архиповский постоянно находится в поиске идеально звучащего инструмента, который мог бы заглушить оцифровку звука при использовании усилителя. Он тесно общается со всеми знаменитыми балалаечными, гитарными и акустическими мастерами не только в России (он регулярно связывается с немецким гитарным мастером).

По признанию самого музыканта инструменты хоть и братья, но совершенно разные. Звук поступает по проводам со звукоснимателя, непосредственно подключённого к балалайке. Используются специальный пьезодатчик и свои звуковые настройки.

Этого уже не изменить...

Встречи, трепет сердца, поцелуи...

От души к душе проходит нить.

Разорвать пыталась, но смогу ли?

Нет! И сколько б не было обид,

Колких слов, прощаний на перроне,

Бог меня обратно возвратит!

Бог меня плетьми к тебе погонит

И прошепчет: "Дура, обнимай!

Забывай людские предрассудки.

Лишь в любви земной бывает рай,

Так цени мгновенья, дни, минутки..."

Я, Его послушав, побегу...

Обниму опять тебя за плечи.

Люди создают внутри тюрьму

Для своих сердец в дождливый вечер.

И грустят, и дарят тишину,

Вместо слов «Прости», «Люблю», «Приеду» …

Можно, на плече твоём вздремну?

Нас двоих укрой уютным пледом.

Не спала так долго, может быть,

Только чтоб уснуть в объятьях нежных.

Этого уже не изменить.

Значит, наше счастье неизбежно...

Ирина Самарина-Лабиринт

Так много хочется сказать,

Что тишина пронзает грудь.

Когда беда, тебя спасать

Чужой приходит кто-нибудь…

И тянет вверх, и говорит,

Вставай, лети, ты сможешь, знай…

А у своих нелепый вид

И отчуждённость через край.

А вдруг бедой заденешь их,

Они такого не простят.

А ты спешишь спасать своих,

Забыв про свой душевный ад…

Смотри, как маски ниц падут,

Запоминай, но не сердись.

Казался честным мерзкий плут.

Не падай духом! Это жизнь!

И ты не злишься, ты растёшь

В кромешной тьме и боли злой.

Не слушай чьи-то сплетни, ложь,

И не меняйся, будь такой!

Собаке – кость, а нищим – хлеб.

Фильтрует Бог твой близкий круг.

Не мстишь, а значит – человек!

Не ненавидишь – Бог твой друг!

Ирина Самарина-Лабиринт

Нас нельзя разделять!

Мы пришиты друг к другу навеки,

Как ребёнок и мать,

Как Творец и его человеки...

И пройти на двоих

Путь один – это счастье из боли.

Но, чтоб ветер утих,

Нужно страх чтобы мы побороли.

Нас нельзя разлучить,

Как луну и ночную прохладу...

Ты – от счастья ключи,

Я же – творческий твой беспорядок.

Ты – мой воздух весны,

Опьяняющий, перед грозою…

Мы друг другу нужны,

В нас ведь общее сердце большое...

Нас нельзя разделять,

Можно только любовью умножить.

Ты – небес благодать,

Я – колючий и ласковый ёжик...

Твой домашний очаг,

А, порой, и капризная фея,

Но в твоих же руках

Я покой нахожу и мудрею…

Нас нельзя разлучить...

Мы срослись глубоко, и корнями.

Нет на свете причин,

Чтоб посеять вражду между нами.

Не разделят года,

Города, люди, горы и реки...

Мы с тобой навсегда,

Как Творец и его человеки...

Ирина Самарина-Лабиринт

Мы встречались с ним дважды. Два больших телеинтервью для ОТР. Первый раз - в огромном павильоне на улице Лизы Чайкиной. Там было четыре камеры и, кажется, даже кран, чтобы снимать нас сверху. Второй раз – в крохотной студии в Петровском переулке, похожей на переоборудованную дворницкую.

С двумя камерами нам было трудно разместиться. На мои сетования, что мол жизнь наша поменялась и студия тоже, он задумчиво заметил: «Да, там было скромнее, а здесь широко, воздушно».

