Любимое.Для души.
Ей шестнадцать, он каплю старше.
В парке встретились невзначай.
И, казалось, Амур промажет,
Но кольнуло в сердечке «Ай!»
И одною попал стрелою,
Чтоб взаимной любовь была.
«Вас теперь в этом мире двое,
Как у птицы есть два крыла!»
И Амур в облаках укрылся,
А у них столько общих тем…
Позже свадьба и сын родился.
Быт и хлопоты, тьма проблем.
Ей под тридцать, а он взрослее.
И уже подрастает дочь.
Ни Амура, ни Прометея…
И на сердце как будто скотч,
Чтоб не чувствовать и не слышать.
Больше не о чем говорить…
Были те, кто его утешит.
Те, кто хочет её любить.
Но однажды она упала…
И болела не год, не два.
Рядом тот, в ком стрела застряла,
В ком она, как и в ней, жила…
У неё Юбилей сегодня.
Ровно семьдесят, он взрослей…
Он с цветами, с подарком, модный,
В доме счастье, полно гостей…
И по парку вдвоём гуляют,
Где однажды Амур сразил.
Часто правнуки приезжают –
Даша, Катя, Матвей, Кирилл…
И Амур в небесах ликует,
Что сумели любовь сберечь.
Люди глупые протестуют
Против стрел и внезапных встреч.
А они благодарны Богу,
Что всю жизнь, словно миг – вдвоём.
Ей за восемьдесят немного.
Он стучит ей в окно дождём…
Ирина Самарина-Лабиринт
Как много злых стихов,
Что призывают мстить...
А я пишу – ЛЮБОВЬ.
А я могу любить.
Не тратить жизнь на злость,
На ненависти взрыв.
Я в этой жизни – гость.
Оставлю свой призыв,
В котором нет вражды,
А есть добро и свет.
И расцветут сады,
Спустя десятки лет...
И зазвенит ручьём,
Прольётся детский смех.
Кто Господом прощён –
Тот сам прощает всех!
Считать свои грехи
Почаще нужно мне...
И добрые стихи
Блеснут лучом в окне.
А что до злых стихов –
В них пустота и боль…
Из самых важных слов
Я напишу ЛЮБОВЬ.
Ирина Самарина-Лабиринт
Оденьте сердце в светлые одежды,
Что сотканы из тёплой доброты,
Чтоб нити были мягкими, как нежность,
И чистыми, как детские мечты.
Держите зонт над сердцем постоянно,
Чтоб злобу сквозь него не пропустить.
Чтоб, несмотря на ноющие раны,
Не разучились верить и любить…
Чтоб даже те дожди, что поливали
Недобрыми словами в жуткий час,
От лучиков сердечных чище стали,
И чтоб огонь воинственный погас.
И, важно, чтобы сердце не роптало
О том, что мир суровый и чужой,
А чтоб его собою обнимало,
С любовью, безусловной и большой…
И чтоб одежда та не износилась
С годами, и не стала чтоб мала,
Должна и благодарность быть, и милость.
Пусть сердце отдаёт лучи добра,
И никогда не требует награды,
Как солнце, что готово вечно греть.
Оденьте сердце в совести наряды,
Когда тоска, что нечего надеть…
Ирина Самарина-Лабиринт
Ей шла к лицу её весна
С журчаньем радужной капели
Её мечты с лучом тепла
И жизнь вся в красках акварельных.
Она любила шёпот трав
И песни ласточек в апреле,
А свой жемчужно-кроткий нрав
В душистой прятала сирени.
Она любила чистоту
Искать в огромном небосводе,
И в каждом видя красоту,
Любила даже непогоду.
Она была нежнее всех,
Она была его мечтою,
Её слеза, лучистый смех
Дышали робкой простотою.
Просила ли она любви?
Она сама была любовью...
Не подчинялась ни грехам,
Ни марнославству, ни злословью.
Ей шла к лицу её весна
И замирал с ней даже ветер
Она любимою была
И лучшей Женщиной на свете
Ю. Витович
Всё начuнаеmся с mебя:
Рассвеm u день, улыбка, мыслu,
Мелодuя, рuсунок дня... —
Всё mолько оm mебя завuсum.
Ведь счасmье — каждому к лuцу,
Вы nрuмеряйmе его чаще...
И пожuлому, и юнцу —
Оно, как солнце, в днях леmящuх.
Не забывайmе надеваmь
Его, как плаmье, ежедневно...
А можно вовсе не снuмаmь —
Так даже лучше будеm... Верно?!
Ирена Буланова
У чувств земных, увы, короткий век,
Но есть любовь на свете неземная.
Мы в эту жизнь пришли из жизней тех,
В которых тоже вместе были, знаю…
И встретились как будто невзначай,
Как будто были вовсе незнакомы…
Но после встречи вдруг прошла печаль
И души друг для друга стали домом…
Я чувствую тебя, когда вдали
Ты грусть свою скрываешь за молчаньем.
Что есть волшебней неземной любви?
Да ничего! И главное признанье
Моё тебе – что я тебя люблю
Таким, как есть, и в будущем, и в прошлом.
А в новой жизни я тебе спою
Дождём, упав слезинкой на ладошку…
В весеннем парке, где магнолий цвет,
Воркует голубь, он к своей голубке
Летел из прошлых жизней, прошлых лет,
Чтоб снова целовать, с любовью, губки…
И с кошечкой своей мурлычет кот,
У них любовь, как видно, неземная.
И в жизни новой он её найдёт,
Ирисом под окошком расцветая…
Я буду сотни лет тебя любить!
Мне на тебя глядеть – не наглядеться…
Ты лучше, чем умеют люди быть!!!
Я на тебя смотрю влюблённым сердцем…
Ирина Самарина-Лабиринт
Любите тех, с кем хочется проснуться,
Молчать, обнявшись, в комнате пустой!
Любите, когда хочется коснуться,
До сердца — сердцем, до руки — рукой!
Любите тех, кто вас в минуту грусти,
Обнимет, пожалеет! Не предаст!
И если все на свете отвернутся,
Всегда вам руку помощи подаст!!!
Любите тех, кто любит и не ранит,
Не обижает глупо, невпопад!
Любите тех, кто, все изъяны зная,
Быть рядом с вами несказанно рад!
Любите тех, кому нет страха верить,
С кем хорошо и просто, без затей!
Любовь и страсть, увы, нельзя измерить!
Любите тех, с кем хочется детей!
Любите тех, которые как воздух,
Как солнце, иль, как в засуху вода!
За поцелуи! Ласки! Несвободу!
Любите тех, кто с вами навсегда!
Любите тех, с кем хочется проснуться…
Из глубины моих невзгод
молюсь о милом человеке.
Пусть будет счастлив в этот год,
и в следующий, и вовеки.
Я, не сумевшая постичь
простого таинства удачи,
беду к нему не допустить
стараюсь так или иначе.
И не на радость же себе,
загородив его плечами,
ему и всей его семье
желаю миновать печали.
Пусть будет счастлив и богат.
Под бременем наград высоких
пусть подымает свой бокал
во здравие гостей веселых,
не ведая, как наугад
я билась головою оземь,
молясь о нем – средь неудач,
мне отведенных в эту осень.
10 апреля 1937 года в Москве родилась Белла Ахмадулина. Свободолюбие, максимализм, острое неприятие любой несправедливости – эти её качества проявились еще в юности, когда студенткой Литинститута отказалась участвовать в травле Пастернака. В яркой поэтической четверке 60-х – Рождественский, Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина – у неё особое место. Ее называли «женщиной, рожденной поэтом». Она была лицом поэтической "оттепели", со своим стилем и неподражаемой манерой чтения.
#МосковскиеЗаписки предлагают вам прочесть отрывок из мемуаров Беллы Ахатовны, посвященный Марине Цветаевой.
"Почему именно судьба Цветаевой, почему её имя вынуждает нас к особенному стеснению сердца и особенной спёртости воздуха в горле? Мы, человечество, сызмальства закинувшие голову под звездопад шедевров; мы, русские, уже почти двести лет как с Пушкиным и со всем пушкинским; мы, трагические баловни XX века, получившие от него такой опыт, который, может быть, и понукает нас к изумительному искусству, — почему мы, имеющие столько прекрасных поэтов, почему особенной мукой сердца мы устремляемся в сторону Цветаевой? Что в ней, при нашем богатстве, что в ней из ряду вон, из ряду равных ей, что? Может быть, и наверное, особенные обстоятельства её жизни и смерти, чрезмерные даже для поэта, даже для русского поэта. Да, может быть и это, но это для детской, простоватой стороны нашей сущности. Для той именно детско-житейской стороны, с которой мы не прощаем современникам Пушкина, что именно он был ранен железом в живот, в жизнь, в низ живота, как пишет Цветаева. И ведь как бы ни говорили, есть некоторая двоюродность, пока мы совсем не повзрослеем, есть некоторая двоюродность, в отношении, например, к Тютчеву. И, может быть, вот эта наша детская насупленность к нему, которую нужно преодолеть специальным просветлением мозга, может быть, она связана именно с тем, что он не был, не был же убит на дуэли. И только сосредоточившись на ясном разуме, мы вспомним о его страдании другого свойства. Вспомним, как Тургенев увидел его в парижском кафе и не вынес этого зрелища, потому что, как пишет Тургенев, и рубашка его стала мокра от слёз. Или как он шёл и у него замирали ноги, и в муке, значение которой мы ещё не знаем, он, там, говорил это своё знаменитое «Ангел мой, ты видишь ли меня?». Не говоря уже о старике, который покинул Ясную Поляну и нёсся по мирозданию — сам был соперник мироздания — нёсся куда-то неизвестно куда, всё такой же, каким он когда-то шёл с Буниным по Девичьему полю и говорил после смерти маленького Ванички: Смерти нету! Смерти нету! А смерть меж тем была, а разгадки ей, разгадки ей до последней минуты так и не было.
Да. Особенные обстоятельства жизни и смерти, которые мы все знаем и которых мы никогда не забудем. Судьбы страшнее Марины Цветаевой я не знаю, — сказала та, сказал тот человек, чью осведомлённость в страдании мы, как говорится, на сегодняшний день вынуждены считать исчерпывающей. И всё-таки страдание и гибель — это лишь часть, часть судьбы Цветаевой. Это не всё о её судьбе. Судьба Цветаевой совершенна дважды: безукоризненное исполнение жизненной трагедии и безукоризненное воплощение каждого мига этой трагедии, воплощение в то, что стало блаженством для нас. И в этом смысле нам остаётся считать судьбу Цветаевой счастливейшей в истории нашей словесности, потому что редко кому дано так воплотить всё, что даровано в идеале человечеству, а в нашем случае ей одной — Марине Цветаевой. Ещё учтём, что она была не нам чета. Она была вождь своей судьбы, и воинство её ума и духа следовало за этим вождём.
Чтобы отвлечься от Елабуги, хочу сказать, что некоторые люди — здесь ли у нас, во Франции ли — как-то словно извинялись и передо мной, и в моём лице перед кем-то другим, что, вот, в своё время они не сумели помочь Цветаевой ну хотя бы малой человеческой помощью, и вот, дескать теперь эта тень всегда лежит на их душе. Я слушала это со скукой особенно в некоторых случаях. Я думала: «Э, мадам, это мания величия с Вашей стороны. Вы полагаете, что Вы, Вы можете помочь Марине Цветаевой?!» Эта старая дама жива до сих пор. Она со мной говорила об этом недавно. Я слушала её с состраданием, когда она сострадала судьбе Цветаевой. Нет, ей об этом жалеть не приходится. Хотя… И потом Марина Ивановна сама никогда не склоняла нас к злопамятству и упрёку. Упрёк — не цветаевский способ соотноситься с собеседником. Она сказала: Не бойся, что из могилы я поднимусь, грозя!
Я слишком сама любила смеяться, когда нельзя!
Но всё-таки соблазн упрекать кого-то велик. И вот у меня есть совершенно вне гармонии написанный упрёк. Получилось так в Доме творчества все обедают, а я читала письма к Тесковой:
А вы, пожиратели жира,
под чайною розой десерта
сосущие сласть углевода,
не бойтесь голодной Марины!
Марина за вас отслужила труд
бедности и милосердья.
Поэтому — есть и свободна!
А вас — иль нет, иль незримы!
Но всё-таки, опять говорю, что не дано было, не дано… И я ещё и искренне никого не виню. Потому что если мы представим себе то время и всё, что с нами тоща происходило… В общем, как-то недостает совести упрекать едва выживших людей в том, что они не помогли другому человеку. Но вот то, что смерть Марины Ивановны была её собственный великий поступок, — это всё-таки я в последний раз отмечаю. Написала так:
Нам грех отпущен, ибо здесь другой
убийца лишний. Он лишь вздор, лишь мошка.
Такое горло лишь такой рукой
пресечь возможно.
Я очень ценю взор Марины Ивановны Цветаевой, вообще превозмогающий её знаменитую близорукость, её всевидящий дальновидный взор туда, в грядущее, то есть приблизительно в наше время. Всегда знала, что люди не разминутся с ней, и я думаю, что это будет всегда счастливым утешением для нас, когда мы будем думать про Цветаеву. Она пишет в одном письме: "Я и теперь знаю, как буду любима через сто лет". Это написано всего лишь 40 с чем-то лет назад, что будет через 100 лет. И главное нам ответить ей теперь, через то время, которое она когда-то превозмогла вот этим своим дальновидным обращением и уже давно ждёт ответа. Главное — удостоверить это «да», сказать: «Да! Так оно всё по Вами писанному и вышло! Не разминулись. Безмерно и всенародно любима».
В день рождения Беллы Ахмадулиной воспоминания о ней близко знавших её современников.
