Блогеры, которых часто смотрите... И, почему?
баааа, сколько у лодыря причин не работать ! Особенно зрение умилило! Ну да, если такие портянки денно и нощно строчить, ещё не так сядет!
учи немецкий и топай хотя бы в мастерские для инвалидов работать
Мой медбрат обслуживает не только меня, у него куча таких-же пациентов как я, которые такие-же "лодари" как я, нигде не работают и сидят всё время дома, и он с ними ходит на улицу гулять. Если бы у него было бы мало пациентов, он бы чаще ко мне приходил бы. Примерно раза два он мне отменял Termin, потому-что у него ещё были какие-то пациенты. Раньше медсестра чаще ко мне домой приходила. И ещё мне медбрат сказал что мало кто хочет в центр инвалидов ходить.
учи немецкий
Учу см. https://programming.mybb.ru/viewtopic.php?id=387 и https://programming.mybb.ru/viewtopic.php?id=382, а вот эти видео на немецком я посмотрел - https://programming.mybb.ru/viewtopic.php?id=389, это я там пишу.
Он был в белой шляпе, белом парусиновом пиджаке. При шёлковым галстуке и платочке в тон, игриво выглядывавшем из нагрудного карман. Весь его подчёркнуто щегольской вид разительно контрастировал с расслабленным видом туристов (тишотки, шлепки, бейсболки, шорты), приехавших на Сан-Микеле поглазеть на могилы великих.
Почему-то он выбрал именно меня своим приметливым, острым взором.
- Stravinsky? - спросил он, глядя не столько мне в глаза, сколько на розы, купленные в кладбищенском цветочном магазине.
- No, Brodsky! - с невольно извинительной интонацией ответил я.
Мне показалось, что я разочаровал синьора в шляпе.
Он резко повернулся на 180 градусов, так что гравий только заскрипел у него под каблуками.
- Reparto Evangelico, - скомандовал он, указав мне путь суховатым пальцем, чуть уже скрюченным артритом.
Я покорно пошёл туда, где в каменной стене виднелась железная дверь , а за ней надгробия, кресты и памятники неизвестных мне итальянцев.
Покойный Антон Носик, большой любитель и знаток разных кладбищенских тайн, рассказывал, что когда было принято решение похоронить Бродского на Сан-Микеле, в последний момент стало известно, что лежать ему надлежит прямо по соседству с сумасшедшим Эзрой Паундом и его возлюбленной, скрипачкой Ольгой Радж.
- Но как же так, - возмущалась вдова Бродского Мария Соццани, - ведь Паунд - фашист, поклонник Муссолини!
- Синьора, Паунд - большой, поэт, - убеждали ее венецианские начальники. - Это будет такой поэтический уголок на Сан-Микеле.
В результате долгих переговоров и уговоров могилу Бродского немного передвинули от камня с именем Paund. Чтобы не возникало ощущения, что оба поэта чем-то связаны между собой. В общем действительно ничем, кроме любви к Венеции и этих несчастных квадратных метров на Сан-Микеле.
Помню, что когда я первый раз туда пришёл, первое, что увидел, — это метлу, прислонённую к дереву. Была она себе вполне дворницкого, трудового вида. И я подумал, что если я здесь, то надо бы подмести могилу нобелевского лауреата. Я не стал покушаться на пластиковых сувенирных кошек, которые придавали благородному белоснежному памятнику с латынью на оборотной стороне какой-то инфантильно-легкомысленный вид, не стал их убирать. И ещё, российские монеты, будто собранные кем-то на паперти. Зачем они тут, эти деньги родины? Скромное подаяние от соотечественников, доплывших до острова Мертвых.
Кстати, сам Бродский никаких специальных распоряжений насчёт Сан-Микеле, насколько я знаю, не делал. Мол, только там. И нигде больше!
Есть всем известные стихи про Васильевский остров ( “Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский остров
Я приду умирать»). На них любил ссылаться первый петербургский мэр Анатолий Собчак. Он обожал окружать себя знаменитостями, живыми и мертвыми. Поэтому до последнего не оставлял идеи вернуть в СПБ Бродского и Барышникова. На любых условиях и в любом виде. По счастью, ни тот, ни другой на его уговоры и посулы не клюнули. И только теперь понимаешь, насколько они были правы!