- Зато вот вы не меняетесь совсем, - решил я сделать ему комплимент. - Как вам это удается?

- Я скукоживаюсь вместе с твоей студией.

Не рассмеяться, находясь в кадре с Ширвиндтом, было невозможно. У него был темпоритм заправского конферансье. Минута, прожитая без новой колко-грустной шутки, была пуста и бессмысленна. Интервью с ним - сеанс иглоукалывания. Невидимые миру иглы и невыплаканные слезы – это и есть Александр Анатольевич Ширвиндт.

- Что прекрасного произошло в вашей жизни?

- Прекрасного? - правая бровь на секунду надменно взлетает вверх. – Ну значит, что… Во-первых, старость, спидометр-то крутится, ничего тут не поделаешь.

- Я слышал, что вашим именем назвали то ли астероид, то ли планету?

- Да, я летаю. Соседство хорошее: Хармс, Раневская…

- То есть совсем поблизости?

- Ну, где-то, может быть, пару миллионов лет, но рядышком. И сертификат выдали шикарный. Ты вообще знаешь, как это все устроено? Очень просто. Где-то в Ялте есть обсерватория знаменитая. И сидят там, значит, милые в основном девочки в круглых очках, сексуально неиспользованные. И вместо того, чтобы заниматься прямым делом, смотрят в небо. Смотрят-смотрят и вдруг: ой-ой-ой! Бежит к начальству и говорит: «Вот в районе «ойной» левее «ейной» чего-то такое новенькое». – «Не может быть!» Все собираются и действительно находят какую-то фигню. Этот самый астероид. И когда решают, что это не туфта, спрашивают эту девочку: «Как бы вы хотели его назвать?» Но она не говорит «Вася» или «Петя», или кого-то такого, а с недосыпу произносит мое имя. Дальше проверяют, не бандит ли я случайно. Дальше вся эта информация посылается в какие-то еще обсерватории, как минимум, еще в три страны, где вообще не знают, что такое Ширвиндт. Тем не менее там тоже проверяют, не террорист ли я, и говорят: «Ну ладно». И тогда выдают шикарный сертификат, что планета номер такая-то дробь такая-то названа моим именем. Таким образом, считай, что у меня появилась еще одна жилплощадь. Но я туда пока не спешу прописаться.

Свою неспособность не шутить он называл «эмбриональная тяга к смешному». АА самому могло быть совсем не весело. Но все вокруг должны помирать от смеха. Иначе он чувствовал себя оскорбленным. Даже великий Анатолий Васильевич Эфрос пытался с этим бороться: «Ну, Шура, хватит! Сколько можно!» Но все-таки дал ему его сыграть 9 главных ролей. В своих интервью АА никогда не бряцал ими, как медалями. Но я точно знаю, что они были приколоты у него прямо к сердцу: Тригорин («Чайка»), Феликс («104 страницы про любовь»), Нечаев («Снимается кино»), Людовик («Мольер»), Крестовников («Счастливые дни несчастливого человека»), Герцог (“Ромео и Джульетта»)… Кажется, что-то еще, потому что я запомнил цифру 9.

В одной из своих книг он описал процесс, как учил главные роли. Садился в машину, ехал в свои Никитские переулки, и там сидел, запершись, отгородившись от всех на свете. Тогда не было гаджетов, никто не мог дозвониться. Полная тишина, абсолютная изоляция. Думаю, отсюда его страсть к рыбалке. Страсть одинокого человека, приговорённого быть всегда на людях.

- Сейчас приехал с Валдая, 40 дней сидел тупо с удочкой. На Валдае я уже 20 лет сижу. Раньше, лет 17 назад, я без вот такого леща не возвращался. Нет, лещи ушли, я понял, у них санкции по отношению ко мне лично.

И такая обида в его голосе. На этих чертовых лещей, на собственный возраст, на себя, немощного, бессмысленно сидящего со своей удочкой. Впрочем, он никогда не жаловался. Считал, что это не достойно такого крутого мэна, как он.

