Семейные истории
Инфекция.
Вспомнила еще одну историю, которая произошла, когда нашему Мише было два с половиной годика.
Это был мой первый отпуск. Поехала, конечно, к родителям, я очень по ним скучала. Так трудно было - я в Кишиневе, они в Сланцах, и приехать ко мне они не могли - жить негде. А я - могла, но только раз в году - тогда еще не было возможности взять отпуск частично, только весь месяц целиком можно было отгулять. Мы все были счастливы - и родители, что наконец видят меня и внука, и мы с Мишенькой. Мужа с нами не было - он еще служил в армии, демобилизоваться должен был только осенью.
Стоял теплый июль, полно ягод, грибов, библиотека у меня под боком - меня там все еще помнили, хорошие книги были в дефиците, а мне оставляли. Ну, и лес под боком, и речка, где можно купаться, и вообще никаких домашних забот - мама меня от всего освободила, отдыхай - не хочу. Папа уже тоже был на пенсии, но продолжал работать подростковым врачом.
Ребенок мой тоже был счастлив - свобода! Детей во дворе было немного - старшие в лагерях или у бабушек в деревне, маленькие - в садиках, вот только такие приезжие, как мы сами, с ним и играли. Потому я даже не могла понять, где подхватил мой ребенок заразу. У него ни с того ни с сего поднялась высокая температура, начались боли в животе, дикий понос (до 20 раз в день), причем не просто, а с явными признаками дизентерии: в животе урчание, в стуле кровь, слизь... Папа сказал - это очень опасно, надо в больницу, нужны лекарства, которые он выписать не может, их дают только в больнице, никакая аптека просто так, даже и по рецепту, их не продаст.
- Папа, о чем ты, какая больница? Мишу - в инфекционную больницу? Только через мой труп!
Я орала, как сумасшедшая, я даже представить себе не могла, что моего малыша положат в инфекционную больницу. Одного! На месяц! Там же карантин - месяц! Да за месяц он там все, что угодно, в придачу к дизентерии заработает! Ужас какой...
- Папа, ты врач или кто? Ну, придумай же что-нибудь!
- Линочка, ты не понимаешь, он же может умереть, мы себе не простим, надо срочно начинать лечение, а где взять лекарства?
- Но у тебя же есть знакомые инфекционисты, ну поговори с кем-нибудь, неужели не с кем, предложи денег, может, кто-нибудь из них согласится помочь?
- Никто не согласится, Линочка, это же подсудное дело, если откроется - человек в тюрьму сядет. Кто ж на такое пойдет?
И тут мама вспомнила о Соколовском. Михаил Львович, в то время врач-педиатр, когда-то заведовал инфекционной больницей в Пикалеве, где жил раньше, до того, как переехал в Сланцы. Он был хорошим знакомым моей мамы - они оба были родом из Себежа, мама даже когда-то училась в одном классе со старшим братом Михаила Львовича, я дружила с его детьми - Севкой и Лёвкой.
- Звони Соколовскому, - сказала мама, - может, он подскажет, что делать.
Я позвонила. Соколовский сразу же пришел, осмотрел Мишу, сказал:
- Никаких сомнений - дизентерия, даже и анализы не нужны. Откуда - неясно, случаев дизентерии в городе не наблюдается. Может, когда вы в речке купались, хлебнул зараженной дизентерийной бактерией воды. Но это не важно. Надо срочно лечить.
Выписал мне рецепты на бисептол и тетрациклин, сказал - давать 8 раз в день, по очереди, каждые два часа. Пять дней давать лекарства, потом 5 дней перерыв, потом еще 5 дней. Побольше давать пить - соки, морсы, компот, голодом не морить, но еду давать легкую - пюре, паровые котлетки, супчики протертые, ничего сырого - ни фруктов, ни овощей. И все пройдет.
Я не поверила:
- Что, и никаких особых лекарств не надо, тех, что только в больнице дают?
- Тех, что дают в больнице, нам с тобой не добыть, - повторил Соколовский папины слова. - Но бисептол в сочетании с тетрациклином ничуть не хуже. Тетрациклином даже холеру лечат, а тут банальная дизентерия. Можешь мне поверить - все будет хорошо. Если что - звони мне, не стесняйся, я приду.