В Венеции ты не можешь не думать о Бродском. В памяти все время звучит его грассирующий, немного гнусавый голос, каким его записала для своего фильма Лена Якович. Там, где он ходит под дождем с Евгением Рейном. И рассказывает, какую рыбу надо покупать на местном рынке и где лучше пить кофе. Иногда ИА сбивался на покровительственные интонации большого начальника, но быстро спохватывался и тут же переходил на иронично-дружеский тон, который все-таки больше подходит старым приятелям, пусть и вынужденным общаться под прицелом вездесущих кинокамер. Тогда Лене и ее соавтору, режиссёру, безвременно рано ушедшему Алексею Шишову несказанно повезло.
ИА был настроен вполне мирно. Венеция и бубнеж Рейна действовали на него, похоже, успокоительно. Я совсем не почувствовал в нем того колючего, по-петербургски нелюбезного, невыносимо эгоцентричного, всегда готового к свирепой атаке ИА, каким он предстаёт в большинстве мемуаров своих современников. На что там они обижались, уже не вспомнить.
Например, покойный Анатолий Найман не стал скрывать своего раздражения, что Бродский назначил ему встречу в дорогущем туристском «Флориане», явно не желая считаться с нищими советскими суточными, которые полагались его гордому другу. Кстати, и разговора тогда не получилось. Какой-то вихрь светских знакомых и ничего не значащих формальных слов, никакой потребности обняться, вспомнить прошлое, на которую явно рассчитывал Анатолий Генрихович.
Эдуард Лимонов проклял Бродского за те несколько фраз, которые тот сочинил для promotion его дебютного романа «Я - Эдичка». Там было что-то про «Смердякова в литературе». По-моему, снайперски точно. Но Лимонов был в ярости.
Обиделась и по-прежнему несёт свою обиду, как хрустальную вазу, Эллендея Проффер, соиздательница «Ардиса», много сделавшая вместе со своим покойным мужем Карлом для успеха Бродского в Америке. А он, неблагодарный, грозил ей судом, если она посмеет опубликовать честные и скучные мемуары Карла.
Или Евгений Евтушенко, который оправдывался перед Соломоном Волковым буквально уже на смертном одре: клялся, что просил за Бродского у чинов в КГБ, и заступался, и хотел помириться. Ни в какую!
Разозлилась на ИА и та, по приглашению которой он впервые оказался в Венеции. «Он вёл себя как хам», - пожалуется мне Мариолина Марзотто, чьи духи «Shalimar» навсегда оставили свой волнующий след в «Набережной неисцелимых».
Сейчас я думаю, что какой бы это мог быть грандиозный спектакль или фильм вроде «Убийства в Восточном экспрессе», где все эти люди могли бы рассказать историю своей обиды на ИА. И первое слово по праву принадлежало бы главной героине всей лирики Бродского и матери его единственного сына Марине Басмановой. Она ещё жива.
Ей есть что рассказать, но она молчит. Молчит уже пятьдесят лет. Не хочет вступать в хор навеки обиженных.
Сейчас я думаю, что, наверное, это тоже свойство гения - терзать всех, кто оказывается на твоём пути. Проходить локомотивом по чужим судьбам и жизням, не особо прислушиваясь к стонам и проклятиям, несущимся из-под колёс. Ведь тебе дано слышать высшую музыку. И здесь, в Венеции, в эти зимние туманные дни, когда Бродский сюда приезжал после всех своих университетских трудов, она звучала для него с какой-то особой явственной силой. И эти набережные, и морская вода, исцеляющая раны и смывающая все обиды, и «бесплатный жемчуг уличных фонарей», и наконец этот остров, до которого я добрался, чтобы встретить странного господина в белом, поджидавшего меня с одним ему понятным паролем: «Stravinsky?»
- Бродский. Forever!
Тогда нам не по пути.
Хотя к Игорю Фёдоровичу я потом тоже зашёл. И к Сергею Павловичу Дягилеву. Всем досталось по розе.
Сергей Николаевич
Кроме бессвязных оценок и Коверканья великого и могучего в твоих многочисленных постах Нуль информации и мысли.
Напиши хоть одну Толковую Личную мысль.
Тебе это вероятно от природы Не дано.
Только нелепые оценки и всё.
Пустота.
