Занемог я внизу живота. Перетерпел. Прошло вроде. И вдруг уволили с работы. От безделья вспомнил про болячки и набрал терминов к врачам. По кашлю, по глазу, по чесотке… и по кое-каким еще. Про живот не забыл, тем более, что пришло письмо с напоминанием не забывать уролога.

И вот уролог-то и велел не откладывать операцию. Его пожелания совпали с моими чаяниями быстро избавиться от диагноза поставленного, и быть готовым к работам в садах немецких старушек-дедушек. Весна идёт!

Уролог Оскар, наш человек, дал направление на трех листах, и я, не откладывая совершенно, завёз их в госпиталь имени Матильды. Матильдой звали дочку-внучку самого Виттекинда. Точно не помню родства по причине давности происшедшего – дело было на грани восьмого и девятого веков от рождества Христова.

Тут недолго ждал приёма в компании нескольких русаков и одной немки, и был опрошен и общупан венесуэлцем лет двадцати пяти. Не нашел он признаков бруха, а именно этот диагноз был в бумажке. Брух это по-нашему кила. То есть в деревне это кила, а в городах грыжа.

Позвал венесуэлец курда. Этому лет пятьдесят. Тоже ничего не нашел! Ну не обидно ли? Я уже охрип, кашляя по их просьбам, но не уходить же не вылечившись! Вспомнил еще один недуг, про который говорят, что «ни самому посмотреть, ни другим показать». Я подумал – а пусть эти двое посмотрят! И они посмотрели и не только…. После этого мы перешли на «ты». И вернулись к бруху. Долго препирались и решили вернуться все-таки к диагнозу из бумажки. Моё предложение сделать две операции за одно снятие штанов не прокатило. Буквоеды!

В общем велели мне прийти через две недели с вещами и направлением от домашнего врача. А тот уже давно с моими болячками знаком, поэтому на «ты». Только увидел меня Александр Анатольевич в коридоре, как скомандовал по профессору Преображенскому – снимай штаны! Тоже наш человек. Еще раз пощупал (мы с ним уже давно на «ты»), и бумажку требуемую выдал.
Выждал я две предписанные недели и пошел сдаваться с целым баулом вещей. Часа два пытала меня москвичка Наташа иголками и расспросами. Заполнила несколько пузырьков моей кровушкой, наставила крестиков в бумажках и вызвала того венесуэлёнка – ты принимал? Разбирайся. А тот уже меня с трудом вспомнил и вместе мы опять щупали и кашляли. Пришел вызванный Наташей и курд. И велел идти домой и явиться уже завтра утром.

И я был в половине восьмого утра как штык. Но уже сумку, собранную женой, не взял. И хорошо сделал. Опять гоняли меня по разным кабинетам и допрашивали. ЭКГ, УЗИ… меряли и взвешивали…. Наконец допросила старенькая и весёленькая докторша заведующая наркозом. Долго лопотала и заверила, что русских они тоже усыпляют шприцом, но никак не молотком по башке.
И отпустила с миром в палату. Тут уже один лежал. Поулыбались друг другу и расспросили, как принято, о причинах залегания. Он ждёт «айн рор им арш» - трубу в задницу. Поэтому пьёт какую-то отраву из бутылки и периодически прерывает нашу беседу пробежкой в сортир. Очищается. Мне принесли прозрачные трусы и рубаху с завязками на спине. Уложили на белейшие простыни и обмерили приборами со специальной тележки. Пришел мед брат со стригальной машинкой. Откинул рубаху мою и не обнаружил растительности на туловище – я её всю соскоблил, чтобы не затруднять санитарок. Гут!

А тут еще двое больных явились. Один наш, другой абориген. Оба с искривлёнными перегородками в носу. Который наш, так даже почти родственник – бывший муж моей нынешней соседки! Их обмеряла уже другая тётка, а заодно хотела и меня померить. Едва отбился - уже синяки на руке от давленометра.

И вот, вместе с кроватью я еду из палаты. Щас резать будут! Начал волноваться. Но рано. Длинный коридор, лифт, ещё какие-то кривые коридоры, железные двери открываются и меня складывают на узенький лежак. Привязывают руки и ноги. Из бутылки капают в ручную жилу водичку. Сразу захотелось в туалет! Чувствую, что уже поздно проситься. Но у хирургов наверняка есть ведёрко, надеюсь. Долго лежу запертый в операционном предбаннике. Один. В лицо ярко светит лампа. Явление немца в белом наморднике. Опрос. Опять я один. Наконец входят трое. Один из них явно чел с Кавказа. В шланг, идущий к руке, подсоединяют флакон. Поплыл!

После
Очнулся и вижу всё те же лица. Перекошенные. С носами которые, спят ещё, а прошедший трубу, отходит и улыбается. Рассказал ему переведенный мною же русский анекдот на его тему – про трубу и задницу. Стало весело. Сбоку захихикал наш Володя. Осторожно поворачиваю голову – красавец! Нос привязан к ушам и на пятачке симпатичный бантик. Печалится - как же жить не дыша носом? Ноздри набиты ватой так плотно, что на щеках лежат. Прошу разрешения сфотографировать. Не возражает. Немцев не спрашиваю. У них права человека, и они их берегут. Соскочивший с трубы принимает посетителей – сыновей. На вид ему лет тридцать и сыновьям лет по двадцать пять. Недоумеваю вслух. Мне объясняют, что папе 51 год. Вот как нужно жить, чтобы так выглядеть? Спрашиваю – ты водку пьёшь? – Отвечает, что айн писхен. Чуть-чуть по-нашему. Вот он – секрет долгожительства? Со смаком жует все, что принесли нам на обед. А я не могу. Пусть лучше меньше проживу, но от борща и окрошки не откажусь ни за какие бутерброды и йогурты.

Меня осмотрел врач и вытащил мешок со льдом из-под моего одеяла. Володя жалуется, что ему тоже что-то мешает между ног. Неужели и «носатикам» нужен лёд в промежности? Долго копается и достаёт свернутое комом банное полотенце и в нём завернутая наркозная маска. Смеётся – хорошо, что там забыли, а не в носу! Пришел медбрат с намёками – пора, мол, на хаузе. Меня еще шатает, но придётся уходить. С трудом напяливаю одёжку и бреду по коридору. На ходу мне вручают бумаги и выдёргивают забытую иголку из руки. Не дождавшись лифта сползаю со второго этажа и звоню жене. Забирай! Ползу в рецепцион и там долго жду окончательно осмотра дежурного врача. Является турок. Всё в порядке, но почему ты жёлтый? Обещаю исправиться и по стенке ползу к выходу.
Так я впервые познакомился с немецкой клиникой и её азиатскими врачами.