Я все его указания выполняла неукоснительно,
и через 5 дней мой ребенок был в абсолютном порядке - ни температуры, ни поноса, на вид - вполне себе веселый здоровый малыш. Но сомнения меня все же мучили - кто знает, а вдруг инфекция еще не убита до конца, а живет себе, хоть и в неявном виде? После
пяти дней перерыва я спросила Михаила Львовича, надо ли продолжать
давать таблетки малышу, если
у него стул нормальный уже неделю. Он сказал, что не надо. Но
продолжать вести себя так, как будто ребенок еще представляет угрозу для окружающих и обязательно сдать анализ на кишечные инфекции, когда вернемся в Кишинев.
Разумеется, анализ мы сдали, но никакой кишечной бактерии у него, к
счастью, не обнаружилось. Болезнь прошла бесследно. И у меня наконец-то камень с души свалился.
Я так была благодарна Соколовскому, ведь он спас моего ребенка. Кто знает, как могла бы пойти жизнь, не окажись на моем пути такого врача Я не знала, как ему отплатить, денег он бы, конечно, не взял, какие деньги между своими. Только когда мы уже жили в Германии и имели свою квартиру, я послала ему приглашение. Он был уже очень немолод, за восемьдесят, но приехал, две недели у нас прожил, я его развлекала как могла, да и свекор мой тоже составил ему компанию. Жена его к тому моменту уже умерла, хотя была намного моложе него. Удивительный был человек, очень бодрый для своих лет. После нашей встречи в Германии он еще больше десяти лет прожил, умер в уже очень преклонном возрасте - 95 лет. Я часто звонила ему , он был уже немощен, но голова его была в полном порядке до самой смерти.
Бисептол, кстати, вспомнился мне в связи с теперешней эпидемией. Им же в Союзе лечили любые бактериальные инфекций, включая бактериальную пневмонию, которая возникала как осложнение после гриппа и при иммунодефиците. Интересно, его еще до сих пор назначают?
С моим энтероколитом мучался я до того момента, когда рассказал приятелю. У него жена работала на Новосибирском заводе медпрепаратоа и украла для меня кулек (оберточная бумага) полиэтилена тогда не знали, на полкило. Раздал всей родне и все!!! Пользовались десятилетиями. Теперь завод есть, но не воруют.😴
Волк и три поросенка
Эта история произошла, когда мы уже перебрались в нашу кооперативную квартиру, но еще только обживались в ней.
Была суббота. Муж был на работе, там что-то, как всегда горело, я готовила обед, дети играли. Вдруг на кухне появился старший. Испуганный донельзя.
- Мама, Вовик закрылся в детской комнате и не может открыться.
Я врубилась не сразу:
- Он на ключ закрылся. Изнутри. Ключ повернул, а в обратную сторону повернуть не может...
Тут до меня дошел весь ужас происходящего. В нашей новой квартире ключи торчали во всех дверях. Внутри. Но поскольку до сих пор никто из нас не пытался запереться в комнатах, мне как-то и в
голову не приходило, что это опасно. Торчат ключи, и пусть себе торчат. Но малыш, которому и трех лет еще нет, конечно же не сможет самостоятельно выбраться из комнаты, повернуть ключ против часовой стрелки ему просто не под силу. А как открыть? Муж, возможно, что-нибудь бы и придумал, но он на работе, позвонить ему нельзя - у нас еще нет телефона. Слесаря не найти, его и по будним-то дням фиг застанешь, надо заявку писать, а тут - суббота. Счастье еще, что ребенок пока не испугался по-настоящему, во всяком случае, ведет себя тихо.
У меня затряслись руки.
- Миша, - сказала я, - тащи все ключи из всех дверей, может, какой-нибудь подойдет.
Вовику было велено вытащить ключ из замка. С этой задачей он справился без труда. Стали пробовать ключи от остальных помещений, но ни один не подошел. Я потихоньку впадала в панику. Этаж у нас - третий, балкона в детской комнате нет, карнизов наружных никаких, через окно не попадешь. Разве что с помощью пожарных. Интересно, можно ли по такому случаю вызывать пожарных?
- Мама, - вдруг сказал Миша, - в кладовке есть какая-то коробочка со всякими железками. По-моему, там и ключи есть.