-Я считаю, что все время гундеть и все время жаловаться - бесперспективное дело. Другое дело, нельзя переступать через какие-то моменты. Но нет, и потом это стыдно, быть все время несчастным, все время бедным, все время бездарным, все время обиженным, все время самому себе противным, потому что нет другой такой профессии, кроме актерской, где можно свалить все на кого угодно, только не на себя: режиссер сволочь, не угадали амплуа, интриги. Никто не признается: «Это не мое». За всю свою жизнь, знаю только два-три случая добровольного ухода из артистов. Один из этих случаев, кстати, мой ребенок.

«Ребенком» АА называл своего шестидесятилетнего сына Мишу, успешного шоумена, в прошлом актера «Сатирикона», добровольно оставившего актерство и переключившегося на выпуск разных телешоу. АА был этим фактом доволен. Однажды я его прямо спросил: «А вы не думали, что такие знаменитые и талантливые отцы, как вы, как Олег Павлович Табаков или Олег Николаевич Ефремов, всегда забирали на себя слишком много внимания. И вашим сыновьям просто хотелось вырваться из вашей тени, из роли вечного «папиного сына»?

- С одной стороны, да. Те, которые хоть что-то соображали, хотели все время абстрагироваться, чтобы не быть чьим-то сыном. А с другой стороны, это единственная профессия в мире, где человек приходит с работы домой и говорит всю дорогу о работе. И от этого можно рехнуться. Но представь себя, приходит сантехник домой, берет ложку, стакан и говорит: «Мне сегодня такой унитаз попался». Жена его тотчас госпитализирует. А здесь с утра до ночи: «Я сыграла, он не сыграл…», - и во всем этом надо жить. Вот дети, особенно, те, кто поумнее, и свалили от этого кошмара кто куда.

Но сам он никуда не сбежал. Когда однажды мы стали подсчитывать, сколько лет он прослужил в Щукинском училище, сколько в Театре Сатиры, не говоря уже о его браке, в котором он состоял 67 лет, он только отмахнулся: «На самом деле, Сережа, это не верность, как ты говоришь, а лень. Я всю жизнь был очень ленивым».

…Последний раз мы виделись на открытии мемориальной доски Анатолия Эфроса на Тверском улице. Дима Крымов попросил меня быть ведущим этой церемонии.

- Старик, что надо делать? – тихо спросил АА, пока кто-то держал речь у микрофона.

- Скажите что-нибудь. А потом снимите вот эту тряпочку.

- Один не буду, неудобно. Ольга не пришла? Тогда вызови нас троих - Леню (Каневского), Сашу (Збруева) и меня.

Я так и сделал. Под финал церемонии вышли все трое. Последние мушкетеры эфросовской армии. И дернули за веревочку. Кумачовая тряпка упала. А они еще какое-то время стояли, молча глядя на розовый гранит, где было написано имя «Анатолий Эфрос». И кажется, это был тот редкий случай, когда АА совсем не хотелось шутить.

Сегодня о нем все вспоминают, как о человеке, который был душой компании. Той компании, которой давно нет в живых – Андрей Миронов, Михаил Державин, Аркадий Арканов, Эльдар Рязанов, Григорий Горин, Марк Захаров…. АА их всех пережил, всех похоронил. Для всех нашел самые точные, самые ранящие слова, когда выходил говорить на их траурных панихидах, юбилейных вечерах, когда писал свои замечательные мемуары. У него была невероятная телефонная книжка, где были адреса и телефоны всех, всех… Под конец жизни он боялся к ней просто прикоснуться. Все вычеркнуто. Помню, как он сокрушался: «Это такой ужас!». Но при этом в глазах у АА никогда не было страха. Только грусть, ирония. И тайная уверенность, что пока он жив, живы и они. Сегодня эта книжка закрыта.

Прощайте, дорогой Александр Анатольевич! Вы были душой, ею и останетесь для всех, кто вас любил.

Сергей Николаевич