А давно мы не играли!
То ли ангел пролетел, то ли демон
Оказался слишком смел – прыгнул в небо…
Кто-то стукнул мне в стекло. Кто потрогал?
Кто задел его крылом?.. Или рогом?
Испугался что ли я? Осмелел ли?
То кляну судьбу свою – синдереллу,
И тужу, мол, сирый я и убогий,
То за все благодарю: «Слава Богу!»
И теперь хочу припасть то к кринице,
А то к луже в грязной ямке от копытца.
То молиться я хочу, то браниться…
Жажду хочется унять – не напиться.
Напиться
Усталый день склонился к ночи,
Затихла шумная волна,
Погасло солнце, и над миром
Плывёт задумчиво луна.
Долина тихая внимает
Журчанью мирного ручья.
И тёмный лес, склоняся, дремлет
Под звуки песен соловья.
Внимая песням, с берегами,
Ласкаясь, шепчется река.
И тихо слышится над нею
Весёлый шелест тростника.
Журчанье
Ни на одном из девайсов
Не откроются неудобные ссылки,
Как веки бойца,
Спешащего к маме домой в коробке из цинка.
С ухмылкой директор кровавого цирка
Билетные корешки считает.
Но ледники растают,
Ледники растают...
веки
Она жила… Летала понемножку, Пила глинтвейн, смеялась невпопад… На небе рисовала осторожно Осенний дождь, но чаще снегопад… Бывало злилась, обжигая руки, Пытаясь удержать в них звездный свет… Всегда грустила… И скорей от скуки Следила за движеньями комет. С кошачьей грацией ходила в магазины, С азартом обустраивала дом… И все-таки… она всегда грустила…. Всегда грустила, думая о нем. Его искала в каждом человеке. Его звала одна в ночной тиши… Она жила… Но в этом шумном веке, Была лишь половинкою души…
век)
Ты не-такой. Ущербный. Увы. Облом.
Значит, тебе сюда, дорогуша. Хай!
Дом тебя встретит острым своим углом:
Всё, заходи. Прикуривай. Выдыхай.
Спросят тебя – ответь, если бьют – не ной.
Голову в холоде, бритву – в руке держи.
Лес в коридоре черной пророс стеной,
В стенах тайник, а в тайнике – ножи.
Плющ зарастил заброшенный кабинет,
Кровь залила разукрашенный туалет…
Времени нет. Времени – правда – нет.
Как ты не понял, парень, за столько лет?
Жри штукатурку, вой на луну, кури.
Вслух о мечте заветной не говори.
Спросят – ответь. Вызывают – иди на бой.
А победишь – оставайся самим собой.
Стены орут, покрываются окна льдом,
Мы
так играем – сколько веков подряд?
Я рассказал бы тебе, что такое Дом.
Только словами про это не говорят.
Дом
смотрю с небес раз в месяц повернувшись
лицом к планете тихо спящей
от брата знаю - где-то там живущие
нечасто на Меня смотрящие
но среди них встречаются порой
те кто живёт не днём а ночью
священнодействуют поэт и астроном
и poccыпь звёзд для них как многоточия . . .
они - ночные птицы
в темноте
внимание душ и глаз
приковано ко мне . . .
птицы
Белый снег, серый лед, на растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней - город в дорожной петле.
А над городом плывут облака, закрывая небесный свет.
А над городом - желтый дым, городу две тысячи лет,
Прожитых под светом Звезды по имени Солнце...
город
Извините, поменяла ..это лучше)
Когда я пою о широком просторе
О море, зовущем в чужие края,
О ласковом море, о счастье и горе,
Пою о тебе я, Одесса моя.
Я вижу везде твои ясные зори, Одесса.
Со мною везде твое небо и море, Одесса.
И в сердце моем ты всюду со мной,
Одесса, мой город родной!
Море
А когда не пью
Говорили нам – не ходи туда.
Там кипит война, там вокруг – беда.
Но мы перли так, как алкаш на бLядь,
И сквозь зубы там крыли матом мать.
Молодым легко ставить всё на кон.
Ядовитый дым и вокруг огонь.
Не хватает слов, не хватает сил
Рассказать, как зло я в кишках месил.
Знает только Бог. И еще Иблис,
Что такое боль, как нас там ебLи.
Я спешил вперед, пер на свой маяк,
Окровавлен рот, бешен, как маньяк.
А под коркой мозг мой еще не стих.
И я, суки, зол, как последний псих.
Я вдыхаю вонь, я мешу говно,
И на злой огонь мне плевать давно.
Сам себе – молчи, а хочу – кричать.
Я
тащу двоих на своих плечах.
Ну, ты где был, Бог? Ты за что так нас?
Вот один – без ног. Вот второй – без глаз.
У обоих – fuck – нету ни хрена.
Ты их в бой под танк. Вот и вся война.
Сразу став седым – тут уж верь /не верь,
Я их пру сквозь дым, а повсюду – смерть.
А с кого спросить? Только лишь с себя.
И пришлось нести самому ребят.
Вот уже друзья, вот вокруг свои,
И сквозь злое «бля» я смотрю на них.
А в глазах у них…блин, такое там.
Мне бы взять травы – укуриться в хлам.
Сколько было травм, сколько было лет,
А те двое там – на моей
спине.
Я ходил к попам, я ходил к врачу.
А они всё там, и я их тащу.
А когда не пью (засыпаю сам),
Вижу нас в строю. И они все там.
Их забыть бы в раз, да вот я не смог.
Был один без глаз… а второй… без ног.
смерть
Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, -- но с каждым днем я прожитым дышу уверенней и сладостней и чище. Как широко на набережных мне, как холодно и ветрено и вечно, как облака, блестящие в окне, надломленны, легки и быстротечны. И осенью и летом не умру, не всколыхнется зимняя простынка, взгляни, любовь, как в розовом углу горит меж мной и жизнью паутинка. И что-то, как раздавленный паук, во мне бежит и странно угасает. Но выдохи мои и взмахи рук меж временем и мною повисают. Да. Времени -- о собственной судьбе кричу все громче голосом печальным. Да. Говорю о времени себе, но время мне ответствует молчаньем. Лети в окне и вздрагивай в огне, слетай, слетай на фитилечек жадный. Свисти, река! Звони, звони по мне, мой Петербург, мой колокол пожарный. Пусть время обо мне молчит. Пускай легко рыдает ветер резкий и над моей могилою еврейской младая жизнь настойчиво кричит.
И.Б.
настойчиво)
тонкая шея . . . головы поворот . . .
локон . . . перчатки . . . твой сон не глубок . . .
в странном сиянии Дама идёт,
на тонком шнурке собачку ведёт . . .
настойчиво снится каждую ночь . . .
разве ты можешь собачке помочь
вывести Даму из этого сна?
ведь ясно как день - заблудилась она . . .
но снится и снится навязчивый сон . . .
однажды поймёшь, что ты в Даму влюблён.
и не захочешь проснуться с утра . . .
и здесь тебя нет . . . и Дама - ушла . . .
Дама