Он побежал в кладовку и притащил коробочку, в которой и в самом деле оказались запасные ключи ко всем дверям. Дверь в детскую открыли. Вовик совершенно не выглядел испуганным, он спокойно занимался своими делами - то ли лепил, то ли рисовал что-то.
- Никогда, никогда больше так не делай, - сказала я. - Маленьким детям нельзя запираться изнутри.
- Почему? - удивленно спросил сын. - Я все сделал правильно. Мы с Мишей играли в волка и трех поросят. Миша был волк, а я - три поросенка. Я убежал от волка, спрятался в домике и закрыл дверь. И волк не смог меня съесть. Как в книжке. Там же тоже поросята заперлись от волка в домике.
- Да, но поросята-то умели открывать дверь, а ты нет. Так что пока не научился обращаться с ключами, не закрывайся больше.
Ребенок согласился. Но я на всякий случай все равно сложила все ключи в коробочку и отнесла в кладовку. Береженого бог бережет.
Мамки - да, такое случалось, детки их запирали на балконах. Но балконы же не на ключ закрывались, там ручки были, задвижки. Ребенок, который в состоянии был ручку повернуть по часовой стрелке, точно так же мог повернуть ее и против. Или отодвинуть задвижку. Если, конечно, хотел. Опять же - с балкона можно было кого-нибудь попросить о помощи, если нет надежды, что придет кто-то еще из домашних. Да и по психическому воздействию это все равно не сравнимо: запертый взрослый человек и запертый ребенок, у последних же психика слабая, можно очень навредить ребенку, не зря я так переполошилась, потому что представила, чем такое длительное заточение может грозить моему малышу.
Раздолбай
Мой сосед Володька, мальчик, двумя годами младше меня, был редкостным раздолбаем. Мать и отец его, друзья моих родителей, оба врачи, люди в высшей степени культурные и интеллигентные, и из Володьки пытались слепить культурного и интеллигентного человека. Его запихнули в музыкальную школу, где он и года не продержался: там же надо было заниматься, а он не хотел и не скрывал этого. О, как я его понимала, меня саму пытались облагородить, засунув в танцевальный коллектив. Правда, я вырвалась и никогда не пожалела об этом, Володька же пожалел, что не закончил музыкалку, когда стал играть в студенческом ансамбле. Мать его, прекрасно знавшая немецкий и французский, свободно говорившая и читавшая на обоих языках, Володьке взяла преподавателя немецкого, хотела, чтобы сынок хорошо знал хотя бы один иностранный язык. Не угодила: он требовал, чтобы ему взяли преподавателя английского, потому как немецкий никому не нужен. Это был повод не заниматься языками вовсе: в нашем городе не было хороших преподавателей английского, и Володька это знал. В школе он учился ни шатко, ни валко, выезжая на своей хорошей памяти. Никаких особых успехов не выказывал, но и до троек не скатывался. Когда пришло время поступать в институт, родители подсуетились, взяли ему репетиторов чуть не по всем предметам, которые и натаскали Володьку. Он поступил в Технологический институт. Я к тому времени уже училась на третьем курсе, так что виделись мы с ним редко, за весь первый семестр раза два всего. Однажды он пришел ко мне, попросил денег. Сказал - потерял стипендию, дай хоть рублей двадцать, а то совсем помираю, есть нечего, отдам в следующем месяце. Я поделилась с ним по-братски, дала 15 - половину того, что имела. Деньги он взял - и пропал.
Как потом выяснилось, сессию он завалил, так что стипендии лишился. Но это б еще ничего, родители ему тоже денег подкидывали, а поесть можно было у тети Сони, сестры его отца. Но, ко всему прочему, он еще и проигрался в карты, причем проиграл немало. Отдавать было нечем. Из института его отчислили - заваленные экзамены он так и не пересдал. Из общежития выперли. Помыкавшись, в конце концов он вернулся к маме с папой, пришел с повинной, рассказал всё, и про меня тоже, что в трудную минуту я подкинула ему денежку, не дала умереть с голоду. За это мне досталось позже от его родителей. Оказывается я, взрослая (мне же было уже 20лет!), не деньгами должна была ему помогать, а тут же им сообщить, ведь из-за меня он мыкался лишних полмесяца. Мне такое и в голову не могло придти, с чего вдруг я бы стала докладывать родителям Володьки, что их сын потерял деньги? Откуда мне было знать, что там все было так плохо? Но - родители его искали виноватых, я оказалась крайней.
