Немного о Канте:
он говорил это в контексте с метафизикой. Его раздражало то, что имея метафизику столько веков, философам так и не удалось методом метафизики (познания мира), выявить хоть какие-то прочные (объективные) утверждения, и тем не менее, это не мешало им предоставлять свою метафизику дальше как возвышенную и доминирующую научную отрасль. У метафизики нет сферы, это просто методика и эта методика веры. Ибо там, где нельзя что-либо знать, можно только верить. НО! там где есть знания, вера aufhebувоется = перестает быть. Верой можно, не обязательно нужно, заполнять то, о чем мы не можем знать. В этом моменте происходит нонсенс. Как можно говорить и верить в то, о чем нет знаний. Происходит попытка конструкции того, о чем мы не знаем, земными/физическими аналогами. В итоге, по Канту, результат всеровно веры, не знаний, по многим причинам. Вся эта "галиматья" у Канта заканчивается производством конкретных границ знания и отделения его от незнания=веры. Вера это субъективный и мистический опыт познания мира и должен, строго по Канту, быть отведен в трансцендентное, т.е. по ту сторону объективного/физического мира. В реальности это сфера психики/ментальной работы воображения, (хотя и она зиждется на познании мира объективного, т.е. на физических знаниях=фактах). Поэтому КАнт и сказал: в метафизике "я должен упразднить знания, чтобы дать место вере."(с). Иными словами: Кант убил метафизику как научный метод (= на основе знаний) познания мира и зарыл ее труп в земле трансцендентальной. Иными словами, еще раз, он ничто иное не сказал, как: о чем нет знаний, чего в пространстве объективно не существует, в то можно только верить. Это в принципе то, что сказал позже другой мыслитель: о чем нельзя говорить, о том следует молчать.(с)
Кант именно противопоставляет знание и веру. Ибо там где есть знания, веры быть не может.
Кстати, с тех пор метафизика и начала приобретать в употреблении трансцендентальный цвет.
Вот кстати его высказывание в контексте:
"Ich kann also Gott, Freiheit und Unsterblichkeit zum Behuf des notwendigen praktischen Gebrauchs meiner Vernunft nicht einmal annehmen, wenn ich nicht der spekulativen Vernunft zugleich ihre Anmaßung überschwenglicher Einsichten benehme, weil sie sich, um zu diesen zu gelangen, solcher Grundsätze bedienen muß, die, indem sie in der Tat bloß auf Gegenstände möglicher Erfahrung reichen, wenn sie gleichwohl auf das angewandt werden, was nicht ein Gegenstand der Erfahrung sein kann, wirklich dieses jederzeit in Erscheinung verwandeln, und so alle praktische Erweiterung der reinen Vernunft für unmöglich erklären. Ich mußte also das Wissen aufheben, um zum Glauben Platz zu bekommen, und der Dogmatism der Metaphysik, d.i. das Vorurteil, in ihr ohne Kritik der reinen Vernunft fortzukommen, ist die wahre Quelle alles der Moralität widerstreitenden Unglaubens, der jederzeit gar sehr dogmatisch ist. – Wenn es also mit einer nach Maßgabe der Kritik der reinen Vernunft abgefaßten systematischen Metaphysik eben nicht schwer sein kann, der Nachkommenschaft ein Vermächtnis zu hinterlassen, so ist dies kein für gering zu achtendes Geschenk; man mag nun bloß auf die Kultur der Vernunft durch den sicheren Gang einer Wissenschaft überhaupt, in Vergleichung mit dem grundlosen Tappen und leichtsinnigen Herumstreifen derselben ohne Kritik sehen, oder auch auf bessere Zeitanwendung einer wißbegierigen Jugend, die beim gewöhnlichen Dogmatism so frühe und so viel Aufmunterung bekommt, über Dinge, davon sie nichts versteht, und darin sie, so wie niemand in der Welt, auch nie etwas einsehen wird, bequem zu vernünfteln, oder gar auf Erfindung neuer Gedanken und Meinungen auszugehen, und so die Erlernung gründlicher Wissenschaften zu verabsäumen; am meisten aber, wenn man den unschätzbaren Vorteil in Anschlag bringt, allen Einwürfen wider Sittlichkeit und Religion auf sokratische Art, nämlich durch den klarsten Beweis der Unwissenheit der Gegner, auf alle künftige Zeit ein Ende zu machen." Kritik der reinen Vernunft. Vorrede zur zweiten Auflage. Werke in zwölf Bänden. Band 3, Frankfurt am Main 1977.