правозащитник из Вупперталя Пауль Блудау — один из лидеров местной общественной организации, объединяющей родителей, пострадавших от действий службы по защите детей. «Последние изменения в законодательстве привели к тому, что только в Северном Рейне-Вестфалии число изъятий детей из семей выросло на 60 процентов. Чиновники из службы по делам защиты детей приходят в семью и просто забирают ребенка. Они делают это без решения суда. По закону чиновники могут обойтись без судебного ордера, они обязаны лишь сразу же проинформировать суд. На практике это означает, что они проинформируют суд в течение недели. Служба по делам защиты детей не подчиняется никому. Никто не контролирует ее решения. Я уверен: если бы удалось создать внешний орган пусть даже только с совещательными полномочиями, который — хотя бы в закрытом режиме! — давал бы советы службам по делам защиты детей в каждом конкретном городе, то ситуация улучшилась бы», — рассказывает «Эксперту» г-н Блудау.
Невысокий худощавый правозащитник знает, о чем говорит. В свое время, когда ему было 18 лет, служба забрала его детей — «они посчитали, что я слишком молод». К счастью для Блудау, его семья была знакома с хорошим адвокатом, и дети вернулись домой уже на следующий день. «Но тогда я поклялся, что с моими детьми такого больше не произойдет», — говорит Блудау. Сегодня он регулярно сталкивается со случаями необоснованного изъятия детей у других родителей.
«Последнее время служба по делам защиты детей реагирует слишком быстро и без раздумий. Это поведение ковбоя: сначала я тебя убью, а потом буду разбираться, представлял ли ты для меня угрозу. Число изъятых детей настолько велико, что в Вуппертале чиновники уже не могут найти семьи для временного содержания. В Северном Рейне-Вестфалии самая высокая доля изъятия детей по всей стране. В Вуппертале же — самая высокая доля изъятий по Северному Рейну-Вестфалии. Только за прошлый год в городе изъяли 600 детей. А ведь еще несколько лет назад речь шла о 30–40 детях в год», — продолжает рассказ Пауль Блудау.
Впрочем, рост числа изъятий детей наблюдается по всей Германии. По официальным данным федерального министерства по делам семьи, престарелых, женщин и молодежи, за прошлый год в Германии сотрудники службы по делам защиты детей отобрали у родителей 28,2 тыс. детей и подростков. Это на 8,4% больше, чем годом раньше. Согласно тем же данным, в настоящее время от 5 до 10% (или от 250 до 500 тыс.) детей в возрасте до шести лет испытывают «недостаток ухода» со стороны родителей. Подчеркнем, что в 50% случаев вмешательства государства в дела семьи именно «недостаток ухода» являлся центральным фактором угрозы благополучию ребенка, побочным фактором он являлся в 65% случаев.

Таким образом, потенциальными кандидатами на перемещение в приюты являются как минимум 125–250 тыс. находящихся на территории Германии детей.
Просто, как забрать ребенка
Никогда раньше за всю историю ФРГ изъять ребенка у родителей не было так просто. Сегодня достаточно, чтобы чиновник службы по защите детей, посещающий семью даже в первый раз, пришел к заключению, что благополучию находящегося в семье ребенка угрожает опасность. При этом толкование опасности оставляется на усмотрение чиновника — в результате под опасностью может пониматься грязная одежда ребенка или небольшая площадь родительской квартиры.
Если мнение чиновника разделяет сопровождающий его напарник, то сотрудники службы вызывают полицию — полицейские обязаны забрать ребенка у родителей и перевести его в указанный чиновниками приют или выбранную им приемную семью. После этого родители могут начинать многомесячную судебную тяжбу с государством за право вернуть ребенка или даже просто увидеться с ним.
«Потерять ребенка в сто раз проще, чем вернуть его назад. Если же изымается маленький ребенок, то в 99 процентов случаев родители его никогда больше не увидят, даже если им удастся доказать, что изъятие было ошибочным, — рассказывает “Эксперту” Уве Йопт. — А ведь служба может изъять — и изымает — детей даже из родильных отделений больниц — и не только в том случае, если мать страдает наркоманией или алкоголизмом, но даже тогда, когда чиновник полагает, что женщина не готова стать матерью из-за “отсутствия знаний о материнстве”. А далее мы имеем дело фактически с необратимым изъятием — хотя решения Европейского суда, обязательные для выполнения немецкими властями, ясно говорят, что изъятый однажды ребенок должен иметь пожизненное право на возвращение в родную семью. Но немецкая служба по делам защиты детей исходит из того, что после возвращения ребенка в семью ему “в будущем может снова угрожать опасность”. Конечно, это идеальный несокрушимый аргумент».
Проблема возвращения детей родителям настолько остра и значима, что ею лично занимается президент Конференции неправительственных организаций при Совете Европы Аннелизе Эшгер. «Германия открыто игнорирует решения европейских судебных властей относительно права детей вернуться к своим родителям. Немецкая служба по делам защиты детей методично нарушает европейское законодательство. Это нарушение прав человека, и в данной сфере я не наблюдаю никакого прогресса — скорее, один регресс», — холодно констатирует в разговоре с корреспондентом «Эксперта» госпожа Эшгер.

Презумпция виновности
Журналистка уважаемой газеты Frankfurter Allgemeine Zeitung Катрин Хуммель не первый год занимается проблемами нарушения прав родителей и детей. Раз за разом вскрываются совершенно неправомерные действия службы по делам защиты детей — в отношении детей самого разного возраста.
«Когда я рассказываю своим знакомым о таких ситуациях, мне обычно не верят, говорят: как же так, это же просто невозможно! Но чем больше я занимаюсь этой проблематикой, тем больше я понимаю, что таких случаев очень много. После каждой статьи на тему изъятия детей мне приходит все больше писем от семей, переживших такую же ситуацию», — говорит «Эксперту» госпожа Хуммель и начинает один за другим приводить примеры человеческих трагедий, произошедших по вине чиновников.
В баварском Эрлангене 15−летнего школьника, страдавшего от травли со стороны одноклассников, служба по делам защиты детей под прикрытием полицейских силой перевезла в детский дом — якобы «для защиты от авторитарной матери». Полгода мать добивалась возвращения ребенка, и только помощь психолога, специализирующегося в области подростковых конфликтов, помогла ей доказать свою невиновность и вернуть сына.
В том же Эрлангене служба по делам защиты детей изъяла из семьи 15−летнюю школьницу, пожелавшую обучаться дома, — девочка вернулась к родителям лишь через четыре недели.
В вестфальском городке Зёст многодетная семья немцев после рождения седьмого ребенка (и получения полагающегося по закону в такой случаях детского пособия в 500 евро) стала объектом пристального внимания со стороны службы по делам защиты детей. Угрожая забрать детей, чиновники заставляли родителей покупать нужную, как они полагали, бытовую технику, перепланировать дом и менять рацион питания детей. Контроль за выполнением указаний осуществляла практикантка социальной службы.
«Сотрудники службы по делам защиты детей перегружены работой, завалены бумагами. Кроме того, у них очень плохое образование — обычно четыре семестра социальной педагогики. При этом они должны быть в одном лице полицейским, психологом, социальным работником. Неудивительно, что регулярно принимаются ошибочные решения. Первая и часто единственная их реакция: забрать ребенка — и дело закрыто. Разумеется, все должно решаться через суд, но в случае изъятия ребенка судья обычно подписывает все, что предложит служба по делам защиты детей, — размышляет Катрин Хуммель. — Я не могу огульно обвинять всю службу по делам защиты детей. Многие ее сотрудники действительно работают не покладая рук на благо детей. Но отдельные случаи регулярно выходят из-под контроля. Проблема заключается в том, что если в отношении семьи однажды возникло подозрение, то служба намертво вцепляется в эту семью и уже не отпускает ее. Кроме того, во многих случаях начинает играть роль личная неприязнь. Чиновники хотят “наказать” несговорчивых родителей, которые не проявили к ним достаточного почтения или сказали им что-нибудь вроде “мы сами лучше знаем, как воспитывать ребенка”».
Приехавшая из России 25−летняя Анна живет в гессенском городке Гисен и не понаслышке знает, как выглядит повышенный интерес со стороны службы по делам защиты детей. Мы сидим у нее на кухне. Голос очаровательной, модельной внешности брюнетки с огромными глазами непроизвольно дрожит, когда начинает рассказывать историю своей дочери.
Год назад служба по делам защиты детей потребовала от Анны явиться на профилактическую беседу после сигнала из детского сада. Тогда Анна еще не знала, что ее ждет. Как выяснилось, воспитатели сообщили в службу, что мать перегружает свою дочку занятиями, что угрожает ее здоровью. «Мы интенсивно занимались ее развитием — и я, и бабушка. Дочка ходила на английский для детей, занималась балетом, посещала игровую группу для русскоязычных детей, и еще мой друг-пианист занимался с ней игрой на пианино. Впрочем, про пианино, слава богу, они не знали», — рассказывает Анна.
Анна вспоминает, как курировавший ее дело чиновник активно давал указания, как именно ей надо заниматься развитием дочки, но при этом признался, что у него самого нет детей. «Но зато я учился в университете на социального педагога», — с гордостью добавил он.
Похоже, такое мнение главенствует в немецких социальных службах. «Это не вопрос для дискуссии. У нас есть стандарты. У нас есть формуляры для оценки потенциала угроз для ребенка. Это стандарты производства, с помощью которых можно определить, угрожает ли ребенку опасность. На основании этого формуляра любой может оценить степень угрозы ребенку — все равно, есть у этого человека дети или нет», — удивленно отвечает Инге Бюттнер на вопрос корреспондента «Эксперта» о том, сколько из ее подчиненных имеют собственных детей.
«Я думаю, причина во многом была в том, что я мигрантка, к тому же родила ребенка рано — в девятнадцать лет, — добавляет после недолгой паузы Анна. — Чиновникам же невозможно объяснить, что это был желанный ребенок».
Иностранцы действительно особенно уязвимы перед службой по делам защиты детей. Только в этом году — после крайне агрессивных демаршей польского МИДа — матерям-полькам, чьи дети после развода оставались с немецкими отцами, наконец-то было позволено разговаривать во время редких разрешенных свиданий с детьми по-польски. Раньше одного лишь «я люблю тебя», сказанного матерью ребенку по-польски, было достаточно, чтобы обязательно присутствовавший во время свидания чиновник прервал встречу.
Служба по делам иностранцев мотивировала запрет на родной язык боязнью того, что мать может попытаться оказать на ребенка давление или склонить его к побегу, а немец-чиновник не сможет этого понять.
Несколько лет борьбы и более чем жесткие обвинения в попытке повторить опыт 40−х годов по «онемечиванию» поляков заставили немецкие власти выделить дополнительные деньги на приглашение на подобные встречи переводчиков. Но когда Анна находилась под наблюдением службы по делам защиты детей, новые правила еще не вступили в силу — и значит, в случае возникновения проблем ей, скорее всего, предстояло бы потерять право общаться с дочкой по-русски.
Несколько месяцев, испытывая пристальное внимание чиновников, Анна и ее друг провели в страхе за своего ребенка. «Мы всерьез подумывали о том, чтобы сбежать из Германии. У нас осталась квартира в Москве, и я бы точно не стала продолжать жить здесь, если бы увидела, что у чиновников появилась мысль забрать мою девочку», — говорит Анна.
Свобода оценки
Главная причина сложившейся тупиковой ситуации состоит в том, что чиновники имеют право давать крайне субъективные оценки положения дел в семье и фактически не подотчетны никому в своих действиях.
Вормсский процесс начался в 1993 году, а закончился фактически только в 2007−м. За эти годы чиновники из службы по делам защиты детей успели сломать судьбы более чем трех десятков невинных людей.
Все началось с того, что служба по делам защиты детей стоящего в среднем течении Рейна города Вормс объявила о раскрытии активной сети родителей-педофилов. По словам чиновников, проводивших беседы с детьми и пришедших к такому выводу, 27 родителей, а также бабушек и дедушек детей в возрасте от нескольких месяцев до нескольких лет создали подпольную организацию, построенную на сексуальной эксплуатации собственных детей. 15 предполагаемых детей-жертв были немедленно изъяты из семей и переведены в приют «Воробьиное гнездо», а подозреваемых родителей поместили в следственный изолятор.
Следствие и суд продолжались четыре года. За это время одна из подозреваемых скончалась в изоляторе. Большинство обвиняемых потеряли работу, разорились на адвокатах или были покинуты оставшимися на свободе супругами. В 1997 году суд оправдал всех обвиняемых за полным отсутствием состава преступления и закрыл дело, заключив, что показания детей были неверно интерпретированы.
«Оказалось, что во время следствия была полностью проигнорирована такая особенность детей, как возможность попадать под влияние психолога. В таких стрессовых ситуациях, как регулярные опросы, тем более в отсутствие родителей, дети легко попадают под внешнее влияние. Ужасно то, что сам психолог может не замечать, как он начинает контролировать ребенка и фактически вкладывает ему в уста те слова, которые хочет от него услышать», — поясняет профессор Йопт.
Но самое страшное началось потом. После четырех лет пребывания в приюте шестеро из пятнадцати изъятых детей наотрез отказались возвращаться домой. «Руководитель приюта был совершенно неадекватным человеком. Все эти годы он настраивал детей против родителей. Даже после того, как суд доказал невиновность родителей, он продолжал фанатично верить в то, что родители насиловали детей. Он говорил: “Я отрежу себе руку, если они их не насиловали”», — вспоминает Йопт.
По словам свидетелей, руководитель приюта частенько подводил детей к забору приюта и, показывая на внешний мир, повторял: «Там живут ваши злые родители. Они сделали вам много ужасного, но теперь с вами я, и я буду вас защищать».
Согласно немецкому законодательству служба по делам защиты детей не имела права вернуть родителям детей, явно выразивших свое нежелание возвращаться домой к «злым маме и папе». Так что промывание мозгов в приюте продолжилось и после оправдательного вердикта. Более того, оправданным родителям было запрещено пытаться наладить с детьми любой контакт, ведь дети явно высказались против него. «Самая младшая из изъятых девочек — ей было восемь месяцев, когда ее забрали у мамы, — говорила мне, что она ненавидит родителей. Она в деталях рассказывала о самом грязном сексуальном насилии, которое она якобы пережила со стороны родителей. Разумеется, это все были истории, которые ей внушили. Она не могла их пережить в реальности, будучи восьмимесячной девочкой. Понятно, что она ненавидела родителей и не хотела возвращаться к ним. Только сейчас, через 14 лет после изъятия из семьи, эта девочка начинает шаг за шагом восстанавливать контакт с матерью», — продолжает профессор Йопт.
Параноидальный мир «Воробьиного гнезда» существовал вплоть до осени 2007 года, когда на компьютере главы приюта случайно были обнаружены фотографии маленьких голых девочек, некоторые из них были идентифицированы как воспитанницы приюта. Со временем полиции стало известно, что педагог, любивший также организовывать летние лагеря для детей, регулярно приглашал своих воспитанниц ночевать к себе в комнату, а также настаивал на собственноручной проверке гигиены девочек, в том числе часто лично мыл их.
В феврале 2008 года педагог, руководивший приютом на протяжении 14 лет, был взят под стражу по обвинению в педофилии. В августе он был признан виновным в совращении малолетних и приговорен

 к одному году заключения условно

.
Тупик без выхода
-