Слава богу, история зкончилась хорошо. В институте он, с помощью родителей, восстановился, жить стал не в общаге, а у тети Сони, под неусыпным присмотром. Тетя Соня оказалась классным надзирателем: шаг вправо, шаг влево - побег! Так что он перековался. Институт все-таки закончил, работать устроился в Ленинграде - инженером на какой-то завод, женился на ленинградке, профессорской дочери с квартирой, родил сына, дерево посадил, наверное, даже и не одно - тогда модно было на апрельских субботниках деревья сажать.
Когда женился Володька, все решили, что повезло мальчику, ухватил за хвост жар-птицу. А оказалось - на этом отпущенное ему в жизни счастье и закончилось. У жены, девочки очень красивой, изящной, умной, оказалась неизлечимая болезнь сердца. Она ужасно хотела ребенка, врачи запрещали - огромный риск для нее и беременность, и роды. Володя сказал: ну что ж, обойдемся без детей. Она уговорила, настояла. И родила. Мальчика. Я увидела его, когда ему было года три: я уже давно не жила в нашем городе, только в отпуск приезжала к маме с папой. Ребенок был не с Володей - с дедушкой, отцом Володи.
- Какой красивый у вас внук, Павел Леонидович, - сказала я.
Мальчик действительно был красив какой-то неземной красотой: у него были черные волосы крупными кольцами (от Володи), молочно-белая кожа (непонятно в кого, и Володя, и Аня были смуглыми) и зеленые глаза в рыжих крапинках, черты лица - как будто скульптор из мрамора изваял.
- Лина, тебе что, мама ничего не писала? Ведь Илюша - слаб умом, - ответил Павел Леонидович.
Так и сказал - слаб умом, тогда уж никто так не говорил. И рассказал мне, что у невестки, Ани, были трудные роды, надо было сразу кесарево делать, она не захотела, сама хотела родить, дотянули... Ребенок родился с асфиксией, оживили, да, как видно, поздно - мозг уже был частично затронут. Сказать, что совсем дурачок - нет, нельзя, но - недоразвитый. С ним занимаются все, но результаты не очень обнадеживают. А Аня теперь вовсе инвалид, ей и работать толком нельзя, даже по дому, у них домработница - готовит, убирает. Хорошо, хоть на Илюшу у невестки сил хватает. Володя один работает, но родители, конечно, помогают, денег-то не хватает, что там за зарплата у Володи, инженерская, одно слезы.
В общем, был раздолбай, да весь вышел. Конечно, он мог на все наплевать, уйти от больной жены и проблемного сына, начать
новую жизнь, вернее, продолжить старую - раздолбайскую, он же был еще
очень молод. Но - не ушел, остался, значит - раздолбайство его было
ненастоящим, некачественным, напускным, а в глубине души был он совсем
другим. Настоящим.
Он все еще работает, по-прежнему - инженером. Жива и Аня, хотя проблем со здоровьем у нее много. Мы общаемся через интернет, они уж сколько лет собираются ко мне в гости, но все никак не получается. Теперь, наверное, и вовсе не получится - из-за короновируса.
А сын их вырос. Он все такой же красавец, а когда молчит, даже кажется совсем нормальным. Но это только с виду, на самом деле ума у него сильно не прибавилось. Ему уже больше 40 лет. Работает в аптеке - грузчиком, курьером, в общем, мальчиком за все. И за это они бога благодарят, что хоть не совсем слабоумный, могло быть и хуже. Вот такая печальная история.
Настоящая блондинка
Вика была настоящей стопроцентной блондинкой. Не в смысле - натуральной,
хотя волосы ее и в самом деле были почти белыми, а вылитой блондинкой
из анекдотов. Она была, хорошенькой, как кукла - с большими голубыми
глазами, льняными кудрями, румянцем на щеках, женственной фигурой, очень
доброй и непроходимо тупой. К нам на ВЦ ее пристроил муж. Не одну, а
вместе с подругой Тамарой. Наталья Константиновна, начальник отдела,
представляя ее нам, очень просила оказывать ей посильную помощь. Ее муж
был председателем Горисполкома. А как может директор ВЦ отказать
председателю Горисполкома, когда тот просит об услуге?