в твоих многочисленных постах
многочисленные эт у попинс ты перепутала👆👆
у меня в среднем 3 поста в день а в общей сложности меньше чем у тя в одной тока дворницкой или в любимомдлядушы😁😁
я те кагбэ намекнул што чьи то длинющие простыне што ты выше из сети закопипастила неуместо вставлять в каждый топик куда ты заходиш, эт примерно как мусорить где попало по пути не дойдя до урны 👎👎👎
создала свой топик вот туда все такое и складывай акуратн, все желающие там и почитают а спамить в чужых топиках не надо👆👆👆
как вореант можыш тренироваца на кошках копипастить это в элитных групах, оне такое любят бгг 😂😂
Он был в белой шляпе, белом парусиновом пиджаке. При шёлковым галстуке и платочке в тон, игриво выглядывавшем из нагрудного карман. Весь его подчёркнуто щегольской вид разительно контрастировал с расслабленным видом туристов (тишотки, шлепки, бейсболки, шорты), приехавших на Сан-Микеле поглазеть на могилы великих. Почему-то он выбрал именно меня своим приметливым, острым взором. - Stravinsky? - спросил он, глядя не столько мне в глаза, сколько на розы, купленные в кладбищенском цветочном магазине. - No, Brodsky! - с невольно извинительной интонацией ответил я. Мне показалось, что я разочаровал синьора в шляпе.Он резко повернулся на 180 градусов, так что гравий только заскрипел у него под каблуками. - Reparto Evangelico, - скомандовал он, указав мне путь суховатым пальцем, чуть уже скрюченным артритом. Я покорно пошёл туда, где в каменной стене виднелась железная дверь , а за ней надгробия, кресты и памятники неизвестных мне итальянцев. Покойный Антон Носик, большой любитель и знаток разных кладбищенских тайн, рассказывал, что когда было принято решение похоронить Бродского на Сан-Микеле, в последний момент стало известно, что лежать ему надлежит прямо по соседству с сумасшедшим Эзрой Паундом и его возлюбленной, скрипачкой Ольгой Радж. - Но как же так, - возмущалась вдова Бродского Мария Соццани, - ведь Паунд - фашист, поклонник Муссолини!- Синьора, Паунд - большой, поэт, - убеждали ее венецианские начальники. - Это будет такой поэтический уголок на Сан-Микеле. В результате долгих переговоров и уговоров могилу Бродского немного передвинули от камня с именем Paund. Чтобы не возникало ощущения, что оба поэта чем-то связаны между собой. В общем действительно ничем, кроме любви к Венеции и этих несчастных квадратных метров на Сан-Микеле. Помню, что когда я первый раз туда пришёл, первое, что увидел, — это метлу, прислонённую к дереву. Была она себе вполне дворницкого, трудового вида. И я подумал, что если я здесь, то надо бы подмести могилу нобелевского лауреата. Я не стал покушаться на пластиковых сувенирных кошек, которые придавали благородному белоснежному памятнику с латынью на оборотной стороне какой-то инфантильно-легкомысленный вид, не стал их убирать. И ещё, российские монеты, будто собранные кем-то на паперти. Зачем они тут, эти деньги родины? Скромное подаяние от соотечественников, доплывших до острова Мертвых.Кстати, сам Бродский никаких специальных распоряжений насчёт Сан-Микеле, насколько я знаю, не делал. Мол, только там. И нигде больше! Есть всем известные стихи про Васильевский остров ( “Ни страны, ни погоста не хочу выбирать, на Васильевский островЯ приду умирать»). На них любил ссылаться первый петербургский мэр Анатолий Собчак. Он обожал окружать себя знаменитостями, живыми и мертвыми. Поэтому до последнего не оставлял идеи вернуть в СПБ Бродского и Барышникова. На любых условиях и в любом виде. По счастью, ни тот, ни другой на его уговоры и посулы не клюнули. И только теперь понимаешь, насколько они были правы! В Венеции ты не можешь не думать о Бродском. В памяти все время звучит его грассирующий, немного гнусавый голос, каким его записала для своего фильма Лена Якович. Там, где он ходит под дождем с Евгением Рейном. И рассказывает, какую рыбу надо покупать на местном рынке и где лучше пить кофе. Иногда ИА сбивался на покровительственные интонации большого начальника, но быстро спохватывался и тут же переходил на иронично-дружеский тон, который все-таки больше подходит старым приятелям, пусть и вынужденным общаться под прицелом вездесущих кинокамер. Тогда Лене и ее соавтору, режиссёру, безвременно