Опрокинул лодочку, камешек за пазухой.
Опрокинул лодочку, камешек за пазухой,
проломивши бортики, пролилось бедой.
Жизни этой памяти, круг расцвечен радугой,
и весенней шалою, грязною водой.
Круг расцвечен радугой, половинкой месяца,
пол заплёван в трапезной, дует из щелей.
Камешек за пазухой, на суде всё взвесится,
ты меня здесь Господи, больше не жалей.
Не жалей постылого, не жалей убогого,
и пусть лодка камешком, камешком на дно.
Праведникам святости, ну а богу богово,
за меня давно уже, всё здесь решено.
Решено, расписано, по секундам капелькам,
жизни круг очерченный, некуда бежать.
С камешком за пазухой, жить давно не хочется,
но и рано Господи, рано умирать.
Рано, рано Господи, ну а разве ж спросится,
берега туманные, где-то там вдали.
Берег левый, ростани, берег правый с проседью,
мысли чайкой носятся, с круга не сойти.
Опрокинул лодочку, камешек за пазухой,
берега далёкие, плыть ещё и плыть.
Жизни круг расцвеченный, разноцветной радугой,
не забыть бы Господи, это не забыть.
Полевыми цветами путь выстелен.
По стерне мы идём босиком,
Ты в рубашке моей, солнцем выжженной,
Вдруг рванулась, к стогу бегом.
Стог травы луговой, свежее смётанный,
Одуряющий пахнет бедой,
Ах, девчонка моя ты хорошая,
Не сумел, совладать я с собой.
Стог травы луговой, свежее смётанный,
Брачным ложем в себя, нас принял,
Ах, девчонка моя ты хорошая,
В нём рождался я, и умирал.
Опьянил он нас запахом клевера,
Одурманил травой луговой,
Ветер с юга, а может быть с севера,
Стал священником нашим с тобой.
Ежевикою губы искусаны,
Ожерелье цветёт на груди,
Мы телами с тобою срастаемся,
И ты шепчешь тихонько: «Войди».
Перемешаны шорохи с шёпотом,
Стоны облаком в небе парят,
Ах, девчонка моя ты хорошая,
Говорят, говорят, говорят.