Мы, честно говоря, сначала не поняли, почему именно Вике надо эту помощь
оказывать. У нас никого из новеньких обычно не обижали, старались
помочь без всяких напоминаний. Понимали, что приходят люди с
непрофильным (экономическим чаще всего) образованием, профильных
специалистов-то нет, и взять их негде. Это были семидесятые годы, в
Кишиневском Политехническом в те времена еще не было такой
специальности. Поначалу таким людям трудно бывает понять что-либо
вообще, когда идет речь о постановке задачи, техническом проекте,
задании на программирование... Пока они входят в курс дела, проходит
довольно много времени, но потом, со временем, с опытом - они либо
втягиваются и начинают работать нормально, либо нет - тогда они просто
уходят сами или их переводят из проектных отделов в отдел эксплуатации -
там работа простая, ничего изобретать не надо, кроме внимательности и
старания никаких других качеств не требуется.
Но Вика была особая статья. Не обладая ни одним из качеств, необходимых
постановщику задач, она была тупа даже в чисто житейском смысле: она
очень туго соображала, пугалась всего нового, а памяти у нее не было
никакой - приходилось объяснять ей одно и то же по нескольку раз. Ей
даже писали шпаргалки - что и в какой последовательности делать, но и
это не помогало - шпаргалки загадочным образом терялись. В общем, даже
чисто механическую работу она не могла выполнить самостоятельно. При
этом она смотрела так жалобно, так сокрушалась сама, что даже сердиться
на нее было невозможно: ее было чисто по-человечески жаль. Как инвалида.
Вот тогда мы и поняли, почему муж Васечка (так она сама его называла)
пристроил ее к нам вместе с подругой. Без Тамары она и шагу ступить не
могла.
Вика рано вышла замуж, сразу после школы. Институт закончила, уже будучи
замужней дамой - заочное отделение. Диплом ей, скорей всего, купил все
тот же Васечка: она почти сразу родила, сидела дома с ребенком, пока он
не пошел в школу. Ей бы и дальше дома сидеть, но вот хотелось человеку
работать, дома, как видно, скучно было. Когда мы поняли, в чем дело, мы
просто перестали воспринимать ее как специалиста. Тамара была ее вторым Я
- она работала и за себя, и за нее. Она вообще ходила за ней, как за
ребенком, только что нос ей не вытирала. Возможно, муж Вики платил
Тамаре, а может, и нет, может, она все это делала по доброте душевной,
забесплатно или за какие-то услуги. Может, он мужа тамариного по работе
продвигал, не знаю.
Наталья Константиновна скрипела зубами от злости, но ничего поделать не
могла, терпела такое ненормальное положение вещей. Особенно плохо стало,
когда совершенно неожиданно, в 35 лет, умерла Тамара - у нее лопнула
аневризма в мозгу. Работать за Вику стало некому, уволить ее было
нереально, даже пожаловаться на нее директору было невозможно - директор
и слышать не хотел о ее полной профнепригодности.
И тут нам вдруг повезло. Во втором отделе проектирования (наш занимался
задачами на уровне министерства, второй - на уровне предприятий)
освободилась должность заведующего группой. Наталья Константиновна с
ходу предложила директору повысить Вику. Нормальная практика в то время:
не знаешь, как избавиться от сотрудника, повысь его в должности.
Директор был за - ну, как же, председатель горисполкома должен оценить
такую услугу. В отделе у нас поднялся ажиотаж: почти все были уверены,
что Вика откажется от повышения в должности. Она, конечно, дура, но ведь
должна понимать, что совсем не тянет, что даже должность старшего
инженера ей не по плечу, какой из нее заведующий группой. Да еще без
Тамары. Но Вика согласилась. Сорокалетняя Галина Васильевна, самая
старшая среди нас, дама с большим самомнением, работавшая на нашем ВЦ с
самого начала, день и ночь мечтавшая о должности завгруппой и уверенная,
что должность по праву должна была достаться ей, спросила ее
дипломатично:
- Вика, как ты могла согласиться на эту должность, ведь там же работать потруднее будет, чем у нас, неужели не боишься?