рано ушедшему Алексею Шишову несказанно повезло. ИА был настроен вполне мирно. Венеция и бубнеж Рейна действовали на него, похоже, успокоительно. Я совсем не почувствовал в нем того колючего, по-петербургски нелюбезного, невыносимо эгоцентричного, всегда готового к свирепой атаке ИА, каким он предстаёт в большинстве мемуаров своих современников. На что там они обижались, уже не вспомнить. Например, покойный Анатолий Найман не стал скрывать своего раздражения, что Бродский назначил ему встречу в дорогущем туристском «Флориане», явно не желая считаться с нищими советскими суточными, которые полагались его гордому другу. Кстати, и разговора тогда не получилось. Какой-то вихрь светских знакомых и ничего не значащих формальных слов, никакой потребности обняться, вспомнить прошлое, на которую явно рассчитывал Анатолий Генрихович. Эдуард Лимонов проклял Бродского за те несколько фраз, которые тот сочинил для promotion его дебютного романа «Я - Эдичка». Там было что-то про «Смердякова в литературе». По-моему, снайперски точно. Но Лимонов был в ярости. Обиделась и по-прежнему несёт свою обиду, как хрустальную вазу, Эллендея Проффер, соиздательница «Ардиса», много сделавшая вместе со своим покойным мужем Карлом для успеха Бродского в Америке. А он, неблагодарный, грозил ей судом, если она посмеет опубликовать честные и скучные мемуары Карла. Или Евгений Евтушенко, который оправдывался перед Соломоном Волковым буквально уже на смертном одре: клялся, что просил за Бродского у чинов в КГБ, и заступался, и хотел помириться. Ни в какую!Разозлилась на ИА и та, по приглашению которой он впервые оказался в Венеции. «Он вёл себя как хам», - пожалуется мне Мариолина Марзотто, чьи духи «Shalimar» навсегда оставили свой волнующий след в «Набережной неисцелимых».Сейчас я думаю, что какой бы это мог быть грандиозный спектакль или фильм вроде «Убийства в Восточном экспрессе», где все эти люди могли бы рассказать историю своей обиды на ИА. И первое слово по праву принадлежало бы главной героине всей лирики Бродского и матери его единственного сына Марине Басмановой. Она ещё жива. Ей есть что рассказать, но она молчит. Молчит уже пятьдесят лет. Не хочет вступать в хор навеки обиженных. Сейчас я думаю, что, наверное, это тоже свойство гения - терзать всех, кто оказывается на твоём пути. Проходить локомотивом по чужим судьбам и жизням, не особо прислушиваясь к стонам и проклятиям, несущимся из-под колёс. Ведь тебе дано слышать высшую музыку. И здесь, в Венеции, в эти зимние туманные дни, когда Бродский сюда приезжал после всех своих университетских трудов, она звучала для него с какой-то особой явственной силой. И эти набережные, и морская вода, исцеляющая раны и смывающая все обиды, и «бесплатный жемчуг уличных фонарей», и наконец этот остров, до которого я добрался, чтобы встретить странного господина в белом, поджидавшего меня с одним ему понятным паролем: «Stravinsky?»- Бродский. Forever! Тогда нам не по пути. Хотя к Игорю Фёдоровичу я потом тоже зашёл. И к Сергею Павловичу Дягилеву. Всем досталось по розе.
Сергей Николаевич
С какой целью вы сюда это выкладываете? На случай, если кому-то не интересна ваша ветка? Это насилие какое-то))
Одесса. Рынок. Рай для глаз и ушей)
— Молодой человек, вы только посмотрите, какая селедочка! Это же чистый Пикассо!
– Посмотрел, скорее Дали. Спасибо.
– Шо значит спасибо? Вы только гляньте
она на вас тоже смотрит и улыбается! Купите селедочку, ее можно не только
кушать, но и дружить!
–Спасибо, мне не нужно
–Прекратите говорить такие вещи! Такая селедочка нужна всем! У нее икра, она беременная! Вы купите одну селедочку, а получаете целый будущий косяк!
– Дама, но мне правда не нужна селедка,
Я пришел за овощами...
– А шо, овощи таки не разрешают вам купить селедочку? Не слушайте их, берите, увидите, какое это счастье!
–Ну, хорошо, давайте...
–Берите две, одной ей будет скучно
— Хорошо давайте две...
–Вот и правильно, вот и на здоровье, три,
значит три! 🤣
я сама решу Без твоих указаний Где и Что мне писать.
Запомни раз и навсегда.
Тебе кроме Базаров бессмысленных ничего не интересно и чувство Эмпатии тебе тоже Не знакомо.
Каждый юзер в интернете имеет свой запах.
Когда появляются Тебе Подобные дышать Нечем.