Где лето , солнце, бичбары?
Я Как сейчас помню, с телефона увидел её прекрасные ножки и мой взгляд поднимался всё выше и выше, когда увидел очень очаровательную девушку лет тридцати.
Вы с помощью камеры телефона подсматривали за ней, что ли? Приблизили зумом и рассматривали ноги, поднимая телефон? Что за извращение! При этом вы пишете, что ваш взгляд поднимался все выше и выше. Значит воочию смотрели. Какой угол обзора в поле вашего зрения, если ваш взгляд поднимался все выше и выше, чтобы понять, кто перед вами? Все так нереалистично. Если бы вы описывали поцелуи, которыми вы покрывали женские ноги, то выглядело бы правдоподобнее, когда ваши вггляды все выше и выше поднимались, целуя каждую клеточку. При таком близком расстоянии угол зрения будет гораздо меньшим. Но когда в поезде перед вами кто-то присаживается... Вы что, в рыцарском шлеме с забралом были и смотрели через узкие смотровые щели?
У Пушкина
есть стихотворение, называется "Мечтателю". Пушкин словно к вам обращается. Только он написал, когда ему было 19. И вот он с высоты своего юного возраста все выше и выше поднимает свой взгляд к вашему великовозрастному положению, уличая вас:
Ты в страсти горестной находишь наслажденье;
Тебе приятно слезы лить,
Напрасным пламенем томить воображенье
И в сердце тихое уныние таить.
Поверь, не любишь ты, неопытный мечтатель...
О если бы тебя, унылых чувств искатель,
Постигло страшное безумие любви;
Когда б весь яд ее кипел в твоей крови;
Когда бы в долгие часы бессонной ночи,
На ложе, медленно терзаемый тоской,
Ты звал обманчивый покой,
Вотще смыкая скорбны очи,
Покровы жаркие, рыдая, обнимал
И сохнул в бешенстве бесплодного желанья, —
Поверь, тогда б ты не питал
Неблагодарного мечтанья!
Нет, нет! в слезах упав к ногам
Своей любовницы надменной,
Дрожащий, бледный, исступленный,
Тогда б воскликнул ты к богам:
«Отдайте, боги, мне рассудок омраченный,
Возьмите от меня сей образ роковой!
Довольно я любил; отдайте мне покой!»
Но мрачная любовь и образ незабвенный
Остались вечно бы с тобой.
Я хотел сломать эту дверь, но было уже поздно, поезд тронулся дальше.
Ну чистый Д"Артаньян, дядя Миша Боярский! При ней вы млели, а как только сошли на перрон, так сразу - я разнесу стены этого монастыря!