- Боюсь, конечно, - бесхитростно ответила Вика, - но там же такая зарплата!
Все просто дар речи потеряли. Действительно, прибавка в зарплате была 40
рублей (170 вместо 130), для любого из нас в то время - большие деньги.
Но не для Вики же, с ее-то Васечкой?
И Вика нас покинула. Все были уверены, что в новом отделе и в новой должности она и года не продержится. Но мы ошиблись.
Начальник второго отдела проектирования Леня Сучков был у нас сам
человек новый, без году неделя, он не знал, какой сюрприз его ждет. А
когда узнал - поступил мудро. Работу за Вику стал делать сам, а взамен
сделал ее своей любовницей. Она же была очень хорошенькой, к тому же она
кормила неженатого Лёню. Готовить Вика не умела, готовила домработница,
и Вика каждый день приносила из дому кастрюльки с разносолами - для
Лёни. Сначала весь второй отдел проектирования потешался над этой
ситуацией, в курилке постоянно рассказывали анекдоты о Вике и Лёне, но
потом перестали - сколько можно, надоедает же. История эта продолжалась
довольно долго, но в конце концов муж Васечка обо всем узнал. Заставил
нашего директора уволить Лёню, а от Вики потребовал, чтобы она ушла с
работы. Но как жену Васечка терпел Вику еще долго - должность обязывала.
Однако, в конце концов, когда должности лишился (в постсоветское
время), он ее все-таки бросил.
Коварная буква
Когда мы собрались подавать документы на выезд, вдруг оказалось, что наше свидетельство о браке безнадежно погублено. Когда и как это произошло - неизвестно, за все годы брака оно нам и пары раз не понадобилось. А когда понадобилось - мы обнаружили, что оно никуда не годится. Это была тонкая бумажка без всякой корочки, так мало того, что за годы она пожелтела, а чернила выцвели, так впридачу посредине нашего свидетельства о браке красовалось огромное синеватое пятно, формой напоминающее Африку. Что это была за пролитая жидкость, может, духи, может, лекарство какое, но там, где расплылось это пятно, текст был не виден вовсе: отсутствовал кусок моей фамилии, имя, место рождения и половина даты заключения брака. Это был сюрприз так сюрприз.
- Ну и ладно, - сказал муж, - зато у нас есть повод слетать в Ленинград. Сходим во Дворец бракосочетаний, сделаем копию свидетельства о браке. Я уже столько разных копий сделал, что еще одна погоды не делает. Заодно сына проведаем, с друзьями пообщаемся.
До этого муж уже летал в Себеж - за свидетельством о рождении моей мамы, которая умудрилась прожить жизнь без него. В этот раз мы полетели в Ленинград вдвоем, на случай, если присутствия только одного из нас будет недостаточно для получения копии свидетельства о браке.
А Дворец бракосочетаний в Ленинграде - это вам не Себежский ЗАГС, где мой муж общался с сотрудниками тет-а-тет. Во Дворце бракосочетаний с работником наедине не пообщаешься, это
не отдельный кабинет, а здоровенная приемная, где все сидят и ждут своей
очереди к окошку, за которым сидит работница ЗАГСа, выдающая копии
свидетельств. Отсидели и мы часа два, наконец подошла наша очередь. Дама
в окошке нашла соответствующую запись в книге и буквально через пару
минут уже протягивала нам свеженькое свидетельство о браке. Я взяла его в
руки и сразу заметила ошибку: в моей девичьей фамилии вместо буквы "р"
стояла "п".
Т. е. вместо
стояло
Данные были заполнены от руки шариковой ручкой.
Я попросила исправить. Женщина притащила книгу, нашла запись, с которой делалось свидетельство, и с иронией в голосе спросила:
- И что, вы хотите сказать, что это - "р"?
Она ткнула пальцем в запись. В книге буква выглядела примерно так:
- Разумеется, - ответила я.
В принципе, ее можно было принять и за "р" с коротковатой палочкой, и за "п" с длинноватой. Но в отличие от работницы ЗАГСа я-то точно знала, что это "р", а не "п". Это ж все-таки была моя девичья фамилия. Я с ней 21 год прожила. И буква в книге, на мой взгляд, больше была похожа на "р", чем на "п". В чем я и принялась убеждать служащую ЗАГСа. Однако баба мне попалась - кремень.
- Ну, моя.
- Вот когда расписывались, надо было смотреть, за что расписываетесь. А расписались вы за вашу фамилию с "п", а не с "р".
- Да ведь нам выдали свидетельство о браке с правильной фамилией,
вот, посмотрите, эту "р" еще можно разобрать, этот кусок фамилии даже
сохранился в старом свидетельстве!
- Буду я ваши ребусы разгадывать, больше мне делать
нечего. Они тут будут свидетельства портить, а я должна разбирать, что
там было вначале. Еще чего захотели! Я и так знаю, что с этой копией все в
порядке: запись в свидетельстве соответствует записи в книге.
- Да как же в порядке, как же соответствует, если в нем не моя фамилия указана!
- Раньше смотреть надо было. Когда замуж выходили. А я все сделала правильно. Не нравится - идите, жалуйтесь!
Все это время муж стоял рядом и не встревал в наш спор. Я еще помню, как подумала про себя: нет, ну почему он-то молчит, почему я одна должна с этой кикиморой воевать? И в этот момент муж, обдумав сложившуюся патовую ситуацию, взял у меня из рук свидетельство, при этом оттеснив меня слегка в сторону.
- Минуточку, - сказал он, протянул руку и взял с подоконника шариковую ручку, которую положила туда сотрудница ЗАГСа. Этой ручкой он спокойно продлил палочку у буквы "п" в свидетельстве, превратив ее в бесспорную "р".
Остолбенели мы обе: и я, и вредная баба. А муж схватил меня за руку и поволок к двери, не дожидаясь, пока баба опомнится.
Выбежав на улицу, мы оба зашлись смехом. Это был нервный смех, но одновременно и торжествующий.
- Знаешь, как это называется, ну, то, что ты сделал? - спросила я мужа.
- Не знаю. Как?
- Это называется - разрубить гордиев узел.
- Теперь буду знать, - ответил муж, все еще смеясь.
Муж размышлял так долго именно об этом - та ручка или не та. Когда восстановил мысленно ход событий и решил, что ручка с большой вероятностью та самая, которой дама заполняла свидетельство, решил рискнуть. Я ему была не помощник - мне было не до анализа ситуации, я бесполезно препиралась с работницей ЗАГСа. К счастью, ручка оказалась та самая. Во всяком случае, цвет пасты совпал.
Ох, уж эти работницы со своими ручками...
Уехал как-то мой муж в командировку и срок выдачи зарплаты пропустил. Возвращается и приходит в бухгалтерию: "А пожалуйте мне мои денежки"
- Так вы же получили.
- Как это я получил, я был в командировке.
- А вот ваша подпись.
-?! (У него подпись если и можно подделать, то только зная, откуда и почему она начинается, иначе бесполезно). Это не моя!
- Ну значит, ваша жена приходила, подписалась и получила.
- ?! Никакая жена не приходила.
- Ну как, вот пусть она придёт, я её увижу, и мы разберёмся, она или не она получила.
И вот этот умник заезжает за мной и зовёт меня показаться в бухгалтерию, чтобы бухгалтерша меня не опознала.
Сказать, что я была
в бешенстве, это ничего не сказать. "А ты соображаешь, что будет, если она меня "опознает"?" Но поехала.
Вот ногой открываю дверь в бухгалтерию и с порога бросаю гранату: "Это кто здесь меня собрался опознавать?! Вот сейчас прежде, чем уйти отсюда в прокуратуру, я разнесу вас здесь к чёртовой матери!"
Мадам проявила присутствие духа. Подняла на меня глаза и признала: "Нет, эта женщина не приходила, я её вижу в первый раз."
Муж получил свои деньги, и до прокуратуры никто не дошёл...
А ты соображаешь, что будет, если она меня "опознает"?
А что, могла и опознать. И тогда - ее слово против вашего. А надо было устроить опознание по всем правилам: пригласить еще как минимум трех незнакомых бухгалтерше женщин и мужу грозно спросить: ну, кого из них вы узнаете? кто из них получил мою зарплату?