Борис Мессерер, сценограф, последний муж Беллы Ахатовны:
«Сразу после впечатления от ее красоты и фантастической одаренности я разглядел некую черту гибельности натуры, уязвимость и беззащитность Беллы, как человека, не приспособленного к бытовой стороне жизни»
Алла Гербер, писательница, кинокритик:
«С ее образом будет ассоциироваться необыкновенная человеческая трепетность, душевная напряженность, какой-то глас, обращенный к собственной совести, к собственной душе и к совести нашей. Ее образ — это что-то такое, к чему если прикоснешься, то может быть сам поймешь, что ты есть на самом деле»
Евгений Евтушенко, поэт, первый муж Ахмадулиной:
«Скажу о ней не только как поэт, как антологист, но и как человек, для которого она была первою любовью, что очень важно. Это не просто — быть мужем поэта, который иногда пишет стихи лучше, чем ты. Никому не удалось нас поссорить. В поэзии развода нет. Она остается одной из самых замечательных женщин, которых я встречал, одним из самых замечательных поэтов, которые существовали за всю историю русской поэзии»
Владимир Высоцкий, актёр, поэт:
«Вы были у Беллы? Мы были у Беллы. Убили у Беллы День белый, День целый: И пели мы Белле, Молчали мы Белле, Уйти не хотели, Как утром с постели. И если вы слишком душой огрубели — Идите смягчиться не к водке, а к Белле. И если вам что-то под горло подкатит — У Беллы и боли, и нежности хватит»
Зоя Богуславская, писательница:
«Она была человек, не вписывающийся ни в советское сообщество, ни в какое-либо другое. Божественный талант, воплощение изящества. Сила и беззащитность в одном лице. Она не поступилась ни одним своим порывом, ни одной своей прихотью»
Юрий Рост, фотограф, журналист:
«Она была прекрасна... Добра и доброжелательна, как всегда. Точна и иронична к себе. Тепла в своих суждениях о друзьях и печальна немного. Она читала стихи (написанные невероятно русским языком) о любви. Все о любви. К Пушкину, к Галактиону Табидзе, к простому (как принято говорить не ею) человеку, не всегда трезвому (но всегда достойному), к земле, на которой мы стоим. В очереди за жизнью, как и за хлебом, она никого не расталкивала и не улыбалась продавцам»
Марина Влади, актриса:
«Белла была хохотушка. Она любила смеяться, обожала смешные песни. Слушая Высоцкого, буквально падала от хохота… Мы с ней без конца шутили, дурачились. Общались, как две девчонки. Но моментами она напоминала мне погоду в Бретани. На этом полуострове во Франции непредсказуемый климат. Только что шел дождик, через десять минут глаза слепит солнце, потом вдруг буря и снова тишина»
Владимир Войнович, писатель, драматург:
«Белла была очень порядочным человеком. Поверх всех своих прочих достоинств она хороший товарищ. Сердечный, отзывчивый, преданный. Вначале я даже вообразить не мог, что это так. Относился к ней как к неземному существу, не подозревая за ней никаких таких благородных качеств. Храбрости, например, которую проявляла впоследствии…»
Микаэл Таривердиев, композитор:
«Белла поразительно не изменилась с годами. Такая странная, бесконечно красивая, утонченно-жеманная, но абсолютно естественная… Такой вот редкостный необычный цветок. Какая-то странная смесь татарской княжны и русской царевны. Поразительной красоты и совершенства женщина».
И снова я слышу: «Ты сильная, ты сумеешь,
Ты справишься, так держать, береги себя!»
Но трещины в сердце словами, увы, не склеишь…
Слова, что не сердцем сказаны – лишь вредят…
Откуда берутся такие смешные мысли
О силе моей и о том, что должна суметь?
А глянули в душу бы мне и, как комп, зависли…
Открыта душа, как всегда, но не хочет петь!
Поддержка имеет смысл, и это важно,
Но можно без слов, а тихонечко рядом быть…
Сухие глаза, но от слёз стало сердце влажным.
Советы опять: «Научись же себя любить!»
Спасибо, конечно, но я не прошу советов…
И вдруг полюблю себя, то зачем мне вы?
Я сильную женщину, вроде, встречала где-то,
В кино, где слезам не верят, и фон Москвы…
Предательства, чья-то подлость – с годами учат,
В ту душу, где натоптали, гостей не звать.
В итоге – снаружи солнце, а в сердце – тучи…
Согреться хотелось многим… А согревать?
И вроде живёт человек, а душа не дышит.
О женщине сильной звучит, не смолкая, речь…
«Держись, береги себя!» - постоянно слышу,
Но что-то не слышно: «Я буду тебя беречь!»
Ирина Самарина-Лабиринт
назад
список