Я Как сейчас помню, с телефона увидел её прекрасные ножки и мой взгляд поднимался всё выше и выше, когда увидел очень очаровательную девушку лет тридцати.

Вы с помощью камеры телефона подсматривали за ней, что ли? Приблизили зумом и рассматривали ноги, поднимая телефон? Что за извращение! При этом вы пишете, что ваш взгляд поднимался все выше и выше. Значит воочию смотрели. Какой угол обзора в поле вашего зрения, если ваш взгляд поднимался все выше и выше, чтобы понять, кто перед вами? Все так нереалистично. Если бы вы описывали поцелуи, которыми вы покрывали женские ноги, то выглядело бы правдоподобнее, когда ваши вггляды все выше и выше поднимались, целуя каждую клеточку. При таком близком расстоянии угол зрения будет гораздо меньшим. Но когда в поезде перед вами кто-то присаживается... Вы что, в рыцарском шлеме с забралом были и смотрели через узкие смотровые щели?
У Пушкина есть стихотворение, называется "Мечтателю". Пушкин словно к вам обращается. Только он написал, когда ему было 19. И вот он с высоты своего юного возраста все выше и выше поднимает свой взгляд к вашему великовозрастному положению, уличая вас:

Ты в страсти горестной находишь наслажденье;
Тебе приятно слезы лить,
Напрасным пламенем томить воображенье
И в сердце тихое уныние таить.
Поверь, не любишь ты, неопытный мечтатель...

О если бы тебя, унылых чувств искатель,

Постигло страшное безумие любви;

Когда б весь яд ее кипел в твоей крови;

Когда бы в долгие часы бессонной ночи,

На ложе, медленно терзаемый тоской,

Ты звал обманчивый покой,

Вотще смыкая скорбны очи,

Покровы жаркие, рыдая, обнимал

И сохнул в бешенстве бесплодного желанья, —

Поверь, тогда б ты не питал

Неблагодарного мечтанья!

Нет, нет! в слезах упав к ногам

Своей любовницы надменной,

Дрожащий, бледный, исступленный,

Тогда б воскликнул ты к богам:

«Отдайте, боги, мне рассудок омраченный,

Возьмите от меня сей образ роковой!

Довольно я любил; отдайте мне покой!»

Но мрачная любовь и образ незабвенный

Остались вечно бы с тобой.

Я хотел сломать эту дверь, но было уже поздно, поезд тронулся дальше.

Ну чистый Д"Артаньян, дядя Миша Боярский! При ней вы млели, а как только сошли на перрон, так сразу - я разнесу стены этого монастыря!