Среди этих "беженцев" был заметен один человек, примерно
шестидесятилетнего возраста, по имени Рашмилевич. Он отличался от "русских"
тем, что был неистощимо любопытен ко всему, что происходило. Он был мрачным,
суровым типом, полный пророческого несчастья, недовольный всем. Он постоянно
жаловался на пищу, на условия, в которых мы жили: вода никогда не была
достаточно горячей, не было достаточно топлива, погода слишком холодная или
слишком жаркая, люди недружелюбны, мир приходит к концу; на самом деле все
вообще - любое событие и любое условие - было чем-то, что он, казалось, мог
обернуть в бедствие или, по крайней мере, в препятствующее обстоятельство.
. Дети, наполненные энергией и достаточно незанятые в течение долгих
зимних дней и вечеров, ухватились за Рашмилевича, как за мишень для своих
неиспользованных жизненных ресурсов. Мы все насмехались над ним,
передразнивали его манеры и делали все, чтобы сделать его жизнь долгим,
непрерывным жизненным адом. Когда он входил в столовую, мы начинали
жаловаться на пищу; когда он пытался читать русскую газету, мы изображали
представление о политическом кризисе. Мы утаивали его почту, исполняя
обязанности швейцара, брали его газеты, крали у него сигареты. Его
нескончаемые жалобы также раздражали других "русских", и, они не только не
помогали остановить нас, но тонко и без какого-либо упоминания его имени
одобряли и подстрекали нас.
.......
.......
Гурджиев тогда рассказал мне историю Рашмилевича. По его словам,
Рашмилевич был русским эмигрантом, который поселился в Париже после русской
революции и стал процветающим торговцем чаем, икрой и другими продуктами, на
которые там был спрос, главным образом среди русских эмигрантов. Гурджиев,
по-видимому, знал его давно - возможно, он был одним из людей, которые
прибыли во Францию из России с Гурджиевым несколько лет назад - и решил, что
его личность была бы существенным элементом в школе.
"Вы помните, - сказал он, - как я говорил вам, что вы создаете
беспокойство? Это верно, но вы только ребенок. Рашмилевич - взрослый
человек, а не непослушный ребенок, как вы, но одно его появление постоянно
производит трение во всем, что он делает, где бы он ни жил. Он не производит
серьезного беспокойства, но он производит трение на поверхности жизни, все
время. Ему уже не поможешь - он слишком стар, чтобы измениться теперь".
"Я уже говорил вам, что Рашмилевич был богатым торговцем, но я плачу
ему, чтобы он оставался здесь, вы удивлены, но это так. Он - мой очень
старый приятель и очень важен для моих детей. Я не могу платить ему столько
же, сколько он мог получать сам в чайном бизнесе в Париже; поэтому, когда я
приехал, чтобы увидеть его, я, бедный сам, должен был просить его принести
жертву ради меня. Он согласился на это, и я теперь отвечаю за его жизнь. Без
Рашмилевича Приэре не то; я не знаю никого, подобного ему, никого, кто своим
существованием, без сознательного усилия, производил бы трение во всех людях
вокруг него".
К тому времени я приобрел привычку всегда допускать, что во всем, что
делал Гурджиев, было всегда "больше, чем видится взгляду"; я также был
знаком с его теорией, что трение производит конфликты, которые, в свою
очередь, возбуждают людей и, так сказать, вытряхивают их из их привычного,
упорядоченного поведения; также я не мог не удивляться тем, что за награда
была в этом для Рашмилевича, кроме денег, я имею в виду. Единственным
ответом Гурджиева на это было то, что он сказал, что Приэре для Рашмилевича
было также привилегией. "Нигде больше его личность не может выполнять такую
полезную работу". На меня не произвел особого впечатления его ответ, но я
представил в своем уме каждое движение Рашмилевича, как имеющее большую
важность. Это казалось, в лучшем случае, странной судьбой - он должен был,
как я предполагал, жить в постоянном состоянии катаклизма, непрерывно
создавая опустошение.
Фритц Петерс. Детство с Гурджиевым
http://www.lib.ru/URIKOVA/USPENSKIJ/peters.